Цветы, пробившие асфальт. Путешествие в Советскую Хиппляндию

В целом жизнь на Пушке напоминала мальчишник. Границы между дуракавалянием, творчеством, гениальностью и невежеством были размыты – причем сознательно. Раннее сообщество хиппи было убежищем для эксцентричных персонажей, и отчетливая идентификация хиппи с детьми позволяла людям воплощать в жизнь свои инфантильные фантазии, формально находясь в обществе, которое было нацелено исключительно на взросление и в котором считалось, что взрослая жизнь должна быть чем-то серьезным. Вокалист «Рубиновой атаки» Баски вспоминал персонажа, который, как и Себастьян Флайт из «Возвращения в Брайдсхед» (была ли аналогия умышленной или нет, остается загадкой), повсюду брал с собой игрушечную собаку, которая также служила средством для транспортировки большого количества крепленого вина[288 - Интервью с Ляшенко.]. Многие помнят, как Красноштан отполировал тестикулы лошади памятника Юрию Долгорукому так, что они засверкали на солнце: предполагалось, что, если свет падает на них под определенным углом, их должно быть видно в здании Моссовета через дорогу[289 - Ermash Y. [Михаил «Красноштан» Козак…] // Yacov Ermash: страница в Фейсбуке. 2020. 25 октября. URL: https://www.facebook.com/j.yermash/posts/3575913969118480.]. Петр Мамонов устроил свой первый абсурдистский моноспектакль на задней площадке троллейбуса № 5, который ходил по Садовому кольцу, а также пугал прохожих, нацепив себе на ухо вместо серьги цепочку от бачка унитаза[290 - Белжеларский Е. Петр Невеликий // Итоги. 2011. № 4. 24 января. URL: https://web.archive.org/web/20141111035533/http://www.itogi.ru/arts-profil/2011/4/161183.html.]. Хиппи по имени Инерция придумал то, что он называл «Театром присутствия», который мог произойти где угодно и когда угодно и иногда включал в себя сцены публичной дефекации. Идеалы хиппи сохранялись, поскольку они были неразрывно связаны с музыкой, которая была движущей силой для всех и для каждого. По-прежнему сохранялся интерес к западным туристам-хиппи, которые вовлекались в бурную жизнь московской тусовки. Вася Лонг в своем рассказе «Всего один день» красочно описывает похождения и злоключения одного московского хиппаря с утра и до вечера. Герой передвигался по городу, пил кофе и алкоголь, карабкался в окно, чтобы попасть на концерт, а потом подружился с группой молодых людей из Западной Германии и встретился с тремя туристами из Англии, после чего его чуть не арестовали[291 - Бояринцев В. Мы – хиппи.].

Love and peace («мир и любовь») были входными билетами в этот мир, но вовсе не входили в обязательную программу. Как остроумно заметил Кафанов, он и его друзья несомненно были объединены любовью – в основном физической: «Найти флэт потрахаться – вот было основное желание российских хиппарей. На 99% желания – поддать и иметь секс с девушкой. <…> Но это была проблема: квартир нет. Гостиниц нет. Кусты – только летом. Зимой – подъезд, кафе, парадная»[292 - Интервью с Кафановым.]. Маша Арбатова, в то время юная хиппи и обладательница квартиры на Арбате (откуда и появился ее псевдоним), описывает другую сторону жизни московских хиппи: серьезные молодые интеллектуалы, пытающиеся одновременно найти приключения и убежище в обществе, которое не могло предоставить ни того ни другого. Олдовые хиппи, такие как Красноштан, выступали в роли крестных отцов маленького салона Арбатовой, который прежде всего создавал сообщество, воспринимавшееся своими участниками как «честное и настоящее»[293 - Интервью с Арбатовой.]. Love and peace вовсе не обязательно означали сексуальные связи, а считались защитой от жестокости советской повседневной жизни. В другой части города Света Маркова (псевдоним Царевна-лягушка) по-прежнему правила своим салоном. Она усердно экспериментировала со всеми изменяющими сознание веществами, какие только можно было найти в стране, но при этом также была центром пересечения художественных и литературных кругов. Все это и было в то время Системой, неустойчиво балансирующей на самом краю официального общества; Системой, которую прессовали власти и которая не понимала, чем она была – или могла бы быть.

По мере того как московские хиппи превращались в изгоев, которых мало что связывало с нормальным миром, власти также оттачивали свое мастерство. Преследования стали более систематическими, но при этом и более предсказуемыми. Комсомольский патруль в самом центре Москвы под неформальным названием «Березка» был традиционным гонителем хиппи. Его опорный пункт на улице Горького был печально известным местом, где хиппи регулярно подвергались унижениям, начиная от обязательной постановки на учет и снятия отпечатков пальцев до состригания длинных волос, которые являлись главным элементом их внешнего облика. В специально изданной инструкции для комсомольского патруля 1975 года (которая до сих пор хранится в спецхране Российской государственной библиотеки) хиппи указаны как один из самых опасных антисоциальных элементов (наравне с диссидентами, наркоманами, спекулянтами книг и иностранными туристами), от которых дежурному патрулю приходилось охранять улицы столицы. Брошюра исчерпывающе объясняла разницу между западной хиппующей молодежью, которая все еще считалась прогрессивной и в какой-то степени поддерживалась официальной советской политикой, и местными хиппи, которые считались реакционерами, оказывающими тлетворное влияние на советскую молодежь своим преклонением перед Западом. Инструкция категорически развеивала любые сомнения относительно негативной природы этих людей, которые, казалось бы, своей коллективной любовью к миру должны были соответствовать коммунистической морали:

Если на Западе течение «хиппи» является пассивным протестом против безысходного будущего… то в нашей стране социальная направленность этого течения явно реакционна, она уводит молодежь от активного участия в общественной жизни и производстве, в болото мещанства и буржуазного пацифизма, дает пищу реакционно настроенным писакам на Западе для осквернения нашей советской действительности, дает возможность поднимать вопрос об отсутствии преемственности поколений (вопрос отцов и детей)[294 - О работе оперативных комсомольских отрядов дружинников (ОКОД) // ВЛКСМ. Моск. гор. ком. ВЛКСМ. Кабинет комс. работы. М., 1975. С. 28 (Информационно-методический бюллетень. № 13).].

Ил. 15. Тусовка московских и эстонских хиппи, лето 1972 года. Фото из личного архива В. Бояринцева

Интересно, что в этой брошюре специально подчеркивалось, что хиппи представляют опасность не своим внешним видом и даже не тем, что употребляют наркотики, а «идеями». «Идеи» считались заразными и опасными не только для общества в целом, но и для самих комсомольцев-дружинников. Поэтому авторы инструкции стремились не допустить возникновения каких-либо симпатий у читателей. Один из парадоксов советского общества заключается в том, что наиболее страстные его критики и наиболее последовательные сторонники имели больше общего друг с другом, чем с теми, кто оставался беспристрастным наблюдателем. Так, инструкция выдает с головой ее авторов, которые как огня боятся того, что молодые дружинники, патрулирующие улицы, могут счесть хипповские идеи привлекательными для себя.

В качестве некоторых мер борьбы с «хиппи» можно принять тщательное изучение состава групп «хиппи», выявление организаторов и их изоляцию, идейное разоружение программы «хиппи». Создание нетерпимой идеологической обстановки вокруг так называемых «идейных» хиппи, разоблачение их идейного лица перед большой аудиторией общественности (студентов, учащихся ПТУ, населения). Разъяснение вреда этого течения, осмеяние подражателей «хиппи» (их прически, одежда, манера одеваться), слепо копирующих западные образцы, не вдаваясь в идейное содержание течения[295 - О работе оперативных комсомольских отрядов дружинников (ОКОД) // ВЛКСМ. Моск. гор. ком. ВЛКСМ. Кабинет комс. работы. М., 1975. С. 28 (Информационно-методический бюллетень. № 13).].

Действительно, как гласит хипповский фольклор, в те времена у «волосатых» иногда случались интересные беседы с дружинниками «Березки», часть из которых им удавалось заинтересовать идеями хиппи[296 - Интервью с Солдатовым.]. Юра Доктор даже утверждал, что хиппи заводили романы с девушками-дружинницами, но это может быть скорее отражением мужских фантазий, а не реальными событиями[297 - Интервью с Николаевым.]. Как правило, между добровольцами из комсомольского патруля – молодыми людьми, которые стремились сделать карьеру в официальной системе, – и теми их ровесниками, за чьим поведением они «следили» и которые навсегда отказались от подобной карьеры, была огромная пропасть. Тем не менее похоже, что для закаленных хиппи задержания комсомольским патрулем перестали быть сдерживающим фактором. Эти аресты стали практически частью ритуального танца с властями. Юра Доктор вспоминал, что иногда его задерживали чуть ли не дважды в день:

Меня знали в конце там уже как своего. Я вышибал двери, кричал: «Дайте стакан, мы выпить хотим», меня выгоняли оттуда, я притаскивал спиртное с собой, когда они запирали дверь и потом отпирали – там стаканы стояли и бутылка: «Заходи, выпьем, ребята» – меня потом просто не забирали, знали, что ничего хорошего не жди[298 - Там же.].

Некоторые «ранние» хиппи, отслужив в армии в 1972–1973 годах и вернувшись в Москву, обнаружили, что им больше не нравится шумная тусовка Системы на Пушке[299 - Интервью с Заборовским, Капитановским.]. Другие скептически отнеслись к самому термину «хиппи» применительно к сообществу. Саша Бородулин, один из давних друзей Солнца, высмеивал эту идею, поскольку для него хиппи были лишь частью конкретной компании «центровых», которые знали друг друга, имели тесные связи и какие-то конкретные занятия и увлечения:

Вот были какие-то люди, которые были увлечены своим внешним видом. А потом были люди, которые были увлечены музыкой, вот этой рок-музыкой. Потом были люди, которые занимались фарцовкой. Они как бы занимались вещами модными. Были алкоголики, которые дрейфовали от площади Белорусского [вокзала] и до площади Психодрома. И вся эта тусовка не была такой ярко выраженной: «Я – хиппи, а вот я – фарцовщик». Все были как раз центровые, центровая такая тусовка, она вся взаимодействовала между собой. В основном все это склеивалось – чем? Правильно – алкоголем[300 - Интервью с Бородулиным.].

Такими хиппи-скептиками часто были люди, которые мигрировали от одной компании на улице Горького к другой. Самого Бородулина можно было назвать «фарца-мажором» – фарцовщиком, который «дрейфовал» по центру, обладая в силу своих семейных привилегий определенной степенью известности и защищенности. Бородулин был не только сыном известного советского фотографа, но и крупным «иконщиком» и знатоком моды. А хипповский стиль тогда считался модным. Похожим образом другой «фарца-мажор», Юра Доктор (в то время он был известен под кличкой Джордж, произносилось на английский манер), который щеголял в хипповском прикиде, понимал, что идеологически он совсем не похож на западных хиппи, как он их себе представлял – живущих в гармонии с природой, в коммунах, вдали от городских центров: «Мы создавали свой Запад, мы копировали прически, а в остальном мы не были хиппи абсолютно. <…> Я же вам говорил и буду говорить: никаких хиппи в центре не было, а было скопление абсолютно разной молодежи. И они между собой общались, менялись чем-то, может быть, музыка их вместе еще держала»[301 - Интервью с Николаевым.]. Юра Доктор, сын директора завода, также торговал разными вещами, включая валюту и наркотики, которые он сам серьезно употреблял, что связывало его с миром криминала. Он обитал в том маргинальном пространстве, где регулярно случались драки, временами перерастая в более серьезные случаи насилия.

В теории центровые хиппи верили в peace – мир, даже после неудачи демонстрации. Тем не менее, когда дело касалось местных хулиганов, пацифизм часто откладывался на время, которое требовалось на то, чтобы устроить с ними хорошую драку. Юра Доктор описывал ситуацию так: «И вот такие длинные волосы. Если шпана с окраины увидит – бить будет, это нормальное явление»[302 - Интервью с Николаевым.]. Это были, конечно, дикие и жестокие времена. Запомнились истории, когда в драке участвовало много людей и кто-то был серьезно изувечен. В 1969 году в кафе «Метелица» произошло массовое побоище с участием Заборовского, Солнца, Сенча, Солдатова, Мишелина и Гусева против двух десятков то ли грузин, то ли армян, которые набросились на них с криками «уроды лохматые». Хиппи тогда одержали победу[303 - Интервью с Заборовским.]. Петр Мамонов чуть не погиб в уличной драке в 1973 году[304 - Таранова Е. Петр Мамонов: «Делайте праздник из каждого события!» // KM.RU. 2019. 1 июля. URL: https://www.km.ru/stil/2013/07/05/persony-i-ikh-istoriya-uspekha/715209-petr-mamonov-delaite-prazdnik-iz-kazhdogo-soby.]. Виктор Кокоян попал в тюрьму после крупной стычки с местными хулиганами, которые жили в соседнем дворе в Измайлове. Кокоян примкнул к хиппи, потому что это было единственное место, где его еврейское отчество (Абрамович, которое он позднее сменил на Александрович) и этнические корни никого не смущали[305 - Интервью с Кокояном.]. Юра Доктор в 1981?м отправился на два года в тюрьму за то, что ударил ножом известного в центре хулигана, который собирался насильно увести его спутницу. По словам Доктора, он всегда носил с собой нож, потому что «если кто-то говорил: „Ты, пидорас, похож на бабу – длинные волосы“, – то сначала была драка, а потом могли по руке врезать, нож был хорошо отточен»[306 - Интервью с Николаевым.].

Другой удар ножом пришелся прямо в сердце центровой Системы: в 1973 году хиппи Боксер порезал Солнце во время личного конфликта, который выявил определенные разногласия внутри сообщества[307 - Интервью с Солдатовым, Литвиненко.]. Этот случай показал неприглядную сторону советского андеграунда. По общему мнению, Александр Литвиненко по кличке Боксер был в некотором смысле темной лошадкой в тусовке хиппи – моложе всех остальных, агрессивный, неуверенный в себе и всегда готовый полезть в драку[308 - Интервью с Солдатовым, Федоровым, Бураковым.]. Он учился в одном классе с младшим братом Солнца – Владимиром, который в то время занимался спортом и был совершенно далек от хипповской тусовки. Несмотря на то что Боксеру было всего пятнадцать лет, когда он познакомился с хиппи, – через семью Бураковых или, вернее, благодаря им, – он сразу же стал позиционировать себя как соперника Солнца, бросая вызов его лидерству. Его вряд ли воспринимали всерьез, поскольку ни по возрасту, ни по уму он не подходил в качестве такой альтернативы. Отсутствие уважения со стороны остальных подогревало его злость, направленную на тех, кто, как он считал, обладал властью. Солнце, похоже, совершенно не обращал на Литвиненко никакого внимания. Вместо того чтобы вести себя осторожнее, он завел роман с девушкой, которую Боксер привел в компанию хиппи и которую считал «своей»[309 - Интервью с Литвиненко.]. В интервью Литвиненко выкатил целый ряд своих давних претензий к Солнцу. Одна из них – сомнительная роль Юры в организации демонстрации. Боксер был убежденным сторонником теории предательства. Ну и к тому же Солнце задолжал Боксеру восемьдесят рублей и не спешил (или не хотел) их возвращать. Во время нашего с ним разговора Литвиненко, очевидно все еще переполненный гневом и ненавистью по отношению к своему давно умершему противнику, не задумываясь перечислил все эти мотивы один за другим[310 - Там же.]. Нападение, во время которого оскорбленный и приревновавший Боксер (который при этом находился под кайфом) ударил ножом пьяного и агрессивного Солнца, обнажило противоречия, существовавшие в движении хиппи, например слабые позиции «свободной любви» и деструктивное влияние алкоголя внутри тусовки. Эта ситуация также показала, что Система Солнца утратила свои исходные принципы. И до сих пор Боксер исходит из криминальных понятий, настаивая, что этот инцидент должен был остаться между ним и Солнцем, а не быть доведенным до суда[311 - Интервью с Литвиненко.]. Конечно, эти понятия не разделяла та привилегированная молодежь, которая собиралась на Психодроме до 1971 года[312 - Интервью с Бояринцевым, Бураковым.]. Как и милиция и врачи скорой помощи, которые забрали тяжелораненого Юру Солнца в больницу (ножом ему распороли брюшину) и немедленно вызвали из школы его брата, Владимира Буракова, для опознания сбежавшего Литвиненко[313 - Интервью с Бураковым.].

Представление о хиппи как о криминальном полубомонде появилось и закрепилось благодаря их связям с компанией, тусившей возле Большого театра, информация о которой всплыла в ходе судебного процесса. Нож, которым воспользовался Боксер во время нападения, был отобран им у подруги-хиппи по кличке Гусь – она якобы пыталась вскрыть им себе вены. Приятели, которые были с Боксером в то время (и которые, по его словам, должны были отвлечь Солнце от его основной компании, чтобы он и Боксер могли разобраться без свидетелей), оказались бандитами, убившими во время ограбления квартиры ее хозяйку-балерину. Их главарем был прихипованный Миша Оглы, в реальной жизни Михаил Ибрагимов, сын полковника с Петровки, куда также доставляли арестованный в центре полубомонд, включая хиппи. Красноштан якобы был наводчиком этой банды уголовников, грабивших квартиры. Он и брат Солнца стали главными свидетелями в суде над Боксером, в ходе которого судья с презрением (хотя и справедливо) заметил, что «никто из этой молодежи, собиравшейся вокруг Большого театра, никогда не смотрел ни оперу, ни балет»[314 - Интервью с Литвиненко, Бураковым.]. Хотя мало что из вышесказанного можно проверить и лишь немногие из этих обвинений подтверждаются другими свидетельствами, похоже, что Система Солнца подвергалась давлению совокупности факторов, включавших преследования, алкоголь и близость к представителям мира насилия и криминала, обитавшим в тех же местах. «Самое интересное, что все это – хиппи и фарца, карманники, спортсмены и валютчики – все это было в центре. И Солнце имел ко всему этому отношение, и к криминалу тоже»[315 - Интервью с Литвиненко.], – вспоминал Боксер. За нападение на Солнце ему дали срок – сначала восемь лет, но затем добавили еще десять за различные нарушения, совершенные в лагере и позднее, на высылке. Он работал художником в городе Александров, на 101?м километре от Москвы, где познакомился с диссидентами, которым также не разрешалось селиться близко к столице[316 - Там же.]. Боксер окончательно вышел на свободу в 1989 году. Сейчас он занимает видное место в кругах, оставшихся от старой хипповской тусовки Москвы. Он все еще рассказывает историю предательства Солнца, но в целом, похоже, доволен тем, что в конце концов добился авторитета, который, как ему кажется, он по праву заслужил.

Солнце выжил после нападения – по иронии судьбы благодаря тому что ежедневно убивал себя другим способом: чрезмерным употреблением алкоголя. Ко дню, когда он получил удар, он не ел трое суток, поэтому избежал осложнений, когда нож проткнул его брюшину[317 - Интервью с Бураковым.]. Он умер двадцать лет спустя, в августе 1993 года, предположительно после инфаркта. Его брат считает, что причиной смерти стало халатное обращение в больнице, где Юра упал и получил травму головы[318 - Там же.]. К этому времени он был всеми забыт. На похороны пришел лишь его верный друг Владимир Солдатов.

Света Маркова и Саша Пеннанен, в свою очередь, ощутили на себе решимость властей положить конец хипповскому присутствию в Москве. С ними, однако, обращались совсем не так, как с Солнцем: в арсенале КГБ были разные способы борьбы с нежелательными элементами. Поначалу салон Светы продолжал процветать (ее окружение в демонстрации 1971 года преимущественно не участвовало), и Саша Пеннанен смог в 1973 году закончить учебу в МАРХИ (Московском архитектурном институте). Он начал работать в различных архитектурных бюро, включая Метрострой, а также участвовал в строительстве нового Музея Ленина в Ташкенте. Для хиппи это была удивительно «буржуазная» карьера. Намного больше, чем гонения, его утомлял сам образ жизни, охватывающий разные полюсы его существования: полноценный рабочий день, а затем, по ночам и выходным – чай, наркотики, секс и непрекращающиеся тусовки. Вспоминая те годы, он говорит про постоянную усталость и вечный недосып. Света тем временем ступила на более скользкую дорожку. Она начинала серьезно зависеть от морфия, направляя всю свою энергию на поиск опиатов и чего-то такого, что могло поразить ее воображение, обеспечивая этим и себя, и свое окружение. Светино увлечение наркотиками делало ее уязвимой перед преследованиями. У них также были контакты с криминальным подпольем, но более высокого уровня, чем у центровых хиппи. Несколько человек вспоминали, что встречали дома у Царевны-лягушки криминальных авторитетов. По словам Саши, они называли их «пятой мастью» – это были признанные враги советского правопорядка, которые не вписывались в четыре установленные категории (масти) «воров в законе»[319 - Интервью с Пеннаненом.]. Помимо всего прочего, благодаря Светиным обширным связям их с Сашей пригласили принять участие в выставке нонконформистского искусства в Измайлове, организованной Оскаром Рабиным 29 сентября 1974 года, – и это, возможно, вызвало куда большее беспокойство со стороны КГБ, тем более что произошло спустя всего две недели после того, как предыдущая выставка была разогнана властями с помощью бульдозеров. Скорее всего, у Светы Марковой была серьезная защита «наверху» благодаря ее отцу – старому большевику (которого к тому времени уже не было в живых), но вскоре их с Сашей стали все больше преследовать. Свидетельство этому – кратковременная принудительная госпитализация Саши в психиатрическое отделение по приказу КГБ в начале 1970?х. В глазах властей дуэт Маркова – Пеннанен перешел, как и Солнце, границы дозволенного. Они были высланы из страны осенью 1974-го, сразу после Измайловской выставки: их вынудили подписать заявление на выезд по еврейской линии (хотя ни у одного из них не было еврейского происхождения) и дали им две недели на сборы до самолета в Вену[320 - Там же.]. Их отъезд был так внезапен, что большинство друзей об этом даже не знали. Когда летом 1975 года пара ожидала американских виз в Риме, они дали интервью немецкому журналисту, сообщив, что «уезжали без всякого сожаления»[321 - Kaufmann J. Moskau wirft seine Hippies raus.]. И хотя творческий талант Светы, казалось, в эмиграции никуда не делся, после отъезда из СССР она как будто потеряла точку опоры. Ее зависимость от морфия вышла из-под контроля, когда в течение шести месяцев они жили в Морлупо, коммуне художников недалеко от Рима, где она опустошала местные аптеки. После тяжелой и очень долгой дороги в США, по словам Саши, Света «сдалась» сразу после приезда в Лос-Анджелес, скрывшись от мира в глубоком наркотическом тумане[322 - Интервью с Пеннаненом.]. Но умерла она не от наркотиков, а от рака груди в 2011 году. Саша все еще живет в Сан-Франциско. Он чуть больше вписался в американскую жизнь, хотя, несмотря на периодическую работу по своей профессии архитектора, в основном просто плыл по течению.

Ил. 16. Света Маркова и Саша Пеннанен покидают СССР навсегда (по дороге в аэропорт Шереметьево), октябрь 1974 года. Фото из источника: Дудинский И. Триумф романтики. М.: Крук, 1997

Другие участники покинули Систему по собственному желанию. В начале 1970?х она претерпела значительные демографические и социальные изменения. Детей номенклатуры, составлявших костяк Системы до 1971 года, постепенно сменили дети из обычных семей, хотя многие из них по-прежнему жили в центре и выросли в семьях городской интеллигенции. Многие хиппи первой волны перебрались на другие берега. Маша Штатница вернулась к нормальной жизни, скорее всего, вышла замуж за будущего дипломата и заняла свое место в советской элите[323 - Интервью с Заборовским.]. Ряд музыкантов – в их числе Стас Намин («Цветы»/«Группа Стаса Намина»), Андрей Макаревич («Машина времени»), Петр Мамонов и Александр Липницкий («Звуки Му») – сконцентрировались на своей музыкальной карьере (и, в случае с Липницким, торговле иконами), постепенно покидая Стрит или путешествуя по стране с гастролями[324 - В настоящее время Стас Намин дистанцировался от хипповского движения и даже отрицает, что оно когда-нибудь существовало (интервью с Наминым). Однако Андрей Макаревич в интервью и воспоминаниях много говорит о хиппи и своих с ними связях. См., например: Макаревич А. Евино яблоко. М.: Эксмо, 2011.]. Евреи-хиппи, как, например, Шекспир (Алексей Полев) и Саша Бородулин, воспользовались возможностью эмигрировать в Израиль в 1973 году. В 1976 году Александр Дворкин (ныне высокопоставленная фигура в Русской православной церкви) решил, что раз репрессии уничтожили хипповскую Систему в СССР, то пришло время для поисков «оригинала» на Западе. Жестокое избиение милицией и встреча с одиноким пьяным Солнцем, который сказал ему, что «лучшие годы прошли»[325 - Дворкин А. Моя Америка. С. 113–123.], убедили его в том, что он принимает правильное решение. Дворкин уехал в марте 1977 года вместе с Алексеем Фрумкиным, любовником и близким соратником Офелии, который устал от длительных и все более пугающих принудительных госпитализаций в советские психиатрические больницы[326 - Интервью с Фрумкиным.]. Дзен Баптист в своем самиздатовском журнале «Альтернативы» провозгласил 1976?й годом конца движения советских хиппи, хотя он сам был убежденным хиппи до конца жизни даже в постсоветской России[327 - Личный архив Т. Теплышевой; копия также хранится в Фонде Михаила Бомбина в Исследовательском центре Восточной Европы при Бременском университете (Forschungsstelle Osteuropa, Бремен).]. (Объявлять о смерти движения было чем-то вроде традиции с тех пор, как в 1969 году San Francisco Diggers устроили перформанс с похоронами хипповства.) Официальная советская пресса тоже отмечала упадок мирового движения хиппи. После всплеска публикаций в конце 1960?х последовало несколько лет тишины, и только в 1972 году ленинградский журнал «Смена» вышел с короткой заметкой, в которой описывались репрессии и исчезновение хиппи во всем мире – от площади Пикадилли до Нью-Дели и Сингапура[328 - Иванов Дм. Куда податься хиппи? // Смена. 1972. 6 апреля. С. 2.]. Трудно было не заметить в этом послание всем советским хиппи: теперь вы должны себя чувствовать изолированными и бессмысленными. Но они просчитались. Система не умирала. На самом деле ее расцвет был еще впереди.

КАРНАВАЛ

После 1971 года, безусловно, началось время перемен. Эти годы можно было бы считать упадком движения. Но все оказалось гораздо сложнее. Демонстрация решительно провела черту между хиппи и властями. И несмотря на возросший риск, ужесточение репрессий и скатывание в бесправное положение, это размежевание также означало своего рода свободу – хотя бы свободу от иллюзий о совместимости хипповства и советского мира. Оно также отсеяло тех молодых людей, которые думали, что хиппи – это просто отличное времяпрепровождение после лекций или уроков, а также отделило их от тех, кто настолько сильно стремился отличаться от других, что был готов к арестам – именно такую цену теперь приходилось платить. Ко всему прочему, это заставило оставшихся в Системе придумывать разные ухищрения, как можно хипповать, уворачиваясь от властей. Во многих отношениях 1971–1975 годы были очень удачными для советских хиппи. Это было время, когда их различные местные истории начали сливаться в одну общую, хотя и со множеством сюжетных линией, но с единой траекторией. Это были годы конфронтации, экспериментов и переориентации. Это был карнавал – и отсылка к Бахтину тут не случайна именно из?за многоголосия хипповского творчества как по части идей, так и по происходящим событиям. И нет никаких сомнений в том, что это были годы выживания.

Если отвлечься от Москвы и взглянуть на регионы, станет очевидно, что демонстрация 1 июня 1971 года хоть и была необычной по своим масштабам, но отнюдь не уникальной. Похоже, в какой-то момент хиппи пытались устроить демонстрации в разных местах – эта идея в той или иной степени просто витала в воздухе. В Севастополе местные хиппи (все они были детьми офицеров и служащих Черноморского флота СССР) собрались на демонстрацию в июле 1970 года. Около сорока человек хотели пройтись от площади Нахимова по Большому Морскому бульвару на другой конец города. Милиция остановила молодежь на площади, арестовала, переписала всех и сняла у них отпечатки пальцев. В течение последующих нескольких месяцев отцы вышедших на площадь хиппи, флотские военнослужащие, были переведены в разные места по всему Советскому Союзу; а само зародившееся сообщество было полностью уничтожено[329 - Интервью с Футерманом.]. Один из этих молодых людей, Яков Ермаш, сын офицера Главного разведывательного управления (ГРУ), как мог сопротивлялся попыткам вернуть его обратно в «нормальное» общество. В течение трех лет он был одинок. Но затем на Черноморское побережье стали прибывать московские хиппи (по суше, не по воде). Яков отправился в Москву, где встретил Солнце и Красноштана. С этих пор Ермаш, продолжая оставаться единственным хиппи в Севастополе, чувствовал себя как дома повсюду, где только можно было встретить длинноволосых единомышленников. Он стал исключительным представителем Системы сначала на западном побережье Крыма, затем в Одессе[330 - Интервью с Ермашом.]. В Ивано-Франковске в 1970 году местные хиппи и рок-музыканты также планировали собраться и обсудить «текущую ситуацию», которая, по их мнению, не способствовала «интеллектуальному развитию молодежи, расширению ее познаний в музыке, искусству и т. д.». Местное отделение КГБ гордо доложило о проведении среди них «усиленной профилактической работы», благодаря которой на встречу явилось только тридцать человек. Для провинциального города это было, однако, довольно много, тем более с учетом угроз, исходящих от местных правоохранителей. Похожим образом хиппи Кировограда, основавшие «Союз свободной молодежи», собирались выйти на демонстрацию с требованием свободы слова, любви и демонстраций. КГБ лаконично отчитался о том, что «были предприняты меры по разложению возникшей группировки» и «предотвращению» возможных дальнейших действий. Никаких значительных тусовок хиппи в городе после этого больше не наблюдалось[331 - ГДА СБУ. Ф. 16. Д. 1014. Л. 323–326.].

В Гродно (Белоруссия), который был крупным центром хиппи с конца 1960?х, цель их демонстрации уже не была связана с советскими кампаниями против войны во Вьетнаме. И абстрактные права, такие как свобода слова и собраний, их тоже не волновали. Здесь прошла первая хипповская демонстрация в защиту самих советских хиппи. В начале августа 1971 года к гродненским хиппи приехали друзья из Вильнюса и Таллина. Чтобы избежать вмешательства свирепствующего гродненского комсомольского патруля, они собрались в двадцати километрах от города, в деревне Озеры. Однако местные жители, встревоженные появлением большой группы длинноволосой молодежи, сообщили об этом властям. Приехала милиция и разогнала тусовку, приказав им убираться обратно. В городе их уже ждали: всю компанию приблизительно в пятьдесят человек забрали в отделение, где их жестоко избили и обстригли. Десять вильнюсских хиппи остались без своих длинных волос. Гродненские хиппи были возмущены тем, как обошлись с их гостями. «Тогда возникла идея этой демонстрации, – вспоминает один из участников. – Мы знали, как к этому отнесутся [власти], но надеялись, что обратят внимание и хоть перестанут унижать»[332 - Цитата из: Чернявка И. Это не Маша, это Миша: 32 года назад в Гродно взбунтовались хиппи // Белорусская газета. 2003. № 30 (397). 11 августа.]. 11 августа 1971 года хиппи Гродно собрались на демонстрацию против милицейского беспредела. В город с намерением их поддержать приехали хиппи из Вильнюса, Таллина, Ленинграда и Москвы. Они вместе, колонной, прошли от дома Михаила Гуленина, одного из организаторов, неся плакаты «Руки прочь от длинных волос», «Остановим террор», «Свободу рок-н-роллу» и «All You Need Is Love»[333 - Антонович С. Хиппи Гродно – запрещенная музыка, длинные волосы и протесты на Советской // Freeday Zhurnal. 2014. 11 августа.]. Во главе демонстрантов шел молодой таллинец по имени Выру, который нес испанского бойцового петуха, подаренного ему отцом-моряком (из текста неясно, был ли петух живой или нет, скорее всего, это был уже продукт таксидермиста). Они прошагали 200 метров от дома Гуленина к центральной Советской площади, где их встретили «зеваки» с криками «Цыгане волосатые! голубые!» и милицейские дубинки. Демонстрантов схватили, посадили в стоявшие наготове фургоны, отвезли в отделение милиции. Обстригали волосы, кромсали клеши, отбирали ремни. Большинство участников были бесцеремонно вывезены за пятнадцать километров от города и высажены прямо на дороге, откуда им пришлось своим ходом добираться обратно. Несколько дней спустя Михаила показали по местному телевидению, сопровождая картинку комментарием: «Не бойтесь, это не Маша, а Миша. У него нетрадиционная направленность, он женственен, и когда его видишь – так и хочется обнять…» В этот раз последствия были настолько серьезными, что Гродно также исчез с хипповской карты мира. Михаил Гуленин не смог поступить ни в одно учебное заведение. В советское время он работал водителем троллейбуса. В поддержку гродненских хиппи их единомышленники из Вильнюса провели демонстрацию, которая тоже была разогнана милицией[334 - Чернявка И. Это не Маша, это Миша…]