Хорошая моя

Николай Озерцов

Разговор с Катей лишил покоя. Неужели сестрёнка права? Коля привык всецело доверять мнению других, считая, что сам не способен к правильным умозаключениям. Мозги после детской травмы так и не встали на место. А Катя плохого не посоветует. Катя умная.

Маша. Эту девушку Николай заприметил, как только она устроилась в институт. Маша отличалась от всех. Такая… Воздушная, лёгкая, очаровательная. Механик нарочно вызывался подметать аллею до начала смены, хотя это не входило в его обязанности. Однако сидя в гараже, Машу не встретишь. А вот если заниматься чем-нибудь неподалёку от проходной, обязательно увидишь, как новая сотрудница одной из первых спешит к своему корпусу. Спешит. Вот так однажды спешила и споткнулась, раскровив коленку. Бедненькая! У Коли до сих пор сердце сжималось, когда он вспоминал полные боли глаза. Хотя было очень приятно обнимать тонкую талию, чувствовать, как девушка опирается на его руку, всё-таки переживание из-за её царапины перекрывало остальные ощущения.

Теперь с Машей всё в порядке, она не нуждается в поддержке. Коле остаётся одно: любоваться ею издали, мысленно произносить: «Маша хорошая». Она не просто хорошая, как многие. Она лучше всех на свете. Восторг, какая она!

Очень хотел рассказать ей о своих чувствах, но не представлял, как это сделать. Коля плохо владел словом. Не то чтобы не мог формулировать, в голове рождались пространные тексты, порой даже стихи. Увы, жили они лишь до тех пор, пока не открывался рот. Две, самое большое, три короткие фразы, и горло сковывало спазмом. Коля ждал реакции. С самого нежного детства до сей поры он говорит не то и не так. Для окружающих просто слушать Николашу – уже мука. Поэтому привык говорить мало, односложно, а лучше вообще молчать. «Пока молчишь, за умного сойдёшь», – любила повторять Катя. Удивительно, что именно она посоветовала открыться Маше.

Как? Как это сделать? Каждый день Коля назначал время для разговора, занимал пост у проходной, но лишь знакомый силуэт показывался в отдалении, убегал в сторону и смотрел, как Маша проходит мимо. Не то чтобы он опасался её реакции. Не будет смеяться, не станет шутить или укорять – она слишком хорошая. Боялся напугать. Что если Маша подумает, что обязана ответить на его чувства? Ничуть. Как это объяснить сразу? Сказать «Маша, я люблю тебя» он ещё сможет. А решится ли добавить что-то ещё? Объяснить, что не надеется на взаимность? Тут Коля хмурился. Трудно надеяться на взаимность, когда ты пустое место и даже школу не смог нормально окончить. И всё же…

Сердце требовало отклика.

Окончательно разуверившись в своих силах, Николай решил посоветоваться. Только с кем? С мамой? Она, пожалуй, возьмётся плакать и пошлёт к отцу. Мама так и не смирилась с потерей супруга. Коле тоже не хватало папы, хотя обращаться к нему за советом не отважился бы и раньше. Дурачком не назовёт, разве что в шутку, а посмотрит так, что лучше бы назвал. Куда лезешь! Сиди и не высовывайся. Чем меньше людей с тобой общается, тем меньше позора.

Лена? Оля? Они хорошие, да только вряд ли сумеют понять. Одинокие. Разве одинокие могут прочувствовать мысли влюблённого?

Нужен кто-то семейный. Лучше мужчина. К водителям и другим механикам даже подходить с таким вопросом нельзя. При одной мысли о них в ушах звенело: «Наш-то Коля-Сорокдевять совсем тронулся! К тёлке вздумал подкатывать!» Засмеют и только. Ни молодые, ни пожилые Колю за товарища не считали. Хотя именно к нему шли с техническими проблемами. На моторы и ходовую у Николая Озерцова мозгов хватало.

После некоторых сомнений обратился к дяде Саше. Этот добродушный, похожий на толстого медвежонка человек работал в хозяйственном отделе, к Николаю относился тепло, почти как к сыну. Даже восклицал порой:

– Эх! Надо было всё-таки до четвёртого бить, как твой Виктор Андреевич! Что такое три девки? Понятно, что зятьёв привели, но это не то. Сына бы, хоть такого.

Коле было приятно это слышать. Ему всегда казалось, что отец лучше бы не имел сына вовсе, чем так.

В этот день Тамара Петровна – начальница дяди Саши – поручила подчинённым погрузку мусора, оставшегося от ремонта в третьем корпусе. Там, позади здания, и нашёл Коля своего советчика. Сначала, глотая пыль, помог перебросать в кузов институтского трактора куски бетона и обломки кирпичей, потом, когда тот, недовольно урча, пополз на свалку, сел рядом с приятелем на траву и задал свой насущный вопрос.

Дядя Саша заговорил не сразу. Сначала долго смотрел на облако, полупрозрачным парусником плывущее по небу, потом смачно сморкнулся в сторону, вытер нос рукавом пыльной спецовки, кашлянул и спросил:

– Значит, говоришь, совет нужен. А почему я? Мой, то есть?

– Ты хороший, дядя Саш.

– А-а-а… Вот, значит, как, – он понимающе закивал. – О себе, разве, рассказать.

– О себе, – поспешно согласился Николай.

– У нас ведь с моей Клавой всё просто было. Без этих штук. Я тогда в городском хозяйстве работал, а она в техникуме училась. Вызвали нас на аварию туда. Приезжаем: мать честная! Море. Прямо перед крыльцом люк сорвало, вода вонючая хлещет, всю площадь затопило.

Рассказчик замолчал, снова подняв глаза к небу.

– Ну? – поторопил его Николай. – Дальше что?

– Так что? Ничего особенного. Аварию устранили, хлестать перестало, а лужа-то не уходит. Девчата, что после занятий вышли, на крыльце столпились. Не хотят в туфельках вброд идти. Вот и стали мы их по одной перетаскивать.

– На руках?

– Кого на руках, кого на закорках, а кого потяжелей вдвоём, руки корзинкой сцепив.

– А Клава?

Дядя Саша засмеялся:

– Моя тогда форсунья была! В коротенькую юбочку вырядилась. Жмётся так к стенке, никому не даётся. Не хочет, знаешь, трусами светить. Одна осталась. Мужики ржут, наперебой себя предлагают.

– А ты?

– Я так, знаешь, решительно подошёл, под попу поднял и прижал к себе. Она испугалась, ручонками шею мне обвила, а ногами талию обхватила. Так я её под аплодисменты и перенёс на сухое место.

– А Клава?

– Она, только на землю встала, посмотрела мне в глаза и говорит: «Теперь вы обязаны на мне жениться».

– Ух!

– Вот тебе и ух. Получается, она мне предложение сделала.

Коля разочарованно вздохнул:

– Ты не говорил, что любишь?

– Не помню, может, когда и говорил. Чего только в пылу не сболтнёшь. Да ведь это… слова не главное. Если твой человек, и она, и ты сразу почувствуете.

Слова – не главное. Вот что уяснил Николай из дяди Сашиного совета. Наверное, Катя пошутила. Нужно у неё спросить.

***

Точно. Пошутила. Когда этим же вечером Коля поскрёбся в Катину комнату, она бросила на него сердитый взгляд:

– Чего тебе? – отмахнулась от сбивчивого объяснения. – Опять ты со своими глупостями! Скажи лучше, с Ольгой поговорил?

– С Ольгой? Почему? – растерялся Коля, ведь речь шла о Маше.

– Как? Ты же обещал! – сестра отбросила компьютерную мышь и развернулась вместе с креслом. – Вот навязался идиот на нашу голову! Ты совсем не соображаешь? Кто согласился мою долю покупать? А? Пушкин?

– Пушкин?

– Проклятье! – Катя вскочила и кинулась к брату, занося руку для удара.

Он не отпрянул, даже не пошевелился, чтобы тронуть обожженную пощёчиной скулу.

– Прости. Я забыл.

– Забыл он, – сестра трясла кистью, ей тоже было больно. – Вот что! Не смей откладывать, прямо сейчас иди к Ольге и скажи, что согласен потратить деньги на покупку части квартиры. Запомнил? – усмехнулась, когда Коля поспешно кивнул, и пояснила. – Ты не спрашиваешь разрешения. Это твои деньги. Просто ставишь её в известность. На следующей неделе запишемся к нотариусу. Ты и я. Всё! Проваливай, мне нужно статью в журнал отправлять.