Ты умрешь влюбленной

– А вот что еще касается смерти Рене Ардити… – начал Эмиль. Вера спохватилась:

– Да, он умер очень странно. Попасть в перестрелку во время утренней пробежки! Как это вообще возможно? У него не было охраны?

– Как ни странно, он всегда ходил без охраны. Встретишь его на улицах Парижа – нипочем не скажешь, что это миллиардер. Так, хипстер: кепка, потертый пиджак, джинсы с растянутыми коленками. Он ездил на самокате! Кстати, завтра голосование, самокаты хотят запретить, имей в виду. Ему было под семьдесят, а выглядел на пятьдесят, бегал по утрам всю свою жизнь, не то вегетарианец, не то фруктоед, в каких-то марафонах вечно участвовал. И вот ему не повезло пробегать мимо банды мелких наркодилеров, которые устроили перестрелку.

– В котором часу это было? И где?

– В половине шестого утра. У моста Руаяль, недалеко от музея д’Орсе.

– Не знала, что наркоманы так рано встают.

– Скорее – так поздно ложатся.

– Все равно – неестественно как-то, – скривилась Вера.

Эмиль посмотрел на нее искоса.

– А дело взял твой дядя, Кристоф?

– Он патрон уголовной полиции Парижа как-никак. Такая важная птица, как Ардити, заслуживает его внимания.

– И что же ему удалось… узнать? – осторожно спросила Вера.

– Мелкая, ничего собой не представляющая банда, промышлявшая травкой… Да даже не банда, как это записали в полицейских отчетах, а компашка любителей пыхнуть с друзьями – пара музыкантов, студент, старый художник. Все были расстреляны так, будто под мостом Руаяль разыгралась сцена из «Бешеных псов» Тарантино. Они будто наставили друг на друга пушки и разом начали палить. А подбежавший к ним Рене Ардити словил шальную пулю в бедро. Он упал в воду и истек кровью раньше, чем приехала «Скорая».

– Первый вопрос, который хочется задать: сколько пар ног там наследило?

– Это под мостом, детка! – усмехнулся Эмиль. – Там порой спят бомжи, блюют наркоты, насилуют проституток…

– Но это же центр Парижа, – в ужасе отшатнулась Вера.

– Ты до сих пор смотришь на Париж через фильтр, загруженный прямо в твою восторженную голову, предпочитая замечать только вылизанные туристические пятачки.

– Ладно, просто я подумала, что разыграть сцену из «Бешеных псов» могли бы с помощью кого-то. Например, убитые были под наркотическим опьянением. Каждого друг за дружкой ставили, стреляли, укладывали… Может, есть член этой банды, компашки, кто в тот вечер… то есть утро… не участвовал в происшествии?

Эмиль долго смотрел на Веру так, будто она вдруг заговорила на валирийском[2 - Вымышленный язык из серии романов Дж. Мартина «Песнь льда и пламени» и сериала «Игра престолов».] или клингонском[3 - Искусственный язык из вселенной сериала «Звёздный путь».], а потом нахмурился:

– Ты откуда это знаешь?

– Что?

– Про то, что пятый дружбан не явился на стрелку.

Вера смутилась.

– Я не знаю, я лишь предположила! Ты сказал, что все было, как в «Бешеных псах», и я подумала, что сцену можно повторить в реальности. А мертвых разложить как кукол.

– Иногда я думаю, может, посоветовать парижской школе полиции включить в программу курс киноведов? Ты слишком много смотришь кино!

– Так это возможно или нет?

– Но только если тот, кто это сделал… – Эмиль недоговорил, резко поднялся, схватив со стола свой смартфон – айфон самой последней, четырнадцатой, модели, стал нервно кружить по кабинету, набирая сообщение. Вера знала, что он писал своему дяде – Кристофу Герши, дивизионному комиссару, бывшему начальнику BRI, нынешнему начальнику парижской уголовной полиции, – делился идеей, которая только что пришла в голову Вере.

– Надо уточнить у судмедэкспертов, – Эмиль нажал кнопку «отправить» и сунул гаджет в задний карман джинсов, – не заметили ли они чего необычного. Если такую сцену ставить, брызги крови и положение тел все равно будут кривыми. Ты умница! Это гениальная мысль. Черт, почему она мне не пришла в голову?

– Просто нужно время от времени смотреть кино, – ввернула Вера. – А что за пятый?

– Пятый был найден повешенным.

– Сам повесился?

– Он был под кайфом. Такого можно было взять за руку, отвезти куда угодно, как ребенка. Оформили как самоубийство… пока. Вообще есть еще одна трудность. Жена Ардити давит. Она не хочет шумихи, постоянно лезет с вопросами и торопит. Приятного мало – основателя Ардитис застрелили в перестрелке сбытчики травки. Мне было бы обидно умереть такой смертью. И все же, – Эмиль откатил кресло и уселся за компьютер, – не я один уверен, что миллиардеры так просто не кончают. Надо копать. Кристоф дело не закроет.

– А что нам делать с его сыном? Он собирается позвать нас на частный аукцион. Хочет, чтобы мы нашли картину в его замке. Кстати, что за замок?

Эмиль вздохнул, быстро набрав в строке поисковика какое-то название, а потом чуть сдвинул экран в сторону Веры. Перед ее глазами предстал удивительной красоты холмистый пейзаж и утопающий в кронах средиземноморских сосен, как бы нависающий над голубизной моря, настоящий средневековый замок из серого камня с зубчатыми стенами, башнями, бойницами и красной черепицей.

– Шато де Пон Д’Азур на Лазурном Берегу в ста двадцати километрах от Ниццы. В конце девятнадцатого века его купил и отреставрировал богатый русский ювелир. В две тысячи десятом у его предков замок выкупил Ардити.

– Ты был там? – не спросила, а выдохнула Вера.

– Нет.

– Хочешь принять предложение Даниеля Ардити?

Эмиль не ответил. Он вернул на экран игру, в которую резался, когда Вера его потревожила – тестировал новую РПГ с анимешного вида девицами, вооруженными луками и двуручными мечами, релиз которой должен был состояться в конце месяца. Он щелкал мышью, а по губам скользнула едва уловимая усмешка, которая могла значить все, что угодно. И то, что он предпочел бы продолжить резаться в свои игры на компьютере, чем лезть в игры миллиардеров, и горячее желание ребенка раскопать этот муравейник.

Глава 2. Быть Сальвадором Дали

Понедельник, 3 апреля

Школа Лувра… Было непросто вновь возвращаться туда, где в прошлый раз ее едва не короновали посмертно. Ритуал, в котором участвовала Вера, чтобы вывести на чистую воду преступника, до сих пор заставлял ее пробуждаться по ночам с криками и в холодном поту[4 - Подробнее читайте об этом в романе Юлии Лист «Ты умрешь красивой».]. Или прямо средь бела дня ни с того ни с сего вздрагивать и бледнеть чуть ли не до обморока, когда вдруг вспоминалось мрачное подземелье. Самое обидное, что она возненавидела собак. Лязгающие, слюнявые пасти доберман-пинчеров тоже были частью ее кошмаров. И теперь она всегда шарахалась в сторону, когда на улице кто-нибудь проходил мимо с питомцем на поводке, даже если это был йорк или чихуа-хуа.

Огромное количество людей, что наводняло двор Лувра вокруг пирамиды, поначалу действовало успокаивающе, но в конце концов пестрая толпа туристов, бесконечные вспышки, торчащие во все стороны селфи-палки начали ее утомлять. Вера взяла себя в руки, вынула из брезентового рюкзака кепку, надела, натянув козырек пониже, подняла воротник тренча и уверенным шагом двинула к крылу Дэнон в поисках профессора Даниеля Ардити. Хотелось посмотреть на клиента в естественной среде его обитания.

У крыльца Школы Лувра в основном толпились студенты, пришедшие слушать лекции по истории искусства, археологии и музееведению. Их можно было отличить от туристов по каменным выражениям лиц, ушедших в себя зануд и зазнаек. На самом деле многим из них светила лишь одна должность – смотрителя музея, к которой они готовили свои физиономии уже сейчас.

Вера поднялась на крыльцо с гигантским порталом-аркой, обрамленным колоннами, и надписью над ним Porte Jaujard. По бокам высились две каменные, покрытые зеленой краской львицы (или это они со временем позеленели, Вера до сих пор так и не выяснила). Современные раздвижные двери в черных рамах нервно дергались у наличников – им мешали снующие туда-сюда люди.

Вера шагнула внутрь, когда перед ней в толпе промелькнул знакомый силуэт. Ей не дали остановиться, кто-то из студентов толкнул в спину и обругал, Вера почти влетела внутрь, увидев, как Зоя – сестра Эмиля – свернула за угол и стала подниматься по лестнице, расположенной слева от входа.

На ней по-прежнему было все черное: водолазка под глянцевым плащом, юбка в складку, едва прикрывающая ноги, чулки и огромные ботинки в цепях. Ее длинные угольно-черные волосы лежали распавшимися по плечам и спине, оттеняя синеватую бледность лица. Она одевалась в черное не потому, что строила из себя гота или подражала Уэнсдей. У Зои был секрет: она имела дурацкую потребность резать себя бритвой, на ней живого места не осталось, все тело покрыто шрамами, и всегда была пара-тройка кровоточащих ран. Об этом никто не знал, иначе бы ей не позволили ни вести экскурсии, ни преподавать в Школе Лувра.

Вера едва успела спрятаться за спины ставших в кружок студентов, чтобы Зоя ее не увидела. Вестибюль был отделан на современный лад: белые стены, прямоугольные мраморные скамьи, узкие деревянные перила лестниц, – но планировка оставалась прежней, точно в лабиринте Фавна из одноименного фильма Гильермо Дель Торо.

С Зоей пересекаться нельзя.

Если она встречалась со старшим сыном убитого миллиардера, то она могла, с одной стороны, рассказать о нем, поделиться психологическим профилем, но с другой – отказаться помогать. Скорее всего, Эмиль уже поведал ей о выходке Даниеля в День дурака и о его просьбе присутствовать на аукционе в пасхальное воскресенье. Зоя будет отговаривать Веру участвовать в столь сомнительной операции, скажет, что от нее за километр несет «Десятью негритятами»: собравшиеся в уединенном замке с десяток человек – история, которая всегда кончается плохо. Вера подавила желание поболтать с сестрой шефа, как с подружкой. К тому же вдруг у нее остались чувства к Даниелю? Тогда – пиши пропало, никакой помощи от Зои ждать не следует. Не хватало, чтобы они с Верой стали соперницами.