Крылатые

Макс по привычке хотел взъерошить волосы на затылке, но сейчас рука в перчатке наткнулась на капюшон. Это было неприятно.

– Только хотел извиниться за всё. Ну, что тогда сказал. И вообще.

– Эм… Да ничего. Это, я думаю, было для моего блага, – она так спокойно пожала плечами, что парень не поверил, – Я злилась первые пару часов, сейчас уже как-то без разницы. Всё нормально, правда.

– Ну… хорошо, – он опустил голову, упёрся локтями в колени.

Нужно было что-то сказать… Нужно срочно что-то сказать.

«Лия, ты больна! Ты умрёшь через несколько часов! Мне… Мне так жаль, я не хотел!..» – это, и ещё многое другое рвалось сейчас с его языка, но он не мог произнести даже малости. Просто не мог… А даже если бы и нашел в себе сил, то не стал бы. Сейчас он был твёрдо уверен, что о предстоящей смерти лучше… Не знать. И не чувствовать, как выжигается в душе контур будущей дыры.

Молчание повисло между ними. В этом удушающе ярком свете бокса, где нет места даже естественным теням, парень чувствовал себя как под микроскопом. Словно не Лию, а его самого сейчас рассматривают через увеличительное стекло и видят все… Все его недостатки. Как пациенты вообще выдерживают этот свет?

– Макс, – Лия вдруг заговорила тише, кажется, ей и самой стало неловко от молчания, – Я тут… Спросить кое-что хотела.

– Спрашивай, – ответил он, не поднимая головы.

И было ему совершенно всё равно, что скажет девушка. Через пару часов всё это вообще потеряет всяческий смысл.

– Я видела… – она замялась, и перевела взгляд в сторону стеклянной стены, – Как пациентов из нескольких палат поочерёдно относили в процедурную, а потом… Возвращали, но уже без крыльев. Что это значит?

– А, это.

Да, тема для разговора тоже не самая приятная. Но лучше уж она, чем то, что рвалось из парня. И он ответил прежде, чем успел подумать.

– Сегодня утром вышел приказ – всем инфицированным ампутировать крылья. Не знаю, как наверху до этого додумались, но это распоряжение самого Совета Двенадцати.

Они снова замолчали. А когда до Макса дошло, что тема не исчерпана, и он поднял взгляд на девушку, то понял… Она испугалась. Лия прикусила губу, и лихорадочно бегала взглядом по палате.

Опасливо выглянув через стекло в пустой коридор, словно их могли подслушать, она вдруг склонилась чуть поближе к Максу и тихо, напряженно спросила:

– Всем… инфицированным?

– Да, – он не сразу сообразил, в чем дело, – Всем инфицированным, и у кого есть подозрение на заражение АЛЬВИ-вирусом. Его так назвали.

– Вот же! – девушка резко соскочила с кровати, заметавшись по комнате.

Она ходила из угла в угол, потирала виски, а парень только с удивлением наблюдал за ней. Ах да… Она же не знает.

Он провожал глазами её суетливые шаги, смотрел, как она обнимает руками плечи, а в голове крутилась одна единственная мысль: «Она же не знает…». Она не знает о том, что через два часа всё будет кончено. Она не представляет, как всё это бесполезно. Она даже не догадывается, что все эти переживания уже не имеют абсолютно никакого смысла. Потому что… Максимум через два часа она умрёт. И всё равно… Вместо того, чтобы радоваться своим последним минутам, она напряжена и испугана. И всё это из-за него.

Сокрушительный удар совести был сравним с ядерным взрывом. Макс вдруг понял, что натворил… Желая скрасить ей последние часы жизни, он, сам того не понимая, напугал её ещё больше.

«Браво! Ну ты просто молодец», – саркастически хмыкнул он.

– То есть, – она резко остановилась, словно решилась на следующий шаг, – То есть, и мне тоже?

Макс заметил, как она прижала крылья к спине… На периферии пронеслась мысль о том, что это выглядело мило.

– Ну, у тебя есть подозрения, – аккуратно, как только мог, начал он, – Симптомы проявились, вот и…

– Погоди, у меня же была только лихорадка! – она резко подбежала к парню и вытянула крыло буквально ему под нос, – Посмотри, у меня чистые крылья!

– Ну… – он окончательно растерялся, совсем не зная, что сказать, и говорил первое, что приходило в голову, – Потому мы и говорим – подозрения.

Лия снова заметалась по комнате. Обошла её всю несколько раз, опасливо косясь на стеклянную стену и всё обнимая себя руками. Как же чертовски она заблуждается.

Вдруг парня поразила догадка. Он понял, к чему клонила девушка, показав ему крыло. Она думает, что не была больна? Конечно, она и понятия не имеет о том, что после ампутации у инфицированных крылья не восстановятся, а значит… Она боится потерять их не просто навсегда, а даже на время.

– Макс, – девушка подбежала к нему и резко взяла парня за руку.

Это произошло так быстро, он не успел толком ничего понять.

– Макс, – говорила она тихо, и глаза её, испуганные и серьёзные были так невообразимо близко, – Я не сказала об этом врачам, но скажу тебе. Я не больна. Температура у меня, бывает, повышается от сильного волнения. Такое случалось со мной уже не раз. Я не больна… Это правда! Я чувствую себя совершенно здоровой. Нельзя же вылечиться от неизвестного вируса за несколько часов.

Парень хотел было что-то сказать, но она его перебила:

– Да, я знаю. Я провалялась с лихорадкой половину дня и всю ночь. Но у меня правда такое бывает. Вариант психосоматики, ещё с детства. Когда мне очень страшно, мой мозг врубает у меня высокую температуру и сознание просто отключается. А потом, проходит день, два и я прихожу в себя. Макс… Я не больна. И я не позволю отрубить себе крылья из-за какого-то глупого недоразумения. Не позволю! А потому прошу… Пожалуйста, помоги мне.

– Ч… что? – он был так ошарашен, что до затуманенного мозга не сразу дошло, о чём она говорит.

– Я не больна, я это знаю! И мои крылья я никому не отдам! Помоги мне, умоляю тебя.

– Но как? – к удивлению, парень накрыл своей рукой в белой резиновой перчатке её дрожащие пальцы, – И чем я смогу тебе помочь? Тебя не выпустят из больницы, даже если сам министр здравоохранения прилетит тебя вызволять. Что уж говорить о попытках обычного санитара… И даже если бы тебя хотели отпустить, главврач не пойдёт против приказа самого Совета. Ты есть во всех бумагах, по закону тебе должны отрубить крылья.

– Нет! – она резко отстранилась от него, и он видел, как краснеют её глаза, – Не-е-ет, пожалуйста.

У неё начиналась истерика. Она обнимала себя крыльями, и шаг её всё ускорялся и ускорялся.

– Крылья… Самое дорогое, что у меня есть.

Лия всхлипывала, но не плакала. Она лишь сжалась в комочек, мечущийся по комнате, и с каждым шагом, парень видел это, всё больше и больше впадала в отчаяние. Слёзы не текли, но глаза её покраснели, и дышать становилось всё тяжелее.

У Макса сжалось сердце… Все небесные светила, что же он творит?! Зачем?! Зачем он так мучает её? Ведь она умирает… Умрёт вот сейчас, с минуты на минуту, и умрёт она в страхе. В отчаянии, в которое её погрузил… Наш доблестный герой Макс! Даже в последние минуты он умудрился всё испортить!

Чтобы хоть как-то примириться с собственной совестью, он решил соврать:

– Но они же…

Правда, врать умирающей было сложнее, чем он думал. Слова упрямо застревали в глотке. Ему приходилось выталкивать их из себя, выпихивать, вытягивать:

– Но они же… Восстановятся.

– Не важно! – крикнула она, обернувшись слишком резко.

И снова продолжила метания:

– Крылья… Самое дорогое… Я просто не могу… Не могу позволить отрубить их! Они… Это как вырвать сердце, понимаешь? Сердце, которым ты любил, которым чувствовал. Внутри которого тысячи воспоминаний, и вся… Твоя суть. И ты сам. Вырвать его, и сказать: «Не беда, отрастёт новое». Нет, я не могу!