Сказка о жизни. Второе издание

Стол все-таки уговорили переместиться. Расстроенный Звездочет снял колпак и поставил на стол – на стопку бумаг. Сказки взвизгнули от такого непочтительного отношения – чужой колпак! прямо на них!! – но полуоторванная Звезда так жалобно блеснула, что они смирились и даже чуть-чуть подвинулись. Чтобы колпак не упал с бумажной горы. А то – еще не хватало! – звезда вообще оторвется.

Звездочет рассказывал Сказочнику о чем-то сложном и важном, и Сказки уснули под непонятные повествования о созвездиях, зодиакальных знаках и кармических задачах. Только одной Сказке – написанной по недоразумению рыжими чернилами, и казавшейся взъерошенной оттого, что в ней было всего полтора абзаца текста – не спалось. Она мечтала о Волшебной стране и в тот миг, когда Звездочет, попрощавшись, выходил в дверь, заметила, как с его колпака падает Звезда. В голове Рыжей Сказки (то бишь в первом абзаце) мелькнуло: надо загадать желание, и она успела прошелестеть: «Хочу, чтобы нас дописали».

Утром она рассказала Мышкиной Сказке об упавшей Звезде (которая, ночью куда-то исчезла) и о том, что теперь их обязательно допишут. Прагматичная собеседница, перенявшая от Мыши уверенность, что ждать помощи от окружающих – не только безнадежно, но и опасно, удивилась: «А что же ждать-то? Берите и дописывайте». От этой мысли буквы в первом абзаце Рыжей Сказки встали дыбом.

…Днем заниматься приведением себя в порядок сказки не могли, но светлые звездные ночи были в их распоряжении. Сказки разделились на пары и дописывали друг друга. Одной лишь Рыжей Сказке не повезло – ей не хватило пары. Сначала ее дописывали две другие сказки, но потом пришла Мышкина Сказка и, обмакнув кисточку на хвосте в чернила, написала последнюю страничку. Работа была закончена, и если бы Сказочник проявил любопытство к своим творениям, то был бы удивлен (приятно или нет – сложно предугадать) наличием готового сборника.

Но Сказочник не интересовался их судьбами. Он был занят – он терзался сомнениями – а получится ли из него настоящий Сказочник? А будет ли кто-нибудь читать его Сказки? А хватит ли у него сил дописать их? Его сомнения и страхи расползались по комнате серыми липкими змейками, затаивались в углах, а по ночам проникали в сны Сказочника. От смутных воспоминаний о ночных кошмарах днем ему становилось еще страшнее. Там, где змейки-страхи проползали, оставались липкие блестящие следы – как от слизняков. Сказки пугались их шипения, а стол с отвращением поджимал ножки.

Сказочник так и не решался взять перо в руки. А вдруг он так и не сможет дописать Сказки?!? Время шло. Монеты в карманах Сказочника заканчивались, еда на столе появлялась все реже, и даже Мышь стала подумывать о переезде в новый дом.

Однажды пришел Звездочет и показал Сказочнику странный гороскоп – звезды говорили, что Сказки можно опубликовать на этой неделе. Он пророчил Сказочнику неожиданный успех, утверждая, что работа уже сделана, а Сказочник печально качал головой и говорил: «Нет, я не умею придумывать сюжеты. Сказки не дописаны – как же я могу их публиковать?»

Когда Звездочет ушел, Сказочник вздохнул и под аккомпанемент голодного урчания в животе приготовился долго и многотрудно работать. И, взяв в руки, первую Сказку, обнаружил, что она закончена. Может быть, он дописал ее и забыл? Он взял следующую Сказку – она тоже была закончена. Вероятно, он дописал их, но был так перепуган страхами (не на деменцию ж грешить, право слово!), что запамятовал это.

Сказочник удивлялся и поражался – Сказки ему нравились, но одна – Рыжая – заканчивалась грустно, и Сказочнику стало обидно – такая хорошая Сказка и с таким грустным концом, и он взялся за работу. Скользкие змейки страхов, выползшие из углов комнаты, растаяли, так и не достигнув стола…

Когда работа была закончена, и Рыжая Сказка удовлетворенно мурлыкала на столе (который тоже слегка подмурлыкивал), Сказочник решил, что его детища уже достаточно взрослые и их пора «отдать в добрые руки». Упаковал Сказки в толстую папку (которая от осознания собственной значимости расправила завязочки) и пошел к редактору местной газеты – Алисе.

Алиса посоветовала опубликовать все Сказки – и издать целую книжку. В журнал она взяла лишь одну Сказку – Рыжую. Она посчитала, что это вовсе даже не сказка, а быль – ведь такой неожиданный конец может быть только взаправду.

* * *

Сыр, купленный на гонорар, показался Мыши особенно вкусным – тем более, что ела она сыр, не торопясь – Сказочник творил новую Сказку, не отвлекаясь, весь вечер.

Не обрывается сказка концом.

Помнишь, тебя мы спросили вначале:

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

ЗАПАХ РАДОСТИ. Сказка о счастье

Окинув взглядом ряды папок, в которые были собраны его сочинения, Ринф вздохнул. В этих папках были труды почти всей его жизни – об устройстве вселенной, о происхождении человека, о движении звезд…

Он вспомнил, сколько сил ушло на каждую из этих папок, и почувствовал, что в горле пересохло. Ринф зачерпнул ковшом воды из кадки, но перед тем как выпить, посмотрел в ковш – ему показалось, что поверхность воды дрожит. С поверхности воды на него смотрел дряхлый старец и волос, пускавший рябь по воде, был безнадежно седым. Ни одна из его папок не сделала людей счастливее. Старики читали его труды с любопытством – сидя в кресле в окружении внуков, молодые мамаши читали с удивлением – уложив детей спать. Но не было практической пользы в знании о небесных светилах и человеческой эволюции. Порою Ринф завидовал этим людям – тем, которые считали его чудаком и тогда ему хотелось все бросить – и тоже качать коляску, пристраивать балкончик к дому, варить варенье, провожать кого-то в школу… Но каждый раз он вспоминал тот странный сон и возвращался к своим исследованиям.

Сон приснился Ринфу, когда ему было 10 лет. Сон был действительно странным. Сначала ему снилось, как он делает уроки, потом приснилась незнакомая девочка, потом большой дом, окруженный садом. А потом приснилась школа, и откуда-то сверху спустился некто – ангел? – и положил ему на ладонь золотистый пульсирующий камень. Может быть, это был и не камень вовсе, но 10-летнему Ринфу он напомнил кусок канифоли. В отличие от канифоли камень был горячим, и Ринфу было неудобно держать его в руке. Загадочный некто сказал: ты сможешь сделать людей счастливыми, но для этого надо много работать – и в это время во сне в школе зазвенел звонок, и Ринф проснулся. Наяву звенел будильник. На ладони было пятно – словно шрам от ожога, но Ринф знал – до сна этого пятна не было.

…Он работал всю жизнь – сначала ему казалось, что ключ к счастью лежит в знании о звездах и планетах, но его труды помогли лишь Звездочету, да и то помощь была сомнительной: Звездочет заподозрил, что составлял гороскоп не верно, но рассчитать правильные асцеденты не смог.

Затем он решил, что познание истины надо начать с познания человеческой истории, которая уходит корнями в незапамятные времена. Несмотря на веские доказательства, окружающие отказались признавать свое родство (а тем более происхождение) от обезьян. В итоге счастья не прибавилось. Когда становилось совсем невтерпеж, и хотелось урвать кусочек счастья для себя – и забыть о других, Ринф смотрел на пятно на ладони, вспоминал сон и возвращался к работе.

…Вечерний холод проникал в комнату – и Ринф некстати вспомнил, что собирался законопатить щели еще пару лет назад. Вчерашний ураган сломал много деревьев, и была неплохая возможность запасти дрова – может все-таки бросить работу и подумать о себе? Вспомнив о старике в ковше, он взял с полки тетрадь с записями (ведь гореть будет не хуже дров!) и потянулся за лучиной, чтобы разжечь печь.

Очевидно, какая участь постигла бы тетрадь, если бы в этот миг не раздался стук в дверь.

На пороге стояла почти принцесса. Конечно, никто из соседей не распознал бы в замерзшей девушке царскую кровь. Да и девушка сама бы рассмеялась, узнай она о мыслях Ринфа и не будь столь продрогшей. Ринфу же показалось, что в дверь вошла героиня сказки про Принцессу на горошине, которую рассказывал ему сосед Сказочник. Выбившиеся из-под грязного платка пряди были золотыми, покрасневшие глаза – светло-голубыми, а ресницы (вопреки ожиданиям) темными и густыми. Вероятно, сосед Сказочник все равно бы сказал, что в ней ничего особенного нет, и не стал бы писать с нее героиню сказки. Но явно бы обратил внимание на ее шею. И вовсе не потому, что Ринфу она показалась лебединой, а потому что на ней (а если быть совсем честным – то на груди) висел на цепочке кулон, похожий на золотистый обломок стекла, который пульсировал. Уместно добавить, что Ринф этот кулон не заметил.

Принцесса потерла грязной рукой глаза и закашлялась.

…За чаем из трав, которые по замыслу Ринфа должны были успокоить принцессу и остановить кашель, она рассказала, что в ее городе случился жуткий ураган, и ее унесло непонятно куда. Вернее, теперь-то понятно – улыбнулась она. По крайней мере, тут нет драконов и достаточно тепло. Выяснилось, что звали ее Бертой, и была она дочкой скрипачки и художника. В общем, почти принцессой, как решил Ринф. Как и положено принцессе, жила она в удивительном городе, в котором все были искренними и добрыми. Много лет назад удивительный человек придумал удивительные очки, и благодаря им люди научились видеть мир таким, каков он на самом деле, и не обманывать друг друга и – в первую очередь – самих себя. Они научились видеть, что их недобрые мысли и ложь (пусть даже невольная) плавают в воздухе темными облачками. «От этих темных облачков кашляла еще моя мама Джессика в детстве», – добавила Берта: «Видимо в Вашем городе не все хорошо с мыслями, потому что темные облачка плавают перед глазами и попадают в рот».

…Прошла пара месяцев, но Берта кашляла. Когда приступ охватывал ее, она шла в сад и садилась под кустом ирисов. Ирисы, с ее точки зрения, пахли нежностью, и ей от этой нежности становилось легче. Или же она садилась около ландышей – от них исходил аромат искренности. И кашель ослабевал.

Видя, как мучается Берта со своей загадочной аллергией, Ринф не выдержал. И решил – пусть он сделает счастливой хоть одну принцессу, раз уж жизнь прошла впустую, и осчастливить человечество не удалось. Он погрузился в изучение невидимых им темных облачков – и совестливые мысли о брошенном на произвол судьбы человечестве, которое не дождется публикации эволюционной теории, не смогли пробиться сквозь его увлеченность. Равно как не пробилась крамольная запоздалая мысль: а нужна ли человечеству эта эволюционная теория.

Через полгода он сотворил приборчик, который его сосед Сказочник обозвал пылесосом. Только чистил он пространство не от пыли, а от дурных мыслей. Берта стала кашлять меньше. Приборчик она переставила в сад и как-то раз, проходя мимо приборчика, Ринф обнаружил, что его захлестнула волна нежности. В недоумении он оглянулся и заметил смеющуюся Берту: «Теперь ты заметил, что ирисы пахнут нежностью?». Действительно, прибор стоял около ирисов. Или причиной тому было, что Ринф стоял около Берты?… Берта тоже включилась в работу – она занялась экспериментами: таскала приборчик по саду и по дому, изучала запахи цветов и предметов. Оказалось, что картина, висевшая на стене в доме, пахнет ванилином, а салфетка, лежащая под радиоприемником, пахнет чем-то противным. Правда, после того, как ее тщательно «пропылесосили», она стала пахнуть земляникой – видимо именно такой ее создала когда-то бабушка Ринфа. На всякий случай салфетку не стали класть под радиоприемник – может, дело в нем, подумалось Ринфу.

Однажды Берта положила на прибор свой кулон – на самом деле это был обломок линзы очков, о которых Берта рассказывала Ринфу. Воздух наполнился ароматом чего-то детского, сладковато-свежего, и порыв ветра взвил радугу от приборчика. Радуга высунулась за пределы сада, выглянула на улицу, дотянулась до городской площади. И, опираясь одним краем на клумбу, не решаясь покинуть огород Ринфа, поднялась над городом… Город преобразился…

За тот день многие соседи успели заглянуть к Ринфу и поинтересоваться – как ему удалось вырастить такую радугу. Заходя в калитку, они обнаруживали, что запах свежести, витавший в городе, исходит от приборчика. А через несколько дней к Ринфу пришел мэр городка с просьбой поставить такой прибор на городской площади.

По прошествии нескольких месяцев, на площади появилось необычное сооружение. Оно было похоже на произведение модернистского искусства, но его авангардный вид не вызывал отторжения даже у консервативной Берты. Вокруг него посадили цветы, поставили скамеечки, и люди вдыхали любовь, нежность и искренность. Каждое утро Ринф собственноручно включал прибор, и каждый вечер – выключал.

Как-то вечером, засыпая после длинного дня, когда он заготовил-таки дрова (ведь теперь надо было заботиться не о себе, а о принцессе и дрова стали просто необходимы) Ринф вдруг осознал, что стал чувствовать себя гораздо легче и моложе. Проснувшись утром, он зачерпнул воды ковшом, чтобы умыться – из ковша на него смотрело молодое лицо. Всматриваясь в собственные забытые черты, он принял самое важное в своей жизни решение – предложить принцессе выйти за него замуж.

…Когда он предложил Берте руку и сердце, то увидел, что пятна на ладони нет. В сумятице обсуждения будущих планов он совсем забыл о приборах и о том, что их надо включить; но надо городом стояла крепкая упругая радуга, и витал запах радости.

ВЧЕРА. Сказка про ангела

Мне вчера казалось, что мои печали

Унеслись далёко, чтоб не возвращаться…

«Битлз»

Кто сказал, что ангелы вечны? Впрочем, неважно, кто это сказал. Может быть, они действительно вечны – их «вчера» началось бесконечность назад и их завтра не имеет границ. Увы, Берк не помнил своего «вчера». Он очнулся, когда девочка, на которую брызнули святой водой, удивленно посмотрела на батюшку и, тыкнув пальчиком в пространство за крещенской купелью, задала вопрос: и вот этот беленький с крылышками будет теперь меня защищать? Он мой охранник, да? После того, как удивленный священник кивнул ей, она повернулась к Берку и сказала: «Привет, наверное, ты – Ангел? А меня зовут Марта». В ответ ошарашенный Берк улыбнулся и понял: его трудовой стаж начался и отныне он неразрывно связан с Мартой.

В тот день, когда Берк осознал себя, – в момент крещения девочки – Марте исполнилось пять лет. Берк увидел Марту как легкое торсионное облачко, которое перемещалось в пространстве. Когда Марта улыбалась, по облачку пробегала золотистая рябь. Когда Марта задумывалась – облачко становилось гуще. После крещения Марта вышла из церкви в сопровождении родителей, и Берка неодолимо потянуло за ней, он был словно приклеен к ее плечу. Поначалу Берк не мог разобраться, почему облачко-Марта везде таскает за собой странную оболочку – по его мнению, для облачка-души совсем не требовалась оболочка. И только приглядевшись к окружающему миру, он сообразил – эта оболочка неотделима от человека, так уж неудобно они, люди, устроены. И называют они ее телом. Интересно, смог бы он управлять телом, будь оно у него?

…Время шло, и Берк привык всегда быть рядом с Мартой. Пусть он не помнил своего личного «вчера», но теперь у него были «вчера и сегодня» на двоих с Мартой. Марта не видела его – лишь в темноте (а Марта боялась темноты), глядя на свое правое плечо, она замечала легкое свечение, в котором окружающий ее липкий страх таял.

* * *

В двенадцать лет на день рождения Марте подарили велосипед. Теперь почти все свободное время Марта проводила в седле. Когда в тот день Марта начала путь на дачу – а ехать было всего час – на небе нахмурилась туча. Ночью звезды сошлись неудачно над тучей, и с утра у нее было хмурое настроение. Через полчаса туче стало совсем грустно и, пару раз в сердцах сверкнув молнией, она разревелась. Правда, добрые слова, высказанные Берком в адрес тучи, отсрочили ее истерику, и Марта успела доехать до моста и даже спрятаться под ним от грозы.

После дождя Марта продолжила путь, и Берку захотелось сделать ей подарок – он сотворил радугу. Маленькую, как раз поперек тропинки, по которой ехала Марта и как раз правильной высоты – чтобы Марта спокойно под ней проехала. Берк летел рядом, а Марта в восхищении аж привстала на педалях, чтобы получше рассмотреть радугу – и не заметила кочку.

…В какой-то миг Берку показалось, что Марта летит – когда ее выбросило из седла и она, действительно, перелетела через руль. Но когда она приземлилась, Берк почувствовал, как его торсионное облачно перекосилось и, не выдержав напряжения, слово порвалось местами. Прямо как коленки и локти Марты.

…Бинты и пластырь на коленках Марты не давали Берку покоя. Конечно, трудолюбивый добросовестный ангел должен был не зевать по сторонам, а поддерживать руль! И когда вечером Марта легла спать, Берк поддерживал над ней одеяло – чтобы оно не касалось ссадин, и чтобы спать было не так больно. И тогда он решил: надо научить Марту летать! Не через руль, а по-нормальному, как это делает он.

Ночью Марте приснился удивительный сон – тот беленький с крыльями, которого она видела на крещении, учил ее летать. Сначала Марта не узнала его, но потом вспомнила, удивление исчезло, и уроки начались. Тренировались они над лугом, около березового перелеска, который часто снился Марте – именно через него лежала дорога на дачу. Ученица из нее была никудышная. Взлететь ей удалось только через несколько дней (зато теперь Марта рано ложилась спать). Потом почти месяц она взлетала и упорно переворачивалась кверху животом и в итоге, пролетев луг, цеплялась за березы и падала. Просыпалась она с настоящими синяками, но зато по-настоящему счастливая. Со временем летать во сне стало легко и естественно. Было даже жаль, что летать наяву Марта не могла.

* * *