Она идет, уже идет!
Лангольеры
Подкроватные монстры залезли в долги перед банком.
Подкроватное море лишилось воды и пиратов —
По субботам штормит: девять баллов как мера спиртного.
А с кроватью все ровно от реек до скреп изголовья:
Есть квартира, работа, отличный пожизненный план.
Но момент перелома всегда происходит. Как будто
Лангольеры, пришедшие в мир за прокисшим вчера,
Попадают в твое настоящее сонное утро:
Ты не чувствуешь вкуса овсянки и звона посуды.
Зубы-буры впиваются в грудь. Переулки, маршрутки,
Душный офис. Бездушные будни. Бесшумный компьютер.
До обеда. До чая. До дома. До признаков сна.
И по сотому кругу.
Кто-то постит статьи об апатии и выгорании;
Кто-то ставит по вене, на красное, ногу за край.
Ты звонишь своей матери: «Кстати, люблю тебя, ма», —
Помогаешь приятелю, гладишь в приюте кота…
Твари все еще там, за кроватью, но боль отступает.
О героях простого прошедшего эпос не сложат:
Пыль на пальцах эпох. Но в контракте заявлено но —
Каждый раз ты становишься чем-то существенно бо?льшим,
Выбирая вставать и держаться кроватных основ.
Книга жизни написана пульсом, дыханием, кожей
И подкожным теплом. По сюжету ты – главный герой.
…А однажды весной лангольеры теряются в прошлом.
***
Просыпаешься ночью, глядишь в потолок натяжной —
Мир огромный, звенящий, овсяный, цветной, с головой,
Н е в о з м о ж н ы й !
От заката
На Пола?ре сто семьдесят суток земных зима.
«Ночь темна и полна…» И пронизана льдом до дна.
Солнца падают в космос, в чернеющих их следах —
Минус двести пятнадцать.
Я гляжу на закат с высоты маневровых дюз.
Глупо вышло: сказал, что к субботе домой вернусь,
Но, целуясь со скалами, шаттл вошел во вкус —
Предлагает остаться.
Солнца жмутся друг к другу, и красочен их фокстрот:
Алым шелком струятся, сползают за горизонт.
Я не помню, каким был закат под Саранском, но,
Полагаю, похоже.
Тени ловят предгорья, становится холодней.
Служба вышла достойной – народу, себе, семье.
Здесь такое красивое небо – звезда к звезде!
Оставаться несложно.
***
В Заполярном два месяца к ряду глухая полночь.