Она не умела стрелять

Ксана, заикаясь, объяснила, но в отделение ее не пустили, сказали ждать. Она стала ходить по узенькому пятачку перед высокой белой дверью, рассматривать грязный потолок и покрытые разводами беленые стены. Даже в помещении было нестерпимо холодно, ее била крупная дрожь, руки не согревались ни в карманах пальто, ни под мышками, ноги давно стали бесчувственными. Глухое отчаяние сделалось просто невыносимым, но женщина терпела, переживая едва ползущие минуты, словно адскую пытку. Она намерена была во что бы то ни стало выяснить, что произошло с кумой и оказать ей любую посильную помощь – Светочка всегда помогала ей, никогда ни в чем не отказывала. Через каждые пятнадцать минут Ксана настойчиво стучала в окошко, и пожилая сердитая санитарка, чуть приоткрыв щель, неприятным лающим голосом отвечала: «Доктор занят с больным, дамочка. Ожидайте».

Подходили люди, передавали передачи, заходили поговорить с доктором – каким? сколько их там? – уходили с чувством выполненного долга, стыдливо опуская глаза в пол. На Ксану никто не смотрел, и, если она пыталась что-то спросить, не отвечали, будто не слышали. Она чувствовала себя бестелесным привидениям, мешавшим посетителям покинуть это странное место, смущалась, прижималась к стене. Лицо сердитой санитарки по ту сторону двери она так и не увидела. Единственное, что удалось ненароком подсмотреть – сидевшую за столом измученную растрепанную молодую женщину в байковом халате, торопливо поедающую из белой кастрюльки макароны. Она набивала их за обе щеки, словно хомяк, давилась, воровато оглядывалась по сторонам, будто кастрюльку должны были вот-вот отобрать. Какая-то несуразная, почти смертельная тоска затопила душу Александры при виде больной женщины, будто это печальное место было последним, что она наблюдала в своей грустной, но, несмотря ни на что, отлично налаженной жизни. «Да что это такое? Может, Светка уже умерла?..»

Безрезультатно прождав почти час, так и не добившись ни от кого вразумительного ответа, напуганная до кончиков ногтей, Александра поплелась к выходу из больницы. Она так промерзла и ослабела от переживаний, что села в первый попавшийся автобус и только потом сообразила, что ехать придется в объезд, через Московское кольцо, с пересадками. Но ей было уже все равно, сколько времени трястись в разболтанной маршрутке – лишь бы в тепле. Такой странный день подходил к концу, надо было прийти в себя и, наверное, просто выспаться. Завтра она непременно разберется со Светиной проблемой и подключит Пал Палыча – он ей не откажет, встретится с Беловерцевым и возьмет интервью, еще подумает, что там насчет новых чувств, не привиделось ли ей…

Все это будет завтра. Но почему-то не отпускало ощущение, что уже ничего не будет, словно пребывание в психбольнице поставило жирную точку в ее судьбе. С этим странным ощущением, похожим на падение в бездонный колодец, она, в конце концов, вернулась домой.

…Половина пятого – то самое городское безвременье, когда нервный рабочий день почти закончился, но еще не докатился до своего полного завершения. В центре Симферополя, на Советской площади, было холодно, суетно и очень шумно. Бледное нависшее небо давило, солнце казалось размытым, а вечнозеленые ели возле кинотеатра – выгоревшими. И только броские рекламные щиты в центре транспортного кольца напоминали о том, что в мире присутствуют яркие краски.

На остановке перед поворотом на кольцо столпились люди с сумками и пакетами. Все хотели быстрее уехать и с нетерпением выглядывали маршрутку, которая должна была прибыть с Куйбышевского рынка. Очень скоро на мосту в потоке машин появилось нечто желтое, квадратное и неповоротливое, через минуту раздался визг стертых тормозных колодок, возле бордюра притормозил долгожданный автобус. Активно подталкивая друг друга, замерзшие пассажиры торопливо полезли в сырой душный салон. Двери закрылись, автобус уехал, но на остановке по-прежнему оставалось много людей.

Никто не обратил внимания на темную машину с тонированными стеклами, которая свернула на автостоянку под мостом и не торопясь припарковалась на место выехавших «жигулей». Через пять минут из здания офиса «Укрнафтогаза», которое находилось прямо на остановке, вышел высокий представительный мужчина в сером пальто и шляпе, остановился возле входа, стал звонить по мобильному телефону. Он нервничал, оглядывался по сторонам, будто открытое пространство представляло для него угрозу. Пухлый портфель ему мешал, и он пристроил его на мраморный парапет здания, придавив локтем. Свидетели, стоявшие поблизости, позже скажут, что он ругался по телефону со своим водителем, у которого в самый неподходящий момент что-то сломалось, потом начал вызывать такси.

Еще через две минуты на мосту, до предела загруженном несущимся городским транспортом, старенький «мерседес» внезапно вильнул с внешнего ряда и резко подрезал идущую в правом ряду маршрутку. Маневр незадачливого водителя оказался неудачным (или удачным?), автобус со всей силы ударил лихача в правое крыло. Тот резко вывернул руль – машину занесло, ее длинный корпус, став поперек, перегородил движение. В водительскую дверцу с размаху въехал не успевший затормозить «ниссан», кто-то сзади ударил его в бампер, машину выкинуло на встречную полосу, перегородив движение. Из «мерседеса» выскочил перепуганный парень в потертых джинсах и, не обращая внимания на отборную ругань пострадавших водителей, ловко проскользнул между автомобилями, смешавшись с людьми на противоположной стороне проспекта. Пробка образовалась с двух сторон, машины встали. Ругань, крики, гудки взметнулись над площадью плотной стеной, сделалось тревожно. Тесня друг друга, люди на остановке сгрудились у бордюра, некоторые вышли на опустевшую проезжую часть, вытягивая шеи и пытаясь разглядеть, что же произошло на мосту.

Пространство возле мужчины в шляпе опустело, он раздраженно потянулся за портфелем, намереваясь вернуться внутрь здания, поближе к охране. Но не успел. Темная машина стремительно вылетела с места парковки, затормозила перед остановкой. Щелкнула пассажирская дверь, вышла молодая женщина в сереньком пальтеце и полусапожках на невысоких каблуках. Это была Александра Романова. Лицо ее было бесстрастным, движения четкими. Она прислонилась спиной к корпусу, подняла правую руку в кожаной перчатке. Стоявшие на бордюре зеваки увидели пистолет. Истошный женский визг перекрыл щелчок выстрела, люди шарахнулись в стороны. Поднявшийся по ступенькам и взявшийся за ручку двери мужчина вздрогнул, будто ударился о невидимое препятствие. Еще выстрел – и он завалился навзничь, распластавшись на ступеньках головой вниз. Шляпа покатилась по асфальту, портфель ударился и раскрылся. Словно подстреленные белые птицы, упали возле убитого бумаги с фиолетовыми печатями.

Женский визг нарастал, рвал барабанные перепонки. Девица направила пистолет на людей, выстрелила два раза – в пожилую тетку с клетчатой кошелкой и старика, что-то кричавшего и махавшего палкой. Оба упали, словно подкошенные, визг оборвался. Александра Романова швырнула пистолет на асфальт, села в машину. Мягко тронувшись, автомобиль свернул в сторону почтамта, исчез за углом. Если бы кто-то и захотел его догнать, сделать это было невозможно – движение на подъезде к остановке было парализовано аварией. Люди в панике шарахнулись в стороны, пугливо озираясь на лежащие тела, остановка опустела. Возле фонарного столба с белыми лохмотьями объявлений сиротливо завалилась набок клетчатая кошелка. Стрелки городских часов на высотном здании в этот момент показали сорок минут пятого и, казалось, остановились, а вместе с ними застыло и время.

Машины встали бампер в бампер, беспомощно урча моторами, водители начали их глушить, чтобы зря не жечь бензин. Раскрылись двери маршруток, наиболее нетерпеливые пассажиры стали уходить пешком. Над площадью сделалось непривычно тихо, как перед катастрофой, которая вот-вот должна была накрыть центр города. Эта плотная тишина стала угрожающей. Собравшись группами, люди растерянно переговаривались, жестикулировали, показывали руками в сторону тел на асфальте.

Вдруг с той стороны, где исчезла машина с убийцей, послышался вой сирен, на свободную полосу выскочили сразу три служебных автомобиля, из них высыпались люди в форме и белых халатах, началось движение, которое будто бы подтолкнуло заклинивший механизм. Люди оживились, пошли обратно к остановке, надеясь на то, что маршрутки все же поедут. Тревога, сдавившая плотным кольцом площадь, потеснилась, уступив место привычной суете. Когда милиция начала опрашивать свидетелей, никто толком не смог назвать марку машины, но все отметили неопределенный темный цвет. Некоторые видели на номерном знаке полупрозрачную черную сетку. Зато внешность стрелявшей женщины все запомнили очень хорошо, описали одинаково, даже предоставили видеозаписи с телефонов. Оставалось самое малое – найти и схватить убийцу.

…Добралась Ксана почти к шести вечера – смертельно уставшая и голодная, переоделась, начала готовить ужин. Она так сильно промерзла в психлечебнице, что даже в собственном доме никак не отпускал озноб, словно она заболела. Привыкшая к самым непредвиденным ситуациям, Александра не считала себя особенно впечатлительной, но в этот вечер с ней что-то было не так. Растущая тревога давила грудь, не давала дышать. Анализируя ситуацию, она никак не могла отделаться от мысли, что кто-то «помог» Светочке попасть в отделение неврозов и таким образом заставил ее, Ксану, бесцельно проторчать там с четырех до пяти дня. Но какой резон был в том, чтобы проделывать такие сложные действия с никому не интересной Светочкой или ничем не выдающейся Ксаной?

Здравый смысл осторожно ей подсказывал, что острый приступ невроза может случиться с каждым, а беспардонность и грубость медперсонала – явление распространенное. И все же концентрация случайных событий показалась ей слишком насыщенной для одного дня, и никто не мог убедить ее в том, что это было простое совпадение. Беспокойство стало четким, осязаемым, будто кто-то невидимый стоял за спиной и жарко дышал ей в затылок, заставляя замирать от леденящего душу ужаса. Подавленная случившимся, она механически резала капусту. Тишину кухни нарушали только звуки телевизора, на который Ксана давно не обращала внимания. Дети еще не вернулись от бабушки, и она была этому рада – не было сил выслушивать громкие вопли Кати, терпеть снисходительное хмыканье Ромки.

Послышался знакомый шум двигателя, хлопнула калитка. Жорик долго возился в коридоре, снимая верхнюю одежду, и, не переодеваясь, сел за стол с газетой – будто после ужина снова собрался уезжать. Тут же из какого-то тайного угла материализовался рыжий поганец Рэмбо, тяжело взгромоздился на табурет, утробно заурчал. Но Ксана, занятая своими переживаниями, не обратила на него никакого внимания.

– Представляешь, Лекса, сегодня в центре города на остановке какая-то мразь расстреляла людей, – он сказал это весело, с удовольствием смакуя сенсационную новость. – Как хорошо, что я работаю на Кечкеметской, а то бы до сих пор в пробке стоял.

– А ты откуда знаешь?

– Мне наш водитель рассказал. Водители – они, как бабки деревенские, знают всё и сразу. Кстати, включи местный канал, может новости покажут, – Ксана равнодушно щелкнула пультом и, не глядя в телевизор, продолжила мешать салат. – Вон, смотри, показывают, – он оживился, отложил свои «Аргументы» в сторону, с интересом стал наблюдать за экраном.

Ксана услышала голос диктора: «… видеозапись передал органам милиции один из свидетелей. Всем, кто знает местонахождение этой женщины, просьба срочно позвонить по следующим телефонам…», – внизу бегущей строкой поплыли цифры. Увидев на видеозаписи себя – такую же прическу, узкое лицо, кургузое пальто, давно просившееся в утиль, Александра изумленно застыла и похолодела, на затылке зашевелились волосы. Она усилием воли подавила приступ паники и заставила себя смотреть внимательно. «Ну же, ты журналист, соберись!» Нет, это точно не она. И пальто не такое, голенища полусапожек высоковаты, лицо странно застывшее, будто натянутое. На экране двигалась чужая женщина, одетая в Ксанину одежду, с ее прической и внешностью, уверенная в себе и безжалостная. Ксана растерянно улыбнулась.

Ненастоящая Александра Романова подняла пистолет. Видно было, как он несколько раз дрогнул в ее руке, хорошо был слышен сухой треск одиночных выстрелов. Потом она села в машину, которая тут же уехала. Показали еще несколько видеозаписей, и везде была она – Александра Романова. Когда на экране снова появилась телеведущая и стала отчетливо повторять телефоны горячей линии, ложка выпала из ослабевшей руки Ксаны и с оглушительным звоном загремела по кафельному полу.

– Ч-что эт-то? – собственные губы показались ей деревянными.

Она повернула голову в сторону Жорика и натолкнулась на его тяжелый взгляд – он разглядывал ее в упор, будто впервые увидел, узкие губы сжались в нитку, взгляд стал недобрым. Ксана, не моргая, смотрела на него широко раскрытыми глазами, наполненными неподдельным ужасом, смешанным с изумлением, и он первый опустил глаза.

Жорик всегда мыслил трезво и, главное, быстро. Он давно научился моментально принимать решения согласно обстоятельствам и всегда в свою пользу. Конечно, в телевизионном ролике была не Лекса. Та, другая, двигалась четко, хищно, совсем не так, как его жена – распоследняя клуша, терявшая все на свете, и ни на что, кроме дурацких статеек, неспособная. Она не умела стрелять. Он это знал точно. Хотя… кто ее знает…

– Ты что, этому веришь? – после увиденного по телевизору ее слова прозвучали неуместным оправданием.

Жорик задумался. Его бывшая жена стояла посреди кухни, некрасиво растопырив пальцы, словно выпачкала их в грязи. Вид ее был жалким. «Эту дуру вот-вот арестуют, мне нельзя ее защищать. Пока будут решать, что с ней делать, поживу один, осмотрюсь, детей – к теще. Но почему именно она, куда ее занесло? Ладно, хорошо хоть свидетельство о разводе есть. Главное – дождаться ментов». Приняв решение, он поднял голову и как можно непринужденнее улыбнулся.

– Лекса, я есть хочу. И вообще, если это не ты, так и не волнуйся, разберутся, – и он снова равнодушно уставился в газету.

Ксана поставила на стол салат, хлебницу, два прибора, салфетки, села напротив, сложила руки на коленях, стала напряженно рассматривать собственные ногти. Жорик, искоса поглядывая на ее бескровное лицо, набрал в тарелку нарезанной капусты.

– Ты тоже поешь, – ласково проговорил бывший муж, – все будет нормально, – а про себя с раздражением подумал: «Тебе пригодится, милая… Скорее бы закончился этот бардак. Еще не известно, как все это отразится на мне. Идиотка!»

Ксана подняла глаза и увидела перед собой совершенно чужого человека, с аппетитом жующего разогретое мясо. Ее передернуло от отвращения.

– Нет, не могу. Схожу в магазин за сигаретами. Тяжелый день.

Он пожал плечами. Пусть идет. Сейчас она вернется, устроится на крыльце, будет курить, думать неизвестно о чем, смотреть в небо, страдать…

Жорик давно считал жену не от мира сего. Эти ее посиделки с сигаретой и мечтательным разглядыванием заходящего солнца или звезд его дико раздражали. Нормальная баба так не делала бы, у Лексы точно не все ладно с мозгами. Ну, зачем, зачем он с ней столько времени жил? Вот, дождался неприятностей на свою голову! Эта его хваленая осторожность… Перестраховщик! Ну, пожил бы на квартире, ничего бы случилось. Правда, деньги бы потерял… Много… Ладно, к черту пустые мысли! Скоро она начнет метаться, как заполошная курица, потому что приедет милиция. А в том, что она прибудет быстро, он не сомневался – сам наберет нужный номер. Иначе никак нельзя – его могут посчитать соучастником и привлекут к ответственности. Ничего личного здесь нет, она первая развелась, а у него – должность, карьера, перспективы.

Жорик с нетерпением стал ждать, когда бывшая жена уберется из дома, чтобы позвонить.

На ватных ногах Александра направилась в комнату, открыла бар. Выпить захотелось просто нестерпимо, но в баре было пусто. Она подумала, что надо купить коньяку и лимон, лимонов тоже дома не было. Ксана сняла халатик, надела свитер, джинсы, легкую курточку с капюшоном, долго в коридоре возилась со шнурками кроссовок, доведя Жорика почти до исступления. Вышла на крыльцо, вдохнула морозный воздух полной грудью, вспомнила, что забыла деньги. Вернулась. Снова вышла. Не покидало четкое ощущение, что все это происходило не с ней, а с какой-то другой Ксаной, о которой она еще ничего не знала. Бессвязные мысли бешено бились в голове, готовые вот-вот перерасти в неконтролируемую панику, но она из последних сил не давала им взять над собой власть. На душе было невыносимо гадко, тяжелый страх мешал дышать.

Едва сдерживая себя, Ксана прогулочным шагом двинулась через дорогу в соседнюю пятиэтажку, где на первом этаже сверкал гирляндами продуктовый универсам. Мимо проехала машина. Она вздрогнула, едва не выронив деньги. Прошли шумно гомонившие подростки с открытыми бутылками пива, поздоровалась соседка с собачкой на поводке. В магазине знакомая продавщица улыбалась, шутила, как обычно, все было спокойно.

«Может, у меня галлюцинации? Может, я сошла с ума, как моя кума Света?» Ксана оплатила коньяк, лимон, сигареты, получила чек, выбросила его в картонную коробку под прилавком, вышла на улицу. Ничего не происходило, никто не показывал пальцем, никто не кричал: «Держите!!! Убийца!!!» И все же нервы, словно натянутые струны, были на пределе, Ксана готова была в любую секунду сорваться с места, чтобы спастись от чего-то смертельного и гораздо более страшного, чем простое разбирательство – кого сняли на видео в момент убийства. Безотчетное первобытное желание любой ценой избежать опасности стало гораздо более мощным, чем цивилизованный здравый смысл, безуспешно убеждавший ее не беспокоиться. Казалось, достаточно легкого толчка, чтобы инстинкт самосохранения уничтожил этот здравый смысл, превратив Ксану в существо, жаждущее выжить любой ценой.

И это случилось.

Ледяной воздух взорвался воем сирен, к воротам ее дома, визжа тормозами, подкатили машины с синими и оранжевыми всполохами, из машин выбежали люди. Какая-то дамочка с пакетами удивленно заохала, зашлись лаем собаки. Ксана, ни о чем больше не раздумывая, словно получила, наконец, долгожданное разрешение, бросилась в противоположную от дома сторону, пулей нырнула в спасительную темноту переулка за пятиэтажкой, серой тенью проскочила мимо вонючих мусорных баков и понеслась вверх по улице с одноэтажными домами. Ее сердце бешено колотилось, в ушах звенело, тело стало неожиданно легким, напряженным и послушным, как в далекой юности, когда она бегала стометровку по стадиону.

Перейдя через время на быстрый шаг, молодая женщина чуть отдышалась и снова помчалась к окраине. Ей почему-то было необходимо покинуть пределы города как можно скорее. Если бы Ксану в этот момент спросили, почему она так поступает, она бы ответить не смогла – ею руководил только инстинкт самосохранения, не позволяя терять времени на бесполезные мысли. Именно он заставил ее свернуть на заброшенное кладбище и по заросшему терновником склону спуститься к старой трассе, ведущей в нижнее Марьино. Там, избегая освещенных мест, она снова перешла на шаг, выбирая узкие проулки, где невозможно было проехать машине – до окраины было уже рукой подать.

Ксана не знала, сколько времени то бежала, то шла. Легкие болели от морозного воздуха, стало жарко. Проулки, наконец, закончились, потянулось поросшее стерней поле, через дорогу напротив мрачно застыл старый кирпичный завод. Она подумала, что там легко можно было бы спрятаться, но тут же вспомнила о собаках, которые могли охранять территорию. Нет, не подойдет. За полем высился пологий холм, изуродованный карьером, чуть ниже – дачный поселок, где горели слабые огоньки и лениво побрехивали, греясь на морозе, дворняги. Ксана медленно пошла по краю поля, опасаясь подвернуть ногу или провалиться в канаву, осторожно обогнула карьер и выбралась, наконец, к крайнему участку с домиком, огороженному металлической сеткой. Мышцы от непривычной нагрузки ныли, ноги болели так сильно, будто в икры вонзились иглы. Тучи, закрывшие небо, развеялись, вновь стало светло. Ксана заметила в заборе дыру. Она решительно полезла внутрь участка, надеясь, что дом не заперт – спрятаться было жизненно важно, мороз крепчал.

Ее здравый смысл вдруг снова подал голос, напомнив, что появление на этой заброшенной даче нежной интеллигентной Ксаны – полный абсурд, надо срочно вернуться домой, но она тут же пинком загнала эту мысль обратно в подсознание и с остервенением подергала дверь. Заперто. Ключа нигде не было – ни на гвоздике у двери, ни на крыльце. Да и откуда ему здесь взяться? Хозяева уже, наверное, забыли, когда посещали этот забытый поселок – в лучшем случае, в июне, в сезон плодоношения малины.

Ксана спустилась с крыльца, забралась в заросли, обогнула дом. Сзади оказалось окно, рамы рассохлись и прилегали неплотно. Ксана двумя руками подцепила створку, с силой потянула на себя. О, счастье! Окно поддалось и открылось. Скоро она стояла внутри, оглядываясь вокруг в неверном свете зажигалки. Здесь было так же холодно, как и снаружи, только еще и очень сыро, пахло плесенью и старыми тряпками. В углу стоял полуразвалившийся диван с брошенными на него скомканными одеялами, напротив – железная вешалка. На ней Ксана обнаружила цветастую женскую куртку с капюшоном. Она торопливо натянула куртку на себя, сразу стало намного теплее. «Коньяк!» Вспомнив о покупках, которые так и не выпустила из рук, словно это был единственный ключ к спасению, Александра сорвала пробку и, не чувствуя обжигающей горечи, сделала несколько глотков. В желудке стало горячо, руки согрелись. Все, можно отдышаться.

Опасаясь потревожить каких-нибудь впавших в спячку насекомых и надеясь, что в таком холоде их не будет, она брезгливо разворошила кучу тряпья, с ногами залезла на диван, прислонилась спиной к холодной стене, начала пить коньяк, заедая лимоном. С каждым глотком мысли становились все более вялыми, невнятными, словно крепкое спиртное лишило их привычной ясности. Глаза ее безучастно смотрели в серое окно. Тишина была не просто мертвая, а какая-то ватная, давящая, будто случился, наконец, давно обещанный апокалипсис, и мир перестал существовать. Беспокоиться больше не о чем, утро не наступит никогда. Все закончилось…

Ксана не заметила, как завалилась на бок и, пытаясь унять круговерть в голове, закрыла глаза, забылась спасительным алкогольным сном. Темнота сомкнулась над ней, бережно укрыла, прижала к холодной груди, спрятала и убаюкала в своих угольно-черных ладонях. День, наконец, закончился, и ее первый крепкий за последние недели сон был похож на смерть – без сновидений, тревог и душевной боли.

…Проснулась Александра от ощущения головокружительного падения в пропасть, заполненную плотным серым туманом. Это чувство было таким же безостановочным и безысходным, как неотвратимая смерть. Пытаясь освободиться от жуткого кошмара, она с силой распахнула веки, поморгала – что это за место? Где она? Прямо напротив нее в неверном утреннем свете стоял незнакомый обшарпанный стол, кругом было грязно, сыро и безумно холодно – так холодно, что собственное дыхание показалось ей ледяным. Она опустила глаза, увидела на себе чужую куртку, вспомнила свой побег и ужаснулась. «Господи, это произошло не со мной!» Но стол, грязная комната, холод не исчезли, и она как-то одномоментно поверила, что отныне это ее новая реальность. Кошмар чуть отступил, ослаб, но в районе солнечного сплетения было пусто, будто она по-прежнему падала.

За окном начало светать, апокалиптичное чувство конца света, оглушившее ночью, почти исчезло. Утро набирало силу, день обещал быть светлым. Ксана села, внимательно осмотрелась, стряхнула с плеч несуществующий мусор. Мимолетная мысль о том, что после проведенной в холодном доме ночи она обязательно заболеет пневмонией, тут же была вытеснена нахлынувшими воспоминаниями вчерашнего дня – болезненными, словно шиповник, вонзившийся в ладонь. Она начала собирать их воедино, пытаясь выстроить хоть какую-нибудь систему, понять, что с ней, на самом деле, произошло, и что делать дальше.

Итак, утро прошлого дня началось со встречи с Беловерцевым и смутившим ее приглашением в ресторан. Все ее мысли после несостоявшегося интервью были об этом приглашении и о самом Родионе – кто он, зачем флиртует так явно, что ему нужно и не хочет ли он ее соблазнить. Эти мысли расслабили, лишили привычной настороженности. Мог Беловерцев сделать это умышленно? Вряд ли. Мотива не было, он просто хотел развлечься, это было написано на его лице. Александра с грустью подумала, что судьба довольно удачно отвела ее от безумного поступка – богатый обаятельный Беловерцев был умен, избалован комфортом и самоуверен. Протянул бы ей он руку помощи сейчас, рискуя собой? Нет, никогда. Значит, о нем – забыть. Это самый яркий, но и самый незначительный случай в череде событий.

Потом случился внезапный звонок Светули, неуемная тревога, бесполезное пребывание в психиатрической лечебнице, странное поведение бывшего мужа. То, что он повел себя странно, Ксана поняла только сейчас – не ругался, не сопереживал, усиленно прятал глаза, ужинал, читал газету, советовал поесть ей. Будто оценил ситуацию и всеми силами отвлекал ее внимание от чего-то предельно важного, что она в тот момент так и не успела осознать. В том, что это именно он позвонил в милицию, она уже не сомневалась – машины примчались как раз за те пять минут, которые она провела в магазине.

Ксана стала думать о Светочке. Странно это было, очень странно! Ее военнообязанная подруга раз в год проходила плановое обследование в военном госпитале. По природе своей кума была хронической оптимисткой. К тому же, совсем недавно у нее завязался роман с вновь прибывшим разведенным майором. Да какой роман! Ксана со дня на день ждала приглашения на свадьбу. Похоже, в госпитале ей вкололи психотропный препарат. Оплата медсестер весьма низкая, лишний доход вряд ли кому-то еще мешал. Это же так просто! Дважды два – четыре, пазл сложился.

Дальше – психбольница. Ситуация в отделении острых неврозов, где она пыталась найти Светочку, тоже настораживала. Ксану упорно держали перед дощатым окошком, ссылаясь на то, что доктор вот-вот подойдет, никто не показал ей своего лица. На самом деле, полузакрытый больничный режим – идеальный вариант, чтобы спрятать кого угодно и на какое угодно время. Значит, алиби у нее нет. Получается, основная причина кроется в убийстве киевлянина и в том, что убийцей отныне является она, Александра Романова.