300 дней и вся оставшаяся жизнь

Инночка вдруг развеселилась:

– Слушай, сын, я знаю верное средство от бабушкиного любопытства, да, собственно, вообще от бабушки: хочешь оставить меня сиротой – выскажи бабушке свои высокоинтеллектуальные мысли о данном произведении и книжечку подсунь! Кстати, где ты эту макулатуру раздобыл?

– Да не раздобыл я… В спортлагере все читали, и я прочитал.

– Шурятина, а если бы все курили или водку, например, пили, ты бы тоже, как все, да?

– Мам, если честно, то я курю. Бабушка давно подозревает, а ты не чувствуешь, потому что сама курить стала.

Инночка задумалась: дать ребенку сейчас взбучку – это надолго, если не навсегда разрушить доверительные, дружеские отношения, которые между ними установились. А возраст у Сашки самый что ни на есть опасный. Промолчать тоже нельзя – что за черт, да ему четырнадцать лет всего!

– Саш, давай с тобой договоримся… Ты вот сколько сигарет в день куришь?

– Две. Одну перед школой, одну после.

– И я где-то штуки четыре. Предлагаю с завтрашнего дня курить по одной. По-честному. Сигареты бери у меня в столе – они, по крайней мере, дорогие и качественные. Проверять я тебя не буду, просто дадим друг другу слово. Так курим две недели. Если получается – начинаем курить через день. И дальше по той же схеме. Шурятина, мне будет намного труднее, чем тебе, у меня стаж, но мы справимся, правда? Вот лично я тебе обещаю. А ты?

– Мам, мам… – Сашка вдруг шмыгнул носом. – Ты такая хорошая! Я думал – ты меня убьешь. Я и признался только потому, что ты ко мне как к взрослому…

– Ладно, не реви, рева-корова. Ты мне не сказал: договорились?

– Да. Обещаю. Клянусь. А если почему-то не получится, обязательно признаюсь!

Сашка вышел из Инночкиной комнаты притихший. Правильно ли она поступила? Сама она начала курить на первом курсе института – так было удобнее общаться с однокурсниками, быть не «молью бледной», а «своей в доску». Поначалу вроде бы и пошло, но через полгода Инночка влюбилась в Славика, подруги перестали ей быть остро нужны, и она отказалась от поиска этих самых подруг «сигаретным» методом. В общем, из затеи ничего не вышло, а привычка осталась. Потом она бросила курить, когда носила и кормила Сашку. А пять лет назад столкнулась с супружеской изменой и закурила снова. Что ж, если сын проникся, у нее аж две архиважные причины бросить курить – и свое здоровье, и детенышево. Второе, конечно, важнее.

И вообще, раз у нас сегодня день откровений, стоит и с мамой пообщаться. Чем дольше она тянет, тем все взрывоопаснее.

Кое-какие детали пришлось опустить: например, сам факт бурной ночи (или половину ночи?) у Генки на квартире, это маму бы шокировало. Инночка «честно» рассказала, что чувства ее угловатого, замкнутого подчиненного были для нее загадкой до первого письма. Что сама она ему не пишет и не собирается. Почему? Очень просто: написать, чтобы выкинул из головы, что он ей не нужен, – бог знает, как он это воспримет, вдруг в какие-нибудь смертники сам напросится. А писать «пупсик, я тебя тоже люблю» – это давать ложную надежду. Вот примерно таким образом.

– Тоже мне, Сирано де Бержерак. А я его, Нуся, пожалуй, помню, он приходил пару раз, когда Сашка с компьютером нахимичил, что-то чинил, чай пил. Ты его и вправду не любишь? Что ты молчишь? Кто истерику по поводу ночных звонков устроил? Кто с этими письмами носится, как дурак с писаной торбой? Ты знаешь, что бывает с женщинами бальзаковского возраста, когда их бросают молодые любовники?!

Инночка не сдержалась:

– Мам, а ты-то откуда знаешь?

Капитолина Ивановна вдруг покраснела и отвела глаза.

– Понятненько… Ладно, мамочка, я ведь ничего еще не решила, ничего, собственно, и не происходит. Ну, пишет мне мой знакомый – ну и что? Так что давай тему закроем.

Уф, а она так боялась, что на слове «знакомый» голос предательски дрогнет, но нет, пронесло.

«Затеяли разговор о девичьей верности и перессорились все. Полный взвод донжуанов, у всех же многолетний опыт, смешно, ей-богу! Я долго молчал, и меня обвинили в нетрадиционной ориентации. Ну, отнес я этого обвинителя к речке и в воду пару раз макнул – чтоб остыл, стало быть. А к чему я это все пишу… К тому, что меня вся эта чушь про ревность совершенно не беспокоит. К тому же ты мне ничего и не обещала, и я это знаю. Впрочем, какая разница, я вернусь и сумею тебя убедить… Я тебя очень люблю. Честное слово».

Глава 14

Славика стали ждать прямо с утра: Инночка, верная вычитанному давным-давно (кажется у Довлатова) правилу «раньше сядем, раньше выйдем»; Сашка – раздраженно, но с тайной надеждой, что родитель не явится; а Капитолина Ивановна как-то двусмысленно, видимо в свете вчерашней беседы открывшая для себя удивительный факт: оказывается, ее дочь может иметь собственное мнение, и с этим, как ни крути, придется считаться.

Бывший муж явился почти на час раньше: огромный, лысый, шумный и добродушный. Инночка знала, что последнее качество супруг в себе культивировал чуть ли не с десятого класса. Когда они познакомились на выставке абсолютно бредовых гравюр какого-то общего знакомого, Славик был хорош, как молодой бог. Причем явно скандинавского происхождения. Белокурый и кудрявый, как юный Володя Ульянов, атлетичный, с очень светлой кожей и светло-голубыми глазами. Это сейчас она отчетливо понимала, что список достоинств молодого бога Славика исчерпывался белокуростью, голубоглазостью и прочей атлетичностью. У него было туго с юмором. Он это знал и на всякий случай начинал хохотать в самый неожиданный момент, по делу и не по делу. Но чаще – не по делу. Она вдруг подумала: вот Генка, например, не хохочет никогда, кривовато улыбается, а если уж и хмыкнет – то все, остальные от этой шутки просто полягут. И сам шутит крайне редко, но чрезвычайно остроумно, не меняя при этом отвлеченно-безучастного выражения лица… Что же касается Славика, то первый год их (или только ее?) любви она ничего вообще вокруг не замечала, потом была короткая пора, когда она пыталась сгладить, скорректировать его промахи, а потом плюнула и перестала морочить себе голову, чтобы не портить нервы.

Проще говоря, по прошествии стольких лет, когда никакие чувства к этому человеку способности Инночки к анализу уже не затмевали, она могла бы сформулировать сущность характера своего бывшего мужа коротко, но исчерпывающе: эгоист. Все эти перманентные хождения вокруг нее объяснялись предельно просто: Славику с ней было удобно. Во всех смыслах. Ее не стыдно было показать деловым партнерам в качестве жены – умна, хороша собой, отлично воспитана. В Славиковых кругах быстро и внезапно разбогатевших мужиков недолюбливали особенно остро, если их угораздило жениться на «мисках», длинноногих пустоголовых «Барби», победительницах локальных конкурсов красоты.

Инночка на «миску» не тянула ни ростом, ни возрастом, тем самым успешно создавая иллюзию «старой» семьи с чувствами, которые люди пронесли сквозь годы… Был еще момент, не учитывать который было бы смешно: Славик тоже занимался дизайном. Правда, не в области полиграфии, как его бывшая жена, они у себя придумывали интерьеры для богатеньких. И офисные, и домашние, и дачные. А Инночка обладала природным безупречным вкусом, следила за новинками по специализированным журналам… Проще говоря, здорово было бы переманить ее к себе в фирму – и профессионал отличный, и деньги жене платить не обязательно. По крайней мере, приличные.

И еще – Инночка об этом не догадывалась – тридцать восемь лет и двадцать пять килограммов лишнего веса в делах постельных особую лихость автоматически исключают. Так что Славику не слишком темпераментная (вот тут ошибался он, но тоже об этом и подумать не мог), но верная и понимающая жена была бы куда удобнее череды молодых корыстных любовниц или (тем паче!) проституток.