Нулевая точка

Девушка судорожно сглотнула и поспешно кивнула в ответ. Это её рабская покорность отрезвила Максима, вызвало у него неприятное, гадливое чувство по отношению к ней. Толстяк между тем пытался снять с неё ватник, девушка не сопротивлялась. Максиму стало противно, он натянул респиратор.

– Ты куда собрался? – обратился к нему толстяк.

– Пойду, осмотрю вагоны, – угрюмо отвечал Максим, взяв свой карабин, он толкнул маленькую дверь.

– Ты что не будешь её? – толстяк ухватил его за плечо. Максим оттолкнул его руку и вышел на воздух. Ветер не на шутку разбушевался, в трёх метрах ничего не было видно. Прикрывая рукой глаза, Максим начал спускаться по ступенькам. «Как бы ремонтники в нас не врезались!» – подумал он с беспокойством, вглядываясь в скрытую снежной бурей ленту железнодорожных путей, протянувшуюся позади их состава. На кабину он не оглядывался. Спустившись вниз, он остановился около большого колеса локомотива. Ветер сильно бил ему в лицо, не давая дышать, ему было тяжело сделать даже один шаг вперёд, захотелось вернуться в кабину, но когда он представил себе то, что там сейчас происходит его слегка замутило. Дверца над его головой раскрылась, кто-то громко выматерился, из кабины вылетела девчонка и плюхнулась в снег, едва уцепившись за твёрдый наст на самом краю насыпи. Девушка была почти голой, на ней осталось только некое подобие нижнего белья, она подняла на Максима залепленное снегом лицо, из её губы текла кровь.

– Что Вы творите скоты! – закричал Максим, задрав голову, стараясь перекричать вой ветра.

– Сбрось её вниз! У неё язвы! – долетел до него хриплый голос Толстяка. Внутри у Максима всё закипело, крепко сжав тонкую, точно веточка руку девчонки повыше локтя, он полез наверх, волоча её за собой. Толстяк захлопнул дверь у него пред носом, тогда Максим снял с плеча карабин и передёрнул затвор. Дверь открылась, он втолкнул замёрзшую девчонку в кабину и ввалился вслед за ней внутрь.

– Вы чё творите?! – заорал он, тыкая стволом в лицо толстяку.

– Чего орёшь? Говорю язвы у неё! – толстяк вяло отстранял ствол карабина, на лице его появилось усталое, равнодушное выражение.

– И что? Значит, её убивать теперь можно? – набросился на него Максим.

– А что ещё с ней делать? – подал голос машинист.

– Скоты! – с ненавистью проговорил Максим. «Шлёпнуть бы вас обоих!» – подумал он со злостью. От этих мыслей ему стало приятно, и он даже сам себе удивился.

– У меня только две. Вот здесь и на пояснице, – подала голос девчушка, показывая себе на грудь. Голос у неё оказался приятным, каким-то совсем детским и в тоже время Максима что-то насторожило. Он взглянул на неё, уродливая язва от радиоактивного ожога диаметром примерно в пять сантиметров, расположилась у девочки над левой грудью.

– Я почти совсем чистая. Вы других не видели, – продолжала лепетать она, натягивая на себя свою грязную вязаную кофту. Что-то в её голосе показалось Максиму странным, как будто даже фальшивым. На секунду ему показалось, что девчонка совсем не испугана, а просто притворяется. Эта мысль промелькнула в его голове и тут же ушла, потому, что ветер опять ненадолго стих и в рассеявшейся снежной мгле, Максим увидел как по краю оврага, растянувшись цепочкой, идут пять человек в мешковатой одежде, поверх которой надеты белые маскировочные халаты. Он разглядел стволы винтовок, ему показалось, что у идущего впереди на груди висит автомат. Сперва, он подумал, что это ремонтники, но тут же осознал, что этого не может быть. Ремонтники должны были приехать на дрезине по железнодорожным путям, а эти люди шли со стороны разрушенного посёлка, располагавшегося внизу за оврагом, и, если бы ветер не стих им удалось бы незамеченными подойти к их поезду. Колебаться было некогда.

– У тебя есть ключи от вагонов? – обратился он к толстяку.

– Есть. А что? – лениво отвечал тот.

– Гляди! – Максим указал вниз на быстро приближающуюся к ним группу людей.

– Чёрт! Тероборона! – толстяк побледнел.

– Надо валить в вагон! Там можно запереться! – наступая на него, потребовал Максим.

– Ты что дурак? Мы там замёрзнем на хер! – возмутился толстяк.

– Может, и нет! Скоро ремонтники появятся!

– А если не появятся?

– Давай ключи!

– Не дам! Пусть грабят вагоны! Если не будем им мешать, они нас не тронут! – лицо толстяка побледнело, глаза бегали, он совсем забыл, что выше Максима по званию.

– Ах ты, предатель! – прошипел Максим, кулаки его сами собой сжались.

– Я тебя сейчас расстреляю! Давай сюда ключи!

Толстяк безвольно отдал Максиму ключи.

– Пошли! – Максим схватил девушку за руку и потащил её за собой.

– Её-то зачем? – взмолился толстяк, торопливо застёгивая свой полушубок.

– Заткнись! – Максим распахнул дверь.

– Пошевеливайтесь! – он пропустил вперёд толстяка и девчонку.

– Давай! – обратился он к машинисту.

– И не подумаю, – спокойно отвечал тот. Он запахнулся в свою меховую, местами протёртую до дыр куртку и уселся на ящик с инструментами, его глубоко запавшие глаза глядели на Максима без всякого страха.

– Я тебя убью! – зашипел Максим.

– Валяй, – машинист равнодушно махнул рукой, – лучше сразу, чем в вагоне околеть! Это вы должны груз защищать! У меня даже оружия нет.

– Сволочь! – Максим плюнул на пол и поспешил вслед за своим спутниками. Подталкивая друг друга, они спустились на противоположенную сторону состава от той с которой приближались тероборонцы и, утопая в снегу, поползли, пригибаясь, к ближайшему вагону. Когда Максим влез на площадку он увидел, что партизаны уже совсем рядом, рассыпавшись по склону оврага, они торопились наверх, первый из них уже карабкался на насыпь. Негнущимися от волнения пальцами Максим начал возиться с замком.

– Быстрее! Чего копаешься! – жарко дышал ему в ухо толстяк. Наконец ключ повернулся, Максим сорвал замок и распахнул дверь в вагон. На него повеяло морозным ледяным дыханием. Изнутри вагон был обит толстыми свинцовыми листами и, по сути, представлял собой огромный холодильник. В этот момент грохнул выстрел, Максим обернулся, толстяк вскрикнул, нелепо взмахнул руками и, повалился на Максима хватаясь за рукава его тулупа скрюченными толстыми пальцами. Максим оттолкнул его, высунулся из-за двери, вскинул карабин, навёл его на ближайшего из партизан, который спотыкаясь, подбирался уже к самому железнодорожному полотну и почти не целясь, нажал на спуск. Карабин резко отдал в плечо, тероборонец осел на снег и упал лицом вниз. Больше не оглядываясь, Максим втащил толстяка внутрь, за ним впавшую в ступор девчонку и захлопнул дверь. Не успел он ещё запереть её, как на дверь обрушился град ударов. Максим сделал шаг назад, судорожно сжимая в руках винтовку. У его ног хрипел толстяк. В вагоне было темно, и Максим слышал лишь дыхание девушки, но не мог её разглядеть. Удары в дверь смолкли. Достав, он зажёг карманный фонарь, его жёлтый луч осветил толстяка, лежавшего на полу, похожего на бесформенный куль с тряпьём, девочка сидела в углу, обхватив колени руками и опустив голову в пёстрой вязаной шапке. Сейчас она показалась Максиму похожей на беспомощного цыпленка. Он прислонил винтовку к одному из ящиков, стоявших поблизости, и склонился над толстяком, тот больше не хрипел. Дотронувшись до его губ Максим, понял, что его напарник умер. Он выпрямился, тяжело дыша и сказал дрогнувшим голосом, обращаясь скорее к самому себе.

– Ничего. Скоро ремонтники приедут!

Девушка ему не ответила, даже не пошевелилась.

– Ты это, не сиди на полу! Отморозишь себе всё! – мягко сказал он ей.

– Ты хороший, – тихо проговорила девочка, не поднимая головы.

– Да. Наверное, – Максим тяжело дышал, ноги его дрожали. Рыская лучом света по вагону, он попробовал осмотреться. Вдоль стен стояли какие-то ящики с выведенными на них чёрной краской номерами. «Жратва, наверное!» – подумал он. Максим всё ещё стоял у двери, приходя в себя. С той стороны послышалось какая-то возня.

– Может взрывчаткой? – предложил чей-то неуверенный мальчишеский фальцет, едва слышный из-за двери.

– А она у тебя есть? – передразнил его другой голос, принадлежавший, судя по всему, мужчине постарше.

– Нет. Но взрывчаткой надо! – продолжал настаивать первый голос.

– Иди уже ко второму вагону, горе ты моё! – мягко сказал ему пожилой.

– Лады, Евгений Вадимович! Иду!

Некоторое время из-за двери ничего не было слышно. Максим беспомощно оглядывался, в вагоне как будто стало ещё холоднее, он ощущал, как деревенеют пальцы на его руках и ногах.

– Слушай парняга, – донеслось до Максима из-за двери, – я знаю, ты меня слышишь! Не знаю, как тебя зовут. Как меня зовут, ты слышал. Послушай, что я тебе скажу. В этом вагоне лекарства и жратва, и они мне нужны! Очень нужны, пойми! Мы с голоду помираем! Кого ты здесь защищаешь? Этих упырей, которые всё это и устроили? Пойми дурачёк, они на таких поездах не ездят! Сам знаешь, они даже из бункера не выходят! Что ты защищаешь? Их сытую жизнь? Не будь дураком!

Максим затаил дыхание, сердце бешено стучало у него в висках, ему даже стало немного теплее.

– Послушай, мне уже всё равно! Я своё пожил, да и дозу такую хватанул, что вообще удивительно, что жив до сих пор! Но моя дочь больна! Ей нужны лекарства! Ей всего двенадцать! Я сам сдохну, но ей помереть не дам! Пойми же ты меня дурачёк!