Сказка о жизни. Второе издание

Когда Марта начала учиться в университете, то ездить на занятия приходилось каждый день на машине. От ее домика до университетского городка ходил маленький десятиместный автобус. Каждая поездка для Марты была как пытка – ей казалось, что обязательно произойдет авария. Садясь в автобус, она уже слышала визг тормозов и крик. Берк не мог ее успокоить – хотя опасность была лишь в ее воображении. Помня, как лихо она управлялась с велосипедом, через год Берк убедил ее мать, Регину, купить Марте машину (конечно, ангел не может кого-то убеждать, но он может акцентировать внимание человека на определенных фактах и таким образом подводить его к нужной мысли).

…Теперь перед каждой поездкой на новом автомобиле – красный родстер, подаренный Марте Региной на 18-летие – Берк проверял, все ли исправно. По пути он направлял ее взгляд на дорожные знаки, отгонял от нее другие машины. Но это не помогало – страх оставался.

* * *

Как-то утром, после дождя, Марта ехала по шоссе. День был выходной, машин почти не было, и Марта расслабилась. Над дорогой стояла радуга – как в детстве, когда она ехала на велике и свалилась. Берк тоже вспомнил ту радугу – надо же, столько времени они вместе, у них уже есть общее «вчера», но Берк так и не вспомнил свое «вчера» до Марты.

Они думали каждый о своём и, когда на их полосу дороги вылетел огромный, многотонный грузовик, Марта увидела прямо перед носом его бампер с номером 666 и ничего не успела сделать. Берк рванулся вперед, стараясь закрыть своим торсионным облачком Марту – это было совершенно бессмысленно, но совершенно по-человечески. От напряжения облачко потемнело, по нему пошла радужная рябь, и Берк успел подумать: «Нет, ангелы не вечны».

Марте показалось, что время стало замедляться как во сне. Она знала, что грузовик сейчас раздавит не только ее, но и радугу, которая почему-то стала темной и оказалась прямо перед ней, словно отодвигая ее от грузовика, и ей показалось, что радуга сказала: «Лети!». И Марта взлетела…

* * *

… Когда водитель грузовика выскочил из машины, он увидел девушку, приходящую в себя, лежа на обочине – в нескольких метрах от раздавленного грузовиком родстера. На искореженной поверхности автомобиля были непонятно откуда взявшиеся радужные разводы. Водитель так и не смог понять – как девушка оказалась на обочине так далеко, и на ней была всего пара ссадин.

…Ангелы вечны. Берк очнулся, когда Марта подошла к автомобилю и погладила поцарапанной рукой радужное пятно на корпусе. Он смотрел на Марту и помнил все: помнил как в прошлой – человеческой – жизни он был за рулем. Помнил, что рядом с ним тогда ехала Марта. Помнил вылетевший навстречу грузовик и слышал крик Марты, визг тормозов и грохот. И помнил, как пожелал: стать ангелом-хранителем для Марты. В следующей жизни.

И Берк улыбнулся: да, ученица из нее вышла никудышная. Взлетев наяву, она опять перевернулась кверху животом и, зацепившись за растущее около дороги дерево, упала.

УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ. Сказка о любви

Ирисы пахли небом. Сунув нос в куст ирисов и зажмурившись, Эль засомневалась: с чего бы ей знать, как пахнет небо? Но запах был настолько упоительным, что все крамольные мысли выветрились.

Она уже почти освоилась в этом саду, куда попала несколько лет назад. Поначалу было сложно: крапива норовила ужалить, астронидус – уколоть, а комары укусить. Не отвечая флоре и фауне взаимностью, Эль терпеливо привыкала к саду и интуитивно приучала его к себе. Первыми откликнулись бабочки – они стали садиться на ее нос вполне миролюбиво – с любопытством изучая веснушки. Однажды Эль обнаружила в кармане какое-то семечко – вот она, память о прошлом доме! – и посадила его в землю. Когда выращенный из семечка куст ирисов зацвел, обитатели сада почтительно приветствовали его: лилии склонили к нему голову с почтением, ландыши зазвенели торжественно, и даже крапива из своего угла прошелестела что-то уважительное. Именно с этим ирисом в ее жизнь вошли цвета.

Эль наслаждалась ирисами и вздрогнула от неожиданности, услышав: «Ты свою животинку полила? А то засохнет твой бобик». Бобиком в лице ириса Эль очень дорожила, а потому сразу ринулась за лейкой, в очередной раз удивившись – почему она вечно забывает полить любимый куст. В то время как Мииль, воспринимающий зеленых обитателей сада без лишнего романтизма, всегда вовремя поливает кусты и пропалывает клумбы… Радостного факта, что ирисы пахнут небом, он, естественно, не разделил, ибо для него цветы не обладали ароматом, они были именно цветами.

Мииль жил в саду с самого детства. Его дом, полный книг и папок с бумагами, собранных еще его мамой Алисой был закрыт деревьями со всех сторон и тоже казался огромным раскидистым кустом. Мииль был частью этого сада. Разговаривать с кустом жасмина для него было также естественно, как поздороваться с невесть откуда взявшейся в саду девушкой. Сад тянулся на десятки гектаров, и появление Эль не удивило его. Он увидел ее вдалеке; на первый беглый взгляд она показалась ему удивительным созданием наподобие эльфов и сильфов, живущих в саду.

Лишь когда она подошла ближе, он понял – это человек и только странная многоярусная юбка то ли синего, то ли зеленого цвета наводила на мысль о ее чужеродном происхождении. И странная обувь на высоких каблуках, которые постоянно застревали в земле.

Действительно, Эль привыкла ходить по асфальту. И семечко, из которого вырос замечательный ирис, упало с куста, растущего в офисе, где работала Эль.

Первое время, поселившись в доме Мииля, Эль по привычке искала пульт, заметив, что огонь в камине ослаб. Заходя в дом вечером, она шарила рукой по стене в поисках выключателя, вместо того, чтобы снять покрывало с лунарии, стоящей на подоконнике. Она долго не могла привыкнуть, что утром лунарию надо накрыть тряпочкой и тогда вечером, оказавшись на свободе, она раскроет лепестки навстречу луне и будет освещать комнату. Мииль стоически перенес, когда две лунарии, стоящие на окне в комнате Эль, засохли от солнечного света.

Эль не видела садовых гномов и регулярно наступала им на лапы. А заслышав их жалобный писк, оглядывалась по сторонам в поисках птички.

Мииль воспринимал мир иначе. Пульты и выключатели были для него бессмысленными предметами роскоши и привязанность Эль к ним, лишенная практического смысла, его удивляла. Ее неспособность видеть гномов и эльфов вызывала у него недоумение – как может такое милое создание быть столь неразвитым? Тем не менее, Эль не представлялась ему чуждым существом. Он ощущал смутное родство с нею и верил, что они из одного мира. И не верил в счастье, что она оказалась в его саду.

Сначала Мииль всем сердцем желал, чтобы она обрела возможность воспринимать мир во всей его красоте, но через некоторое время он задался вопросом: а надо ли это Эль? Пролегает ли ее жизненный путь через этот мир или же ей суждено пройти мимо? Сделать выбор должна была Эль.

Эль не очень представляла, как она попала в сад. Сейчас, спустя время, она уже могла облечь в слова свои воспоминания. Но когда она впервые попала сюда, ей было страшно, потому что в ее мире не было слов, чтобы назвать увиденное. Вряд ли кто из людей заинтересовался бы ее переживаниями. Горожане не представляли того, что обрела Эль в саду, и потому им бы в голову не пришло расспрашивать ее. А немногочисленные соседи Мииля, воспринимающие цветной мир как единственно верный, не представляли, что Эль обычно видела мир черно-белым, как положено горожанке. Но еще ее отличало то, что ее мир был наполнен ароматами. Если бы вездесущие сильфы (не стесненные стереотипами в отличие от людей) поинтересовались у Эль, что же произошло в тот день, то в ответ они бы услышали примерно следующую историю. Поливая ирис в офисе на окне, Эль заметила, что он какой-то необычный – вместо обычного серого оттенка (как сказала бы она сейчас), Эль разглядела в нем синие прожилки. На фоне видимого в окне города – серых стен, мокрого асфальта и тяжелых грозовых туч – ирис выглядел неправильно, и она решила открыть окно, чтобы убедиться, что это не блик стекла отражается у нее в глазах. Пока она рассматривала странные прожилки, началась гроза, и молнии стали разрезать небо на части. Вздрогнув от раската грома, Эль оторвала глаза от лепестков и обнаружила, что перед носом у нее висит шар. Шар освещал комнату и тихо шипел. В белом свете шара она увидела, что лепестки ириса светло-голубые и хотела выключить свет в комнате, чтобы получше разглядеть и шар, и ирис. Как только она дотронулась до выключателя, шар с треском ударился о него, и Эль куда-то провалилась – так внезапно она проваливалась в сон, когда засиживалась допоздна над работой.

Очнулась она в саду, лежащей на траве. Трава была, как и положено, серой, и это немного успокоило Эль… Испуга не было, ярко светило солнце – и Эль на миг показалось, что оно не просто белое, а имеет кремовый оттенок. И через несколько шагов, с трудом поднимая увязшие каблуками в земле ноги, она заметила вдалеке молодого человека. Мииля, решавшего вопрос, кого же он обнаружил в саду: сильфа или эльфа.

…Когда она стала чаще общаться с Миилем, то стала замечать, что в его присутствии трава и листья приобретают оттенки. Оттенки поначалу исчезали быстро и, чтобы удержать цвет, приходилось напрягать до слез глаза. Потом Эль заметила, что если держать Мииля за руку, то цвета не пропадают, а даже становятся ярче. Мииль воспринимал ее удивленные возгласы и вопросы о том, что это такое творится с глазами, как закономерный процесс развития, и радовался ее успехам, и отвечал на вопросы, и часами гулял с ней по саду, показывая удивительные цвета и цветы. Она изучала новые для нее слова – ведь в ее лексиконе доселе не было обозначений цветов. Когда она научилась видеть лепестки цветными, и при этом не капать слезами на них – то есть смогла не напрягать глаза – это стало и его победой тоже. Но с каждой ее победой он чувствовал себя все более уставшим – словно энергия из него уходила и именно за счет этой энергии Эль видела цвета. Для него в присутствии Эль оттенки теряли яркость. В шутку он называл себя аккумулятором, который давал Эль возможность видеть мир цветным. Эль понимала, что в этой шутке почти сто процентов правды, и дилемма – видеть мир цветным и изматывать Мииля или же удовлетвориться серостью – ранила ее как ядовитые шипы астронидуса. Мииль убеждал ее, что можно научиться видеть и без него, что настоящее умение должно быть безусловным и принадлежать только ей, то есть проявляться независимо от его присутствия. Однако, слыша это, Эль впадала в панику. Страх потерять и цвета, и Мииля сковывал ее и заставлял еще крепче держаться за его за руку, навязывая тем самым свою волю и ограничивая его свободу своим присутствием. И аккумулятор садился еще быстрее.

Мииль говорил ей, что она должна сделать свой выбор. Она раздражалась. Он уставал все сильнее. И через некоторое время Эль стала больше времени проводить в одиночестве.

Она облюбовала поляну на некотором удалении от дома. Первое время она лишь отдыхала на поляне, но потом обнаружила, что спать там гораздо приятнее и перенесла туда лунарию. По периметру поляны она посадила кусты полинерика, и каждый день напоминала им, что расти надо строго вверх. Как и полагалось, при должном внимании полинерик рос именно туда, куда его направляли командами; и в этом не было ничего удивительно, как не было ничего удивительного в том, что в асфальтовом мире Эль собаки умели выполнять команды. Учить собаку было для Эль несколько проще, чем дрессировать полинерика. Сам факт дрессировки растения казался ей детской игрой, но полинерик оказался послушным, и из его веток ей удалось создать шалаш. Детская игра принесла реальные результаты: в этом шалаше Эль проводила целые дни за редактированием текстов (которые было легко отправлять в офис по почте, не покидая сада) или в компании книг. Сначала Мииль не давал ей «литературу на вынос», как это называлось в ее прежнем, асфальтовом (как она его окрестила) мире, но со временем смирился. Как-то раз ей попалась рукопись, написанная странными рыжими чернилами, в которой речь шла о том, что демиург создал идеальный мир и счастливых существ в нем. Существа воспевали свой мир, обожали его и со временем стали бояться его потерять. Они стали ревностно охранять мир от чужаков, они стали прятать его от них, и мир сжался до маленького мирка. Существа любили его и носили на руках; они даже соорудили специальный водо- и воздухонепроницаемый чехол для него. И однажды один из них, почувствовав порыв ветра, постарался покрепче держать мир, сжал его слишком сильно – и ослабевший мир раскололся на две половинки: в одной остались прекрасные цвета, а в другой – волшебные ароматы и черно-белые цвета. Половинки выпали из чехла… На этом рукопись прерывалась – следующего листа не было.

Эль было страшно от того, что ее попытки удержать цветной мир Мииля напоминали потуги этих существ уберечь свой мир. Поучительная легенда наводила на нехорошие мысли и побуждала вцепляться в Мииля все сильнее.

* * *

…«Ты свою животинку полила? А то засохнет твой бобик». Полив ирис на прощание, Эль подхватила рюкзак и побежала на автобус. Недалеко от местности, где располагался сад, до города ходил автобус. Эль узнала это через неделю после того, как попала в сад, пришла в себя и выяснила, где она оказалась. Она бывала в городе редко, чувствуя, что мир Мииля в большей мере ее, чем тот, асфальтовый. Изредка ей казалось, что она старается стать своей в этом мире ради Мииля, а не ради себя. Страх потерять его затмевал ее собственные ощущения, но со временем она поняла, что за всеми страхами родилось искреннее желание вжиться в цветной мир. Не обладая знаниями, но обладая любопытством, она все время задавала Миилю вопросы. Учитывая опыт, привнесенный из асфальтового мира, все его советы она выполняла по-своему, и результаты были не те, каких ожидал Мииль. Она с энтузиазмом взялась за изучение мира, раскладывая по виртуальным полочкам новые знания, выстраивая и проверяя гипотезы, мучительно идентифицируя и именуя все обнаруженные элементы. Ее теоретизирование было противоположно способу познания мира, свойственному Миилю. Мииль продвигался на жизненном пути через ряды экспериментов, и для него практика служила причиной, заставляющей обратиться к теории. Оставаясь без него, она теряла ориентиры и начинала чувствовать себя в саду чужой. Новый мир был для нее неотделим от Мииля, и желание быть с ним рядом смешалось в ней со страхом потери нового мира.

Старый мир – город – встречал ее грохотом, серостью и влагой, пропитывающей воздух. Словно небо всегда было готово разразиться грозой. Когда Эль слишком уставала в саду – уставала от усилий стать своей в этом мире – она уезжала в город и через пару дней возвращалась с новыми силами.

Однажды в городе, стоя в очереди на автобус под дождем, Эль увидела воздушный шар. Он колыхался ветром, плавая на поверхности лужи. Капли отлетали от него. Когда мимо проезжали машины – Эль вздрагивала в страхе: шар был таким беззащитным и шарахался от машин. Он отскакивал от асфальта и в итоге попадал в следующую лужу, откуда его сдувал порыв ветра или следующая машина и он снова прыгал по дороге. Эль не набралась смелости бросить очередь и выловить шар; прижать его – озябший и бесцветный – к себе. Она только просила кого-то несуществующего, глядя в пространство, чтобы шар скорее перебежал дорогу и очутился на траве, на обочине. Обочина казалась Эль идеальным прибежищем для шара. А он все бросался прочь от машины к машине, разрывая сердце Эль. Когда желание Эль спасти шар достигло критического уровня, с точки зрения того неведомого сознания, шар-таки влетел на обочину. И Эль тихонько взвизгнула от радости победы. Но ее голос слился с хлопком – шар наткнулся на пожухлую травинку и лопнул. Эль показалось, что он вспыхнул оранжевым цветом, и с ним лопнула часть ее старого мира; но мир тут же стал обычным – серым.

В автобусе Эль не могла прийти в себя. Совесть мучила ее – но опять же, вряд ли ее поняли бы люди. Если бы ее воля не толкнула шар на спасительную – как ей казалось – обочину, быть может, шар до сих пор скакал бы по дороге. Ее воля, нарушившая свободу шара, разрушила его.

После этого случая Эль всерьез задумалась о необходимости покинуть сад, чтобы спасти Мииля.

Видя, как с каждым днем он раздражается все больше, она понимала, что ее попытки измениться и стать самодостаточной не приносят результата. В итоге они решили расстаться.

* * *

…Постепенно Эль научилась жить одна. Она стала жить недалеко от сада, поездки в город свелись к минимуму. С течением зимы Эль смирилась с тем, что ее мир без Мииля оставался черно-белым. На подоконниках в доме всегда цвели подаренные им цветы, и в их лепестках просвечивали добрые печальные воспоминания о его саде. Со временем грусть из них выветрилась, и в их благоухании стали проступать радостные нотки, а однажды появился весенний аромат.

Когда наступила весна, Эль каждый день по много раз подходила к деревьям – чтобы увидеть, как листья проклюнутся. Целую неделю почки пыжились и надувались, и как-то утром Эль заметила, что дерево выглядит странно. Подойдя, она заметила, что из почек высовываются кончики листьев – и эти кончики были ярко-зелеными! Эль проверяла листики почти каждый час – они высовывались все больше, и зеленый цвет не пропадал. Глаза не слезились. Чудо продолжалось весь день, и вечером Эль боялась заснуть: кто знает – вдруг утром деревья окажутся серыми, как раньше?

…Проснувшись, она первым делом выскочила на улицу. Деревья зеленели на фоне голубого неба. Около крыльца распустился фиолетовый астронидус. Вдыхая его пряный аромат, Эль впитывала в себя новый мир, и не заметила, как в ее калитку вошел гость – Мииль. Она вздрогнула от неожиданности, услышав его вопрос: что это за ощущение исходит от астронидуса?

…Мииль пробыл в ее доме несколько часов и все это время он ощущал ароматы. Эль была счастлива, что смогла подарить ему новое чувство – обоняние. И еще более счастливой она себя почувствовала, когда, уходя, он сказал: в ее присутствии он наполняется энергией. И пообещал завтра зайти снова.

Она вышла на крыльцо его проводить, и заметила летящий над дорогой оранжевый воздушный шар.

ВЫБОР. Сказка о жизни

Облака плывут, облака…

В дальний край плывут, в Колыму.

И не нужен им адвокат,

И амнистия ни к чему…

(А. Галич)

Облако было плотным. Я стояла на клубящийся поверхности и не проваливалась. Наверное, это сон, и если сейчас проснуться, то я окажусь… Я окажусь… Бог мой, да где ж я окажусь-то?? Уютной кровати и луча света, щекочущего нос, точно не было в моих последних воспоминаниях. В ушах мерещился визг тормозов, а в глазах – стремительно надвигающийся бампер с дьявольским номером. Значит, это не сон и проснуться не получится, как не пыжься. Хотя – вспомнила! – однажды мне снилось, словно я иду по облакам.

…Однажды мне снился ангел. Собственно говоря, он мне не снился, а слышался, потому как воочию пообщаться с ним не удалось (видимо во сне я смотрела куда-то не туда), но, тем не менее, его ответы на мои вопросы четко звучали в голове, и мир я видела, судя по всему, его глазами. Я вдруг оказалась на небе и подо мною вместо тверди – облака. И ангел говорит – ну, пойдем. Ты же давно хотела побывать в горах – вот, почти горы. А я спрашиваю: как же это? Ведь по облакам нельзя идти? А он говорит: ты попробуй. Ты же не пробовала, а вдруг получится? И вправду, оказалось, что идти можно.

Облака под ногами по мере движения стали твердыми – это были уже не воздушные молочно-белые клубы, а розовый камень. Слово «розовый» не очень подходило к ним. Цвет небесной тверди был, пожалуй, самым красивым цветом, виденным мною в жизни. Кстати, интересно: а сейчас со мною что – не жизнь, получается? Как бы то ни было, пейзаж сейчас был практически таким же, как в том сне, а приглушенный нежный свет – несколько ярче; таким бывает туманное раннее утро в горах, когда рассвет высушивает облака.

Тогда, во сне, я, помнится, пошла направо – и шла долго, наслаждаясь причудливой игрой света и тени. Теперь же мне не хотелось бродить в одиночестве. Мир был удивительно красивым, но чуждым – и желательно было встретить кого-нибудь из аборигенов. И понять: куда меня занесло? Неужто в рай? Однако пустынность местности ставила под сомнение эту оптимистичную гипотезу. Для ада же было слишком божественно красиво. Я повернула налево.