Фанаты. Сберегая счастье

– Ага, и за кулисами тоже? О, Всеволод Алексеевич, а вот там какой-то киоск. Смотрите, оттуда люди со стаканами идут. Пойдёмте, посмотрим, вдруг там чего вкусненькое дают?

Удивлённо смотрит на неё, но кивает, соглашается. Не спрашивает, можно ему или нельзя. И Сашка, пока они неторопливо, будто бы прогуливаясь, идут к киоску, очень надеется, что там найдётся что-нибудь для него не слишком опасное. Но его в любом случае надо покормить, а в гримёрке сто процентов начнётся «не хочу, не голоден», потому что там посторонние взгляды. Да и хилые нарезки бледного сыра и дешёвой колбасы, которые поставили артистам, Сашку не особо впечатлили.

Они бредут по аллейке, никуда не торопясь. Времени ещё много, да и без Туманова точно не начнут, погода хорошая, в Москве уже ощущается осень, тогда как в Прибрежный она придёт не раньше октября. Сашка хотела по привычке взять его под локоть, но передумала, отдёрнула руку. Манёвр не остался незамеченным.

– Что ещё такое, Александра Николаевна? У вас снова приступ туманофобии?

– Чего у меня приступ?!

– Ты снова боишься до меня дотронуться? Что-то новенькое. То есть хорошо забытое старенькое!

– Да ну вас! Я думала, вы застесняетесь. Ну, мол, под руку ведут, сейчас люди увидят.

– Люди пускай молча завидуют!

И сам приобнимает её за плечи на глазах у всех: зрителей, вышедших прогуляться, редакторов, курящих возле мусорок. И идёт себе спокойненько, ни на кого не смотрит. Сашка за ним. Так идти не очень удобно, зато приятно.

Выбор в киоске весьма приличный: десять видов кофе, начиная с банального латте и заканчивая пижонским лавандовым рафом. Пряничного, правда, нет, – Сашка его теперь всегда ищет, машинально. В качестве перекуса предлагаются горячие бутерброды, пончики и роллы с овощами и мясом.

– Давайте по роллу? – предлагает Сашка, хотя без него выбрала бы пончик, а сейчас так ей вообще ничего не хочется. – С курицей есть и с лососем.

Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.

– Сашенька, я не буду есть во время съёмок. Потому что мозги отключаться начнут, в сон потянет. А мне надо внятно рассказывать, почему мне то выступление понравилось, а другое не понравилось. Закончим съёмку, поужинаю.

– Вам так нельзя теперь, – тихо говорит Сашка. – Вы же знаете. И при падении глюкозы мозги тоже отключаться будут, поверьте. Давайте, со мной за компанию. И кофе, чтобы лучше соображалось. Мне лавандовый раф возьмёте?

Он ей вообще ни разу не упал, раф этот, лавандовый. Ладно пряничный, но кофе с полевой травкой, серьёзно? Совсем они тут, в Москве, с ума посходили. Жалко, что не с коноплёй. Но Сашка знает, как привести его в чувство. Вроде улыбнулся, полез за бумажником.

Едят тут же, за столиком возле киоска. Всеволод Алексеевич жуёт без особого аппетита, что странно. Правда не хочет? За целый день не проголодался? Как-то ненормально на него сцена действует. На обратном пути он вдруг сворачивает с дорожки к синей пластмассовой будочке, назначение которой вполне очевидно.

– На секунду, Саш. Тебе не нужно?

– Господи, а до павильона дойти никак? Там же нормальный туалет.

– А ты в нём была? – хмыкает Всеволод Алексеевич. – Один на всех артистов, включая участников шоу, и по типу «дырка в полу», прощу прощения.

– Не была, – честно признаётся Сашка. – М-да, уровень, конечно… Не Голливуд, скажем честно. Всеволод Алексеевич, может быть, вы не будете на такое вот соглашаться? Как-то не по статусу это вам.

– Сортир не по статусу? – с улыбкой уточняет он, выходя из будочки. – Поэтому надо отказаться от эфира не федеральном канале? Или выкатывать организатором райдер с требованием персонального горшка?

– Ну хоть бы и так! Давайте в следующий раз я буду переговоры вести?

– Я представляю. «Золотой унитаз для Всеволода Алексеевича, трёхразовое питание с подсчётом хлебных единиц и двух рабов с перьевыми опахалами к его креслу».

– Примерно, – хмыкает Сашка.

Шутки шутками, а от мысли, что им ещё столько же времени предстоит сниматься, Сашку в дрожь бросает. Она уже устала как собака, что говорить о нём? И не остановишь же ничего, не отменишь, на завтра не перенесёшь. Задействованы сотни людей, аренда павильона, наверное, расписана на месяцы вперёд и стоит бешеных денег. Какой бы Туманов ни был звездой, это не его сольный концерт, где можно командовать. И то не получится, ибо зрители, проданные билеты и куча обязательств. Какая всё же несвободная профессия.

Съёмки длятся ещё четыре часа и проходят как-то совсем без огонька. Тамара и Петренко тоже подустали, комментарии дают всё более скудные, подпевают редко и неохотно. Между собой наставники переругиваются тоже вяло. А если добавить сюда возраст участников и подбор репертуара, половина которого такой нафталин, что даже Сашка его впервые слышит, получается совсем уж грустное зрелище. В команду Туманова больше никто не попадает, Сашка сверяется со списком. Оставшиеся двое, вероятно, будут выступать завтра. Так что Всеволоду Алексеевичу совсем скучно. Наконец объявляют о завершении съёмок. Туманов жмёт руку «Коленьке», ещё раз обнимается с «Тамарочкой» и спешит к машине. По дороге домой молчит, откинувшись на сидении, даже глаза прикрыв. Сашка его не трогает, ни о чём не спрашивает. И очень хорошо понимает. Ей тоже не хочется лишнего слова сейчас произносить. Хоть от неё и не требовалось весь день на камеру работать, а всё равно усталость дикая. Слишком много взглядов, людей, света. А они, поклонники, ещё чего-то от него хотели в своё время. Ловили вот так после концертов, надеялись на какое-то общение. Пусть не она лично, но её друзья-товарищи так точно. Им казалось, что это часть его профессии, что не так уж сложно уделить поклонникам десять минут, сфотографироваться, сказать какие-то добрые слова. И не понимали, обижались, если он проходил мимо и прятался в машине с тонированными стёклами. А сейчас Сашка сама готова отстрелить любого, кто потребует хоть секунду внимания от её сокровища. Потому что видит, как у него заострились черты, запали глаза, и даже рука, свисающая с подлокотника, как-то нехорошо подрагивает. Кормить, замерять сахар и укладывать спать, срочно. И надеяться, что всё обойдётся.

– Я в душ, – объявляет Всеволод Алексеевич, едва переступив порог квартиры.

– Набрать вам ванну?

– Нет, в кабинке постою.

– Двери не…

– Я знаю!

Таким тоном, что Сашка сразу пожалела, что вообще рот открыла. Всё, успокойся. Он устал, у него тоже нет желания любезничать. Сашка уходит на кухню, организовывать ужин. И минут через двадцать ловит себя на мысли, что он слишком долго купается. В ванной Всеволод Алексеевич может и час пролежать, да, но в душе-то стоять долго не захочется. Идёт на разведку, понимая, что имеет все шансы нарваться на скандал. Осторожно заглядывает в приоткрытую дверь. Душевая кабинка тут неудобная, с высоким подъёмом, зато большая, просторная. С прозрачными дверцами, через которые хорошо видно силуэт Туманова.

– Всеволод Алексеевич, у вас всё нормально? – громко, чтобы перекрыть шум воды, спрашивает она.

Не слышит, что ли? Как стоял, так и стоит. Как-то он странно стоит, кстати. Не моется, а просто покачивается под струями воды. Сашка начинает беспокоиться уже всерьёз. Плевать, если отругает, в конце концов. Она подходит и приоткрывает створку.

– Всеволод Алексеевич?

Даже не дёрнулся. Ну да, смущение – это не про него.

– Желаешь присоединиться, Сашенька? Залезай, места достаточно.

– Да тьфу на вас! Ужин остывает, между прочим! Вы решили до стерильности вымыться, что ли? Что так долго?

Стоит, молчит, как-то мрачно на неё смотрит. По волосам, по лицу, по плечам текут струи воды. Кажется, он даже не намыливался, все баночки и флакончики на полке в один ряд стоят, слишком ровно.

– Всеволод Алексеевич, вы чего?

Сашке уже страшно становится.

– С вами всё в порядке?

– Почти. У меня нет сил вылезти.

И Сашку дрожь пробирает от искренности и какой-то обречённости в его голосе. Он, конечно, вылез, сам, без посторонней помощи. Надеть халат она уже ему помогла. И до кровати дошёл. Насчёт ужина на кухне за столом Сашка и не заикнулась, в постель ему принесла, заставила хоть что-то проглотить прежде, чем уснёт. А потом сидела рядом с ним, спящим, и смотрела в планшете, полностью прикрутив звук, предыдущий сезон «Ты – звезда». И искренне не понимала, как из такого унылого действа, которое она сегодня наблюдала, получается вполне приличное шоу. И почему Всеволоду Алексеевичу так важно в нём участвовать. Впрочем, нет. Последнее понимала, конечно. Но легче от этого не становилось.

***

Первые «поединки» снимают на следующий день после прослушиваний.

– А вам не надо позаниматься с вашей командой? – удивляется Сашка.

Но Туманов безмятежно качает головой.

– Заниматься я буду перед финалом с оставшимися двумя участниками. А на поединки они идут с тем репертуаром, который у них есть.

Сашке хочется спросить, в чём же тогда заключается роль наставника, но она вовремя затыкается. Чем меньше нагрузки на сокровище, тем лучше. Она и так боялась, что наутро он просто не встанет. Дома часто бывало, что после больших физических нагрузок следующий день он проводил в постели. И Сашка даже любила такие постельные дни: устраивалась на мягком плече, и они смотрели какую-нибудь ерунду по телевизору, болтали обо всём на свете, ели яблоки и его печеньки, просто дремали. Но здесь, в Москве они себе такой роскоши позволить не могли.