Типа я. Дневник суперкрутого воина

Я выглянул из окна коридора на втором этаже, она стояла прямо под ним, и мы встретились взглядами. Я помахал ей, она помахала мне, а затем произошло кое-что плохое. Так делают только трусы. Меня схватили сзади Гасан и два других одноклассника.

– Ты чё тут говоришь, что ты выиграл? – спросил Гасан. – Ты хочешь опять махаться что-ли, дурак? Я тебя сейчас (тут он сказал плохое слово), понял?

Они потащили меня в туалет девочек и заставили наступить в унитаз ногой, а в другие два унитаза выбросили шапку и пенал. Они думали, что они крутые и злые, поэтому могут делать такие вещи со мной, а ещё с Расулом и мальчиком в больших очках из 2”д” класса. Они не знают каким злым буду я, как я буду их мучать. Они засунули мою ногу в унитаз, а я засуну их головой. Они обзывали меня нехорошими словами, а я буду писать фломастером на их лицах эти слова. Они порвали мой капюшон, а я порву с них всю одежду и заставлю ходить голыми по школе. Они толкнули меня об стенку, а я их изобью. Они просто плохие, а я буду очень злой.

Я подождал пока высохнут мои вещи, а потом подождал ещё чучуть пока Амина не ушла и потом я пошёл домой. Я ходил молча, потому что мне было стыдно перед Крутым Али. Он мой учитель и лучший друг, а я его подвёл. Он молча избивал всех мальчиков пока мы шли и ничего мне не сказал.

Когда я пришёл домой, сразу бросил шапку штаны и носок в стиральную машинку, а сам пошёл в свою комнату. Крутой Али не разрешает мне плакать просто так. У нас есть список вещей, из-за которых мне можно плакать. Например из-за грустных мультиков, или когда в фильмах убивают героев, когда мне ставят четвёрки если я ответил хорошо, когда учитель по физре кричит на меня (это было один раз), когда я об что-нибудь ударяюсь, когда я вспоминаю про маму, когда меня называют одним нехорошим словом, когда разрисовывают мои вещи, когда на меня нападают больше трёх человек. Сегодня на меня напали три человека, не хватает одного, поэтому я не собирался плакать, но они говорили нехорошие вещи и порвали капюшон. Я спросил у Крутого Али, он разрешил чучуть поплакать. Вообще чучуть, даже неслышно и он разрешил.

Типа мама и типа брат в этот день пришли вместе. Я открыл им дверь и сразу ушёл в свою комнату придумывать вещи, из-за которых я не люблю школу.

– Артурчик, – позвала меня типа мама через пару минут. Я был к этому готов, поэтому придумал план. Я выглянул из комнаты, она стояла в коридоре держа в руках мои вещи, готовые к стирке. – А что твои вещи делают в стиральной машине? Они испачкались?

– Да, я случайно наступил в лужу, – ответил я, следуя блестящему плану.

– А шапка? – спросила она. Шапку я спрятал внутрь штанины. Следуя моему плану шапку, она не должна была найти, но план не последовал моему плану. Я не ответил на её вопрос. – А ещё пенал лежит в раковине. Он испачкался? – про пенал я забыл, что собирался помыть его мылом. Правило воина 30 звучит так “Если раскрыли твой секрет скажи всё как есть как настоящий воин”. Я закрылся в комнате.

– Артур, – прозвучал голос типа брата за дверью. – Кто тебя обидел? Это опять Камиль или кто-то со школы? Как его там, Гасан? Смотри братишка как мы сделаем, ты мне просто напиши список этих пацанов, я завтра пойду в школу и разберусь с ними. Хорошо? Я не буду их бить, но поговорю с ними и все будут бегать от тебя по всей школе.

Я не ответил.

– Артур, эй, мужик, тут нет ничего. Не плачь, – сказал он. – Не надо из-за этого плакать. Меня тоже в школе били, потом я пошел на дзюдо и настучал каждому из них. Они все трусы. Перестань плакать братан.

Я опять не ответил.

– Ахмед, ничего. Я поговорю с ним, – сказала типа мама и открыла дверь. Я сидел на полу. Когда я злой и серьезный я сажусь на пол, потому что настоящие воины не спят и не отдыхают в постелях. Они сидят на камнях или на траве. Но у меня нет камней дома и травы тоже. Но я сижу на старых деталях лего. Они тоже острые.

– Артурёнок, можно я сяду рядом? – спросила она. Я не ответил, но она всё равно села. – Даже если ты не скажешь кто это был, я завтра пойду в школу и разберусь.

– Ты ничего не знаешь вообще, – ответил я, следуя совету своего сенсея. Если не знаешь, что ответить, говори вещи, которые могут обидеть твоего врага.

– Вот завтра пойду в школу и узнаю.

– Это даже не школа, – сказал я, следуя другому совету своего сенсея. Если врёшь, то ври очень уверенно.

– А вот и школа. На твоём рюкзаке написано кое-что плохое жирным красным маркером. У тебя таких нет, значит это скорее всего кто-то, у кого был такой маркер и завтра скорее всего он принесет его с собой. А ещё Слово которое он написал, это… нехорошее обзывание. Я знаю, что только в школе тебе такое иногда говорят. Из-за того, что ты ходишь к психологу.

– Она тоже тупая. Все в школе тупые кроме моих друзей и учительницы природоведения и ИЗО.

– О, я тоже так думала, – улыбнулась типа мама. – А мне, конечно, нравилась музыка. Рисую я как будто ногами, а вот пела я, эх, меня надо было на минуту славы. С моим белым платьем и звёздочками, которые подарил папа.

– Фу.

– Фуфукай сколько хочешь, а платье было… какое знаешь крутое слово?

– Ядерное, – буркнул я. Крутой Али обрадовался тому, что я внимательно слушаю все его уроки.

– Ядерное платье. Да, пожалуй, оно было ядерным. Все девочки точно завидовали. Как все мальчики у вас завидуют твоим мозгам.

– Никто не завидует.

– Завидуют, все. Все, кроме Расула, ты говорил, что вы договорились, что он самый умный, потом ты.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, потому что мне это сказал. Зашёл домой, сказал это и сразу ушел к себе. Кто кроме мамы должен помнить такие вещи? – сказала она и обняла меня.

– Ты мне не мама, – ответил я. Я не хотел это говорить, но она должна знать, чтобы не приходилось обманываться всю жизнь. Она немного помолчала, потом сказала:

– Ну и пусть. Я буду почти как мама. Мне без разницы, главное, что ты храпишь в соседней комнате ночью, а утром кушаешь мою дурацкую яичницу. И будучи почти как мама, я должна буду пойти в школу и разобраться с тем, что произошло сегодня. Даже если ты обидишься зайчик. Я не могу это так оставить.

Я ничего не ответил. Она встала с пола и пошла к двери.

– Это мужские разборки. Ты не должна туда идти, – сказал я, потому что у меня появился хороший план остановить её. – Такие вещи решают папы.

– У нас нет папы, – ответила она грустно.

– Если папы нет, то никто не должен идти, – сказал я. Это был отличный план, который должен был оставить её без решения. Я ждал, что она что-нибудь ответит, потому что у неё тоже всегда на всё бывает ответ, но она ничего не ответила. Просто вышла из комнаты.

У нас дома дурацкие тонкие стены. Слышно, когда соседи ругаются, а ещё слышно когда соседи плачут. Двери у нас дома тоже тонкие. Поэтому я услышал, как типа мама плакала. Девушкам можно плакать, мужикам нельзя. Это серьезное и очень важное правило. Правило воина №3. Поэтому я не плачу. А Крутой Али вообще как родился никогда не плакал, он даже не знает, что такое грусть. Он так и сказал однажды – “Грусть – чё такое?”.

Одна из серьезных проблем общения с типа родителями это обращение к ним. Я не могу говорить типа маме “Типа мама, привет”. А ещё не могу ей говорить, “Джамиля, привет”. А ещё не могу говорить, “Эй, привет”. Вот и получается, что я не могу к ней обращаться. Приходится всегда просто начинать разговор, но она всегда слышит и говорит, что у неё ушки как у кошки, которая всегда слышит мяуканье своих котят. Я не котёнок, я вообще тигар. На улице все на всех говорят «тигар», но как сказал однажды Крутой Али: – “В джунглях бывает только один тигар. Ты тигар” (я знаю, что пишется “тигр”, но все крутые пишут и говорят “тигар”).

Я стоял у двери типа мамы несколько минут и думал, как к ней обратиться. Я не люблю, когда говорят про мою маму или про папу. Нельзя говорить про чужих родственников, которых нет, а я сказал про её мужа. Он ушел очень давно, типа мама не сказала почему. Просто развелись и всё. Она мне не мама, но она хорошая и вкусно готовит. Я вообще не понимаю зачем от нее…

– Эй, Крутой Али.

– Чё?

– Можно обзывать старших если они сделали плохие вещи, но не мне?

– Можно. Можешь сказать на него “олень”.

– Хорошо.

– Я вообще не понимаю зачем этот олень ушёл от неё.

В комнате типа мамы стало тихо, и я постучался в дверь.

– Да? – спросила она.

– Это я.

– Я знаю, что это ты, Ахмед ушёл на тренировки, – тихо посмеялась она. Это хорошо, что она смеется. Я собирался пошутить, чтобы ей стало весело, но воины не шутят. Хорошо, что уже не придётся.

– Нельзя говорить про чужих родственников, которых нет, а я сказал.

– Извиню только за обнимушки, – ответила она. Пришлось войти в комнату и обнять её. Я не люблю такие вещи, но воин должен быть иногда добрым.