Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

Под текстом были перечислены имена всех членов семьи: Fiammetta (mother), Giammi (father), Giulia and her two brothers – Luca and Pietro.

Думаю, излишне здесь говорить, как я удивился и, конечно, обрадовался возможности побывать в доме настоящих итальянцев, к тому же, в обстановке сказочного праздника всей Европы – Рождества Христова. Надев на себя лучшие из имевшихся у меня одёжек (о костюме и речи быть не могло), я отправился на первое в своей жизни Рождество. Они, как и следовало ожидать, жили в одном из лучших районов Рима, в красивом здании с консьержем. Они не стали показывать мне их квартиру, но по размеру её гостиной я понял, что она по советским понятиям просто громадная и несомненно, что каждый член семьи имел свою отдельную спальню. К моему приходу стол в гостиной уже был накрыт на шесть персон (одна из них, очевидно, я) и свечи на нём уже горели в ожидании кульминационного момента праздника. В углу красовалась очень нарядная ёлка. Началась светская беседа, на сей раз на английском языке, так как, кроме Джулии, русского не знал никто, а английский знали все. Конечно, они расспрашивали меня о моей семье и причинах, которые нас разлучили. А ближе к полуночи я стал свидетелем и участником торжественной процедуры семейного праздника с изысканной трапезой, которая закончилась знаменитым итальянским праздничным десертом – так называемым пирогом Панеттоне (Panettone), украшенным фруктами, шоколадом и другими сладостями.

Естественно, что я был очень рад выпавшей мне возможности ознакомиться с тем, как празднуется Рождество на семейном уровне в центре Европы. А в это время все мои приятели встречали Рождество на площади святого Петра, где, конечно, был бы и я, если бы не это приглашение. Но согласитесь – на площадь я ещё когда-нибудь приехать смогу, а вот получить приглашение на семейный праздник – вряд ли. К великому сожалению, на этом мои контакты с семьёй Джулии закончились – так случилось, что уже через две недели после Рождества я покинул Рим.

Однако пора вернуться к Виктору Павони, дружба с которым продолжалась в течение всего моего пребывания в Риме. В ту нашу первую встречу на высокогорной прогулке он спросил меня не хочу ли я посмотреть Италию из окна автомобиля. Естественно, что моим ответом было «да, хочу». Тогда он сообщил, что через два дня повезёт свою сестру, которая является профессиональной медицинской сестрой, к её подруге, которой она оказывает медицинскую помощь в небольшом городке Spoleto в полутора часах езды от Рима. Мы договорились, что он заедет за мной на своей машине и мы отправимся на север Италии.

Итак, рано утром он подобрал меня у моего дома на шикарной даже и для Италии машине, в которой на заднем сиденье сидела его сестра Милена приблизительно того же возраста. По сути дела, эта была прогулка по сельской местности с итальянским гидом на русском языке. По приезде в этот маленький провинциальный городок Spoleto, Виктор завёз свою сестру к её подруге, а затем сообщил мне, что она освободится только в конце дня, так что у нас много свободного времени для осмотра этого городка. Погуляв часа два, он предлагает заехать к своему старому приятелю – местному зубному врачу, что мы и делаем. В приёмной его офиса сидело два человека, в ожидании приёма, однако, когда доктор вышел из кабинета, чтобы пригласить следующего больного, он увидел Виктора и пригласил нас войти внутрь. В кабинете Виктор прежде всего представил доктору меня, вкратце объяснив причины, приведшие меня в Рим. После такого представления доктор проявил неподдельный интерес к моей персоне и объявил Виктору на итальянском языке:

– Давайте сделаем так: вы погуляйте ещё пару часиков, я сейчас позвоню своей приходящей кухарке и закажу ей обед на четыре персоны к четырём часам; к этому времени я закончу работу и буду поджидать вас дома.

Виктор перевёл мне предложение доктора, и мы продолжили гуляние по городу, который, кстати сказать, расположился на довольно живописных холмах. Теперь Виктор представил мне своего приятеля: он единственный зубной врач в этом городке и потому чрезвычайно уважаемый и материально обеспеченный человек. Он никогда не был женат и не имеет детей. А четвёртым за нашим обеденным столом будет его племянник-старшеклассник, который в школе изучает английский язык и будет нашим переводчиком. Конечно, переводчиком мог быть и Виктор. Но нельзя также исключать, что он позвал своего любимого племянника, чтобы тот услышал нашу беседу в качестве образовательного урока для молодого человека, поскольку было очевидно, что такой «зверь», как я, нечасто появляется в их провинциальном городке.

Когда через два часа мы позвонили в дом доктора, который находился совсем рядом с его офисом, там всё уже было готово – стол накрыт как в лучших ресторанах, доктор, уже переодетый в цивилизованную одежду, встретил нас у порога и вслед за нами появился его племянник. Затем, пока кухарка, она же служанка, подавала на стол одно блюдо за другим, я давал интервью, в который раз отвечая на естественные вопросы о моей семье, о жизни в СССР, о причинах эмиграции и, конечно, о причинах разделения нашей семьи. Надо заметить, что и Виктор, и доктор, оба принадлежали к образованной и много повидавшей части общества и потому их реакция на мои ответы по их вопросам сильно отличалась от той, которую я имел при обсуждении тех же вопросов со студентами Римского университета. Их сочувствие к «узникам» СССР хорошо отражалось на их лицах. Доктор так растрогался, что после обеда повёл меня показывать своё жилище и когда мы были в его спальне, он открыл платяной шкаф и, показывая на гору из многих десятков галстуков, предложил мне выбрать любой понравившийся мне – ему, видите ли, очень хочется, чтобы у меня остался от него какой-нибудь подарок.

Когда пришло время прощаться, доктор что-то сказал Виктору на итальянском, а тот уже перевёл мне, что он хочет в ближайший уикенд приехать в Рим, чтобы пригласить нас обоих в ресторан и потому спрашивает меня какую кухню я предпочитаю. Видя, что он делает это от всей души, я не стал отказываться, и, чтобы «не ударить в грязь лицом», сказал, что предпочитаю рыбный ресторан, имея в виду, что по русской традиции блюда будут состоять из осетрины, сёмги, красной или даже чёрной икры и прочих рыбных деликатесов, которые в СССР любили все, но мало кто имел к ним доступ.

В воскресенье, когда в назначенный час доктор заехал за мной, в машине уже сидел Виктор и мы поехали в самый изысканный ресторан рыбной кухни в Риме. Вот только тут я понял, как облажался со своим выбором. В меню этого ресторана было всё, что угодно – осьминоги, устрицы, креветки, лангусты, морские гребешки и другие экзотические море продукты, о существовании которых я и понятия не имел, но там и в помине не было знакомых мне деликатесов, на которые я уже пустил слюну. Не следует долго объяснять, что такие продукты я видел впервые и совсем не был к ним приучен, а потому мне пришлось лишь пробовать заказанные блюда, но есть я их не мог и в результате покинул ресторан почти голодный. Вот такое глупое фиаско случилось со мной впервые. Однако не бывает худа без добра: при расставании доктор сообщил Виктору, что он хочет сделать для меня что-нибудь хорошее и в качестве этого хорошего предлагает, чтобы мы выбрали удобный день и час и приехали к нему в офис, где он проверит все мои зубы и приведёт их в полный порядок, чтобы я прибыл в Нью-Йорк хотя бы без этих проблем. Кто же откажется от такого предложения? Поэтому нам с Виктором пришлось съездить в этот городок ещё два раза, чтобы дать возможность доброму доктору сделать мне такой чудесный подарок.

Ещё один персонаж необычной судьбы

Была в Риме и ещё одна встреча с интересным человеком, который достоин того, чтобы здесь о нём упомянуть. Однажды моя ведущая в ХИАСе говорит, что меня разыскивает какой-то человек, который оставил ей свой номер телефона и просил меня позвонить ему. Я позвонил, и мы встретились в тот же день в ближайшем кафе. Он оказался уже немолодым человеком лет шестидесяти и представился мне Николаем Ивановичем, хорошо говорящим по-русски. Он рассказал, что ровно год назад получил просьбу от своего друга из Швеции, чтобы разыскал в Риме Таню с двухлетним ребёнком, которая попала в трудное положение во время эмиграции из СССР из-за того, что её мужа, т. е. меня, советские власти посадили в тюрьму. Он выполнил эту просьбу и на всём протяжении Таниного пребывания в Остии (это пригород Рима, где проживало большинство советских эмигрантов) он навещал её и Женьку и помогал ей, когда у неё возникали какие-то бытовые проблемы.

Вот только теперь я смог соединить воедино его рассказ с рассказом Тани Дриккер, который она мне поведала после моего возвращения из лагеря. Она рассказала следующее: после моего ареста Таня очень боялась уезжать без меня, но всем было ясно, что другого выхода у неё всё равно нет. Тогда мои друзья задумались над тем, как ей помочь в тот период, когда она с Женькой будет находиться в Риме. У кого-то из них самих, а, может быть, их друзей, нашлась знакомая, которая работала секретаршей в Шведском консульстве в Ленинграде. Вот к ней-то человек, знающий её, и пришёл в Шведское консульство просить о помощи. Как только он начал ей объяснять причину своего визита, она остановила его, приложив палец правой руки к губам, а левой рукой указывая на потолок, давая понять, что их прослушивают. Затем взяла его за руку и повела прочь из консульства. Когда они оказались на улице, она предложила ему рассказать в чём же дело. После его рассказа она взяла Танины координаты и дату её прибытия в Рим и пообещала что-нибудь придумать. Больше ничего Таня Дриккер сама не знала. А вот теперь мне самому всё стало ясно.

Не сомневаюсь, что появление Николая Ивановича сильно облегчило Танину жизнь в Риме, за что Таня, я, а также и Женька, которого он называл Жекой, ему безмерно благодарны. Теперь самое время рассказать о самом Николае Ивановиче. Как я понял из его рассказа о себе, он, будучи солдатом Красной Армии, во время Второй Мировой войны попал в плен к немцам, а после её окончания решил не возвращаться в СССР, остался в Германии, женившись на немке. Таким образом, Николай Иванович принадлежал ко второй волне советской эмиграции. Позже он вступил в ряды НТС (Народно-Трудовой Союз Российских Солидаристов) – белоэмигрантская националистическая организация, основанная в 1930 году в Белграде, которая ставила своей целью борьбу за свержение коммунистического строя на исторической Родине. После войны НТС располагалась во Франкфурте и использовала любую возможность переправлять антисоветскую литературу и листовки в СССР, а также интересовалась всем, что происходило внутри СССР. Естественно, они не могли не интересоваться новыми эмигрантами из СССР. Вот Николай Иванович и был командирован в Рим, чтобы заводить знакомства среди эмигрантов и черпать от них свежую информацию о жизни в СССР, а также распространять среди них книги, издаваемые двумя НТС’овскими издательствами – «Посев» и «Грани». В основном это были книги А. И. Солженицына, А. А. Галича (http://ripedia.ru/articles/article/show/galich_alieksandr_arkadievich), Г. Н. Владимова и т. п. Позже я узнал, что он одаривал Таню этими книгами и думаю, что читая их, ей должно было становиться легче, поскольку знаю, что до этого она таких книг не читала, а покинуть СССР ей пришлось против своей воли.

Совершенно естественно, что его интересовали подробности моего личного опыта – судебного, тюремного и лагерного, особенно если учесть, что лагерь, в котором я отбывал свой срок, был не обычным, а единственным на территории всего СССР. В общем, мы оказались интересны друг другу как собеседники и расстались друзьями. И чтобы окончательно закончить с Николаем Ивановичем, скажу, что у нас сложились с ним настолько близкие отношения, что через три года, когда мы уже жили в собственном доме, а он со своей женой приезжал в США в гости, то они дважды останавливались у нас на неделю, а однажды мы были приглашены всей семьёй на свадьбу их единственного сына в Вашингтоне.

Единственный положительный эффект от пережитых событий

Теперь пришла пора рассказать об очень знаменательном событии, которое имело место в середине декабря 1976 года. Я тогда узнал, что в Риме работает русская библиотека, кажется, она называлась имени Н. В. Гоголя, и я решил посмотреть, что же там имеется интересного. Уже находясь в ней, я решил, что будет полезно в неё записаться. Заполнил я бумажку со своими данными и подаю её молодому человеку, стоящему по ту сторону регистрационной стойки. Он внимательно так читает, бросает на меня свой взгляд, затем снова перечитывает и, наконец, произносит что-то вроде того:

– Вы знаете, мне ваша фамилия чем-то знакома, кажется я о вас где-то недавно читал. Подождите немного, я попробую найти источник, в котором про вас была целая статья.

Минут через пятнадцать он возвращается с небольшой книжкой, уже раскрытой на определённой странице, и подаёт её мне с вопросом:

– Это же про вас, не правда ли?

В самом деле статья называется «Суд над Гилютиным», жадно прочитываю её – всё это мне уже знакомо. Смотрю на обложку и читаю «Хроника Текущих Событий», Выпуск 37 от 30 сентября 1975 г., Издательство «Хроника», Нью-Йорк, 1975. Издаётся под редакцией известного правозащитника Валерия Н. Чалидзе (я приводил её подлинник в главе «Второй день суда»). Вот это большая неожиданность – прочитать о себе в таком серьёзном сборнике. А молодой человек всё это время наблюдает за мной так, как будто это ему выпала удача читать о себе в печатном издании. Я же спрашиваю его:

– Могу ли я выкупить этот выпуск и если не могу, то не подскажете, где ещё я могу её приобрести?

На это он отвечает:

– Я должен посмотреть, есть ли у нас ещё экземпляры этого выпуска?

Минут через десять он возвращается довольный, с улыбкой на лице, и говорит, что у них есть ещё один экземпляр и потому я могу забрать этот себе на память – он мне его дарит. Опять дарит и ничего не требует взамен – вот он звериный оскал капитализма – все вокруг норовят дать подарки, и никто не просит за них платить.

На следующее утро я помчался в консульство США и попросил встречу с консулом, чтобы показать ему свою находку. После того, как консул прочитал статью обо мне в таком уважаемом антисоветском издании, он снял копию и сказал, что теперь вопрос о выдаче мне визы в США будет решён в течение нескольких дней. Ещё через неделю меня вызвали в HIAS и сообщили, что моя виза готова и что я уже в ближайшие дни полечу в Нью-Йорк. Это означало, что вместо ожидаемых мною 10–12 месяцев я пробыл в Риме всего три, что было прямым результатом наличия статьи обо мне в «Хронике Текущих Событий». Это был первый и последний случай, когда моя трагедия сыграла хоть какую-то положительную роль.

7 января 1977 года на самолёте Боинг-747 авиакомпании Пан Американ я покинул Европу и в тот же день ступил на американскую землю в аэропорту Нью-Йорка. Встретил меня всё тот же Володя Родов, который тогда уже работал таксистом, и привёз меня к Тане.

Часть 4: Моё открытие Америки

Первые «шаги» по американской земле

Нью-Йорк большой, а я в нём маленький такой

При первой же нашей встрече Таня вкратце рассказала мне, что же произошло с ними после того, как родное советское государство забрало меня на казённый кошт 18 августа 1975 года. В 3-й части я уже рассказал, как проходила конфискация имущества, которое было арестовано в день нашего предполагаемого отлёта в Вену. А 1 октября, т. е. через сорок дней после моего исчезновения, заново купив билеты на самолёт, она с Женей вылетела в Вену и через пару дней оказалась в Остии, пригороде Рима, на берегу Средиземного моря. Там у неё вначале были какие-то квартирные и другие бытовые проблемы, которые Таня сама не привыкла решать, и потому они доставили ей много неприятностей. С появлением Николая Ивановича из НТСа все эти вопросы быстро решились и в дальнейшем ей уже не было так одиноко, во всяком случае, она всегда могла ему позвонить и попросить о помощи, а он эту свою миссию принимал как должное.

Очередной трудный момент у неё случился в конце февраля 1976 года, когда Канада отказала ей в визе. В это время ей пришлось принимать самостоятельное решение – куда теперь направиться при том, что на помощь самого близкого в этой ситуации человека – Лёвы – более уже невозможно было рассчитывать. В этой ситуации ей оставалось лишь единственное решение – проситься в США, а точнее в Нью-Йорк, поскольку никаких родственников или хороших знакомых в других городах всё равно не было, а в соседнем с Нью-Йорком штате, Нью-Джерси, уже обосновались Рифы (тогда она ещё не знала, что они окажутся последними негодяями), а также и Володя Родов с семьёй тоже намеревался лететь в Нью-Йорк. Вообще, Таня старалась остаться как можно дольше в Италии в надежде, что она сумеет там дождаться моего воссоединения с ними и, таким образом, избежать ситуации, при которой она прибудет в Нью-Йорк с Женей, но без меня. Однако у ХИАСа были свои интересы – найти ей пристанище в США как можно быстрее, чтобы не содержать её на средства ХИАСа. Короче, её желание задержаться в Риме неопределённо долго осуществить не удалось и в середине мая 1976 года ей с Женей пришлось лететь в Нью-Йорк без меня.

Как и ожидалось, в Нью-Йорке начались свои трудности. В аэропорту Кеннеди их встретил Володя Родов, который в то время уже работал таксистом, и привёз их в квартиру-студию, которую он для них заранее нашёл и которую какое-то время должен был оплачивать ХИАС. Уходя к себе домой, Володя совершенно резонно сказал Тане, чтобы она здесь ни на кого не надеялась, крутилась сама как может, т. к. здесь все заняты своими проблемами, которых у всех выше крыши. Я совсем не хочу как-то укорить Володю – он своё дело сделал – встретил её в аэропорту, это уже было не мало для Тани, впервые пребывшей в незнакомые город и страну. К тому же он мне очень помог ещё в Ленинграде в первые дни нашей трагедии. За всё это ему большое спасибо. Итак, Таня осталась с Женькой одна. По её словам, первые дни, пока ей не поставили телефон, были для неё самыми тревожными, т. к. не было возможности быстро связаться с кем-нибудь в случае, если понадобится внезапная помощь, особенно в ночное время.

Что же касается Рифов, то они вообще никак себя не проявили по отношению к Тане и Жене – ни визитом, ни звонком, ни даже письмом. Очевидно, они решили, что для них будет удобнее во всех отношениях просто забыть про Таню и Женю, а заодно и про меня, как будто они к нашей трагедии вообще не имеют никакого отношения.

На момент моего прибытия Таня с Женей жили в студии. Только для моих российских читателей поясню: студия – это квартира, которая состоит лишь из одной небольшой комнаты, в ней же находится крохотная кухня, а душ и туалет находятся в отдельном помещении. В комнате стояла одна небольшая кровать, которую Тане кто-то из друзей приволок с улицы (кто-то её выкинул) и на которой Таня спала вместе с 4-летним Женькой. Вот и вся квартира. Сразу встал вопрос: а где же я буду спать? Ну в то время это был не самый важный вопрос, который следовало решать безотлагательно.

Выяснилось, что Женька ходит в еврейский детский садик, который расположен буквально в двух кварталах от дома, за который с Тани берут смешную сумму в $50 в месяц, тогда как со всех остальных брали сумму в десять раз большую. Он пребывал там целый день, а Таня в это время посещала курсы английского языка. Так они жили уже около восьми месяцев и всё это время НАЯНА (NYANA – New York Association for New Americans) – организация, которая помогала иммигрантам в штате Нью-Йорк на их первых «шагах» по американской жизни, платила какие-то деньги, которых хватало на еду. Она же платила две трети стоимости их квартиры.

Уже на следующий после моего прибытия день мы с Таней отправились в НАЯНУ, чтобы доложить о моём прибытии и обсудить с ними наши дальнейшие действия. Там нас приняла ведущая, которая всё это время работала с Таней. Вот тут произошло первое знакомство с реальной, теперь уже американской, жизнью. Ведущая обратилась ко мне со следующими словами:

– Вы, конечно, знаете, что мы помогали вашей семье дольше, чем всем остальным, потому что знали о трагедии, которая произошла с вами в СССР, и ожидали вашего прибытия. Теперь, слава богу, вы здесь ко всеобщей радости. Понятно, что вам, как и всем по прибытии, в первую очередь, надо идти на курсы английского языка, но ваша жена теперь должна идти работать – мы больше не можем платить за её обучение и помогать ей деньгами. Мы уже нашли ей работу – складывать рубашки на фабрике. Там она будет получать $3 в час. А вас мы пошлём на полуторамесячный курс английского языка. А теперь вот вам чек на $150 на покупку матраса, чтобы вам было на чём спать.

Однако к этому моменту кто-то из Таниных подруг меня просветил в том, что до сих пор здесь существовало правило, по которому, если у человека было высшее образование, его посылали на усиленные трёхмесячные курсы английского языка, а у кого его не было – более простые полуторамесячные курсы. Я, естественно, заикнулся об этом правиле, добавив, что у меня не только есть высшее образование, но я ещё и кандидат наук в области вычислительной техники. На это мне было сказано, что да, такое правило действительно существует, но у НАЯНЫ кончились деньги. Они хорошо понимают эту несправедливость по отношению ко мне и даже очень мне сочувствуют, но изменить ничего не могут. Про себя же я подумал, что, конечно же, никто не против меня, а просто опять так складываются обстоятельства, которые против меня, т. е. в который раз жизнь испытывает меня на прочность. Уж такое моё еврейское счастье – я ведь прилетел в самом начале января и НАЯНА, очевидно, все имеющиеся у неё деньги истратила в декабре прошлого года, а финансирование этого года ещё не поступило – мне, бывшему советскому гражданину, было очень даже понятно, как работает финансирование в начале года.

С этим неутешительным вердиктом мы покинули НАЯНУ. Дома Таня устроила истерику – у неё ведь высшее инженерное образование, а тут рубашки складывать на фабрике! Я тоже был очень угнетён тем обстоятельством, что буду изучать английский язык в щадящем режиме – ни шатко, ни валко. Ведь я-то хорошо знал, что к языкам у меня нет никаких способностей и хотя бы из-за этого мне нужно трудиться в усиленном режиме. Всю ночь я обдумывал сложившуюся ситуацию и уже на следующее утро пришло решение. Я позвонил в НАЯНУ нашей ведущей и попросил её устроить мне встречу с её менеджером, сказав, что у меня важное к ней дело. В офисе на встречу со мной приходит наша ведущая в сопровождении своей начальницы. Теперь я, обращаясь только к начальнице, беру инициативу разговора на себя:

– Я правильно вас понимаю, что курсы полуторамесячные и трёхмесячные различаются по их стоимости в два раза, т. е. проблема лишь в деньгах и более ни в чём?

– Да – отвечает мне менеджер – вы всё правильно понимаете, просто у нас закончились деньги.

Теперь я лишь уточняю:

– Насколько мне известно, полуторамесячные курсы стоят $150, а трёхмесячные $300 и, значит, разница между ними ровно $150 и вот именно их то у вас и нет – я правильно вас понимаю?

– Да, вы всё правильно понимаете – был ответ менеджера.

А мне больше ничего и не надо было. Теперь я так театрально залезаю левой рукой во внутренний карман пиджака, достаю оттуда приготовленный чек, выданный мне здесь же накануне на покупку матраса, и заявляю:

– В таком случае я возвращаю вам этот чек, который как раз и покроет вашу недостачу. Для меня куда важнее как можно быстрее выучить язык, чем спать на матрасе. Я лучше буду спать на голом полу, но изучать язык в ускоренном режиме.

И с этими словами я кладу свой чек на стол и теперь приготовился следить за их реакцией. Я, конечно, не собирался объяснять им, что за свою жизнь мне приходилось спать не только на полу, но также и на камнях, и на снегу, и даже на льду, так что спать на полу не составит для меня большой проблемы. Обе женщины сначала потеряли дар речи – очевидно, не привыкли к таким выходкам новых иммигрантов. Наконец, менеджер, придя в себя, хватает со стола чек и суёт мне его обратно в руки, приговаривая:

– Заберите его обратно и поезжайте домой, а мы тут постараемся что-нибудь придумать для вас. Завтра утром мы вам позвоним.

На этот раз, покидая их офис, я не сомневался, что моя задумка удалась. Я ведь отдавал себе отчёт вот в чём: не может такая серьёзная и богатая организация, как НАЯНА, позволить себе, чтобы её только что прибывший в США, богатейшую страну мира, подопечный, за недостатком каких-то паршивых $150 спал на полу. А ну как этот факт просочится в прессу, и публика узнает, что бедный еврей из Советского Союза спит на полу в финансовой столице мира? А ещё, не дай бог, этот факт дойдёт до самого СССР и там его разрекламируют – лучшей пропаганды против еврейской эмиграции и быть не может?