Истории гранитной мастерской

Вот почему настоящие таланты такие лихорадочно худые, как наш Коля. Всю свою энергию он выплескивает на тех, кого изображает. А когда энергию расходуешь– ее надо восстанавливать. Вот и ест Коля сладкое "недурминой", как "не в себя". Но мы, его товарищи, поддержим нашего любимого художника– подарим ему парочку "Киевских". Ведь куда же в нашем деле без талантов? Нам без них никуда! На них все у нас держится!

Рассерженный гранит

Вспомнилась мне одна история из жизни нашей гранитной мастерской.

Ставил один мужичок памятник своему отцу. Ровно на год ставил– на годовщину. Друзей отцовых позвал, своих знакомых пригласил. Папа был не из последних людей городка, правильнее будет сказать, одним из первых. Нельзя было в грязь лицом ударить. Все на высшем уровне готовилось.

Место захоронения не простой тротуарной плиткой собирались выложить, а настоящей брусчаткой, ограду заказали не обычную, как у большинства, а кованную, с толстыми цепями. Памятник тоже был самый высоченный из возможных.

Обустраивали участок двое рабочих нашей мастерской. Старшим был Миша– небольшого роста, кругленький, розовощекий русин (это национальность такая). Он отличался своим добродушием и юмором, с которым воспринимал окружающую действительность. Помогал ему Эдик– трудолюбивый и очень спокойный узбек. По-русски Эдик говорил плохо, понимал так же, но работал за двоих.

Так вот. Стали они с могилы крест старый снимать, чтобы работы по благоустройству начать. Вынимали– вынимали, никак у них это не получалось. Не хотел усопший крест свой деревянный отдавать. Миша устал от этой работы и пошел под кустиком посидеть– отдохнуть, да и заснул невзначай. А Эдик остался, надо же было начатое доделать. Старался, пыхтел и, когда вытянул крест наконец-то из земли, то обеими ногами в могилу возьми, да и провались! Да так глубоко! Как заорет он! Как стал руками за края земли цепляться! А вылезти не может– все глубже в землю уходит. Замолчит– перестает его земля засасывать. Так и просидел бы он молча до вечера, но тут Миша от криков проснулся, спас Эдика, достал его из осыпавшейся могилы. Ну, дальше все спокойно пошло. Убрали старый крест, сняли полимерный памятник с соседней могилы– деду нашего заказчика, выровняли все, песочком присыпали и стали брусчатку укладывать. А памятник временно в мастерскую к художникам поставили, чтобы не запылился.

Тем временем художники на высоченном памятнике портрет набивали его сыну. Времени на него потратили не три дня, как положено, а неделю. Вроде, готово все, можно с утра забрызгивать лаком (после него уже никакие исправления невозможны), а как посмотрят на портрет после ночи, что-то не то! И так его подправляли, и эдак, и высветляли, и чернили, и глаза подводили. «Все, вроде! С утра покрываем лаком!». А утром смотрят– взгляд, будто, строже становится, складка между бровями появляется непонятно откуда. Похоже, злится он на что-то. Опять его "дорабатывают". А в последний раз портрет на памятнике еще и глаза скосил в сторону. Все ахнули!

Но художники взяли себя в руки. Они внимательно присмотрелись, проследили за взглядом усопшего. А он на памятник своему отцу смотрел, на старенький, полимерный. Красочка на нем поистерлась, уже и пейзажа было не видать, на темном фоне еле-еле виднелся портрет. И фамилия, и даты жизни тоже были едва различимы. А дед этот был известным человеком в своем городе– народным учителем, литературу преподавал и русский язык. Об этом в памятной эпитафии было написано.

Тут художники наши почти хором закричали– "Давайте памятник этот обновим! Это же в наших силах!" Взяли они краску акриловую, намазали памятник и сухой ветошью принялись ее втирать, а излишки краски убирать. Через час напряженного труда памятник как новый стал. И пейзаж забелел березовой рощей и озером с лебедями, а портрет– будто вчера сделан. А еще, теперь можно было ясно прочесть, какой человек тут лежит, сколько поколений городка этого писать научил и разговаривать грамотно, без ошибок. Красивый получился памятник!

Смахнули художники пот со лба и обратили свои взоры на "рассерженный" гранит. И что же они увидели! Вся строгость, весь гнев с лика исчезли, складки разгладились, уголки рта поднялись. Довольство и спокойствие отражалось на портрете усопшего.

Тем временем Миша с Эдиком брусчатку положили, подмели ее, покрасили и установили рядышком два памятника– отцу и сыну.

Вот как важно понимать язык портрета! Наши художники– профессионалы, они умеют!

Все началось с травы.

С кладбищами иногда связаны очень странные, почти мистические истории. Вот и мы, работники гранитной мастерской, стали однажды свидетелями, я бы даже сказала, участниками одной истории. Она была невероятной, но невозможно было усомниться в ее правдивости, ведь все события происходили на наших глазах.

Пришла к нам как-то женщина – грустная, опущенная, глаза "на мокром месте" и уже не первый, чувствуется, месяц.

Пожаловалась.

Ходит, назовем ее Лидия Ивановна, к мужу на кладбище, как на работу – чуть не каждый день. Порядок наводит– убирает траву, а она все растет и растет, как на дрожжах. Вырвет Лидия Ивановна траву днем, а на следующий день приходит– а она снова по пояс. Что такое? На соседних могилах все нормально, а на этой, как на дрожжах? Устала женщина бороться, да и страшно ей стало. Может муж с "того света" сказать, что хочет? Или требует, чтобы приходила каждый день? Никак не отпускает.

Мы ей говорим– давайте плиточку положим, обустроим могильное место. Никакие сорняки сквозь плитку не вырастут. Все так делают.

Она задумалась, засомневалась. "Плитка,– говорит, -давит, ему там тяжело будет, дышать нечем".

Мы ей отвечаем – кому дышать-то? Он уже не дышит давно. Словом, стали ее убеждать. Надо же нам свою услугу продать! Убедили!

Взялись рабочие плитку класть. Вырыли землю на 2 штыка лопаты, планировочку сделали, геоткань постелили, песочек сверху утрамбовали. Потом плитку укладывать стали под названием "облако". Прекрасное название для плитки на могилу – Облако! С намеком, наверное.

Положили они плитку, бордюрчик сделали красивый. Женщине понравилось. Сказала она нам– спасибо и рассчиталась. Услугу мы продали и женщине приятное сделали.

На следующий день идет она мимо наших мастерских, как всегда, мужа усопшего навестить, цветы несет, вазочку купила на новую плитку поставить. Мы за нее порадовались и занялись своими делами.

Не прошло и получаса, как смотрим – бежит она назад, как говорится, с выпученными глазами. "Что там творится! – кричит, почти в истерике бьется. Мы даже испугались немного.

Посадили мы ее в нашу машину разъездную и поехали с ней на кладбище, благо всего-то 200 метров. Приезжаем и видим картину довольно странную. Трава опять по пояс вылезла сквозь плитку, разворотив ее полностью. Плитка валялась на могиле в полном беспорядке, как– будто кто-то специально ее кучей набросал, а над ней толстыми стеблями раскачивалась на ветерочке трава. Такая трава здоровая и сочная и за пол-лета не вырастет, не то, что за один день. В общем, глаза у нас, как говорится, "на лоб полезли".

Но мы не сдаемся. Мы же профессионалы своего дела! Послали мы туда целую бригаду. Траву с корнем вырвали, плитку заново положили. Ждем следующего дня.

И он настал – этот день! И история эта снова повторилась. Чего только мы не делали – даже бетоном заливали. Все равно. Трава победоносно раскачивалась на этом месте каждое утро. В итоге, вернули женщине деньги за услугу и подарили ей в утешенье упаковку семян газонной травы -мятлик луговой называется, бонус, так сказать, от фирмы.

Посадила семена женщина на могиле, и вырос чудной красоты газон, и даже подстригать его было не надо.

Видимо, успокоился муж – понравилась ему наша травка.

Мы гордые ходили: «С нами не пропадешь! В любой ситуации поможем! Не даром на кладбище работаем».

А женщина эта подружилась с нами и частенько захаживала. Мы ей всегда кофе наливали и уделяли немного времени, чтобы расспросить ее про жизнь. Она была одинокой, никого кроме мужа у нее не было. Вот мы и пытались ее поддержать.

Как-то возвращалась она с кладбища уже вечером, наш рабочий день к концу подходил, и сели мы с ней на улице под навесом чайку попить. И тут она говорит: – «Вы знаете, ведь эта истории, что с травы началась, вовсе не закончилась. Я давно вам рассказать хотела, да не решалась. Вдруг вы подумаете, что я не в себе. Но, все-таки, думаю, надо рассказать. Кроме вас никто не поверит». Мы приготовились слушать.

Памятник мужу своему я год назад в вашей фирме заказывала. Дорогой получился памятник, но мне не жалко. Удался на славу– высокий, цвет ровный– черный, оформлен со вкусом. Но главное– портрет! Я таких портретов ни у кого на кладбище не видела. Он как– будто живой с гранита смотрит, а не нарисованный, даже иногда, когда смотрю на него, не по себе становится. Одно только плохо– делали его слишком долго. Обещали в июне поставить, а уж осень кончилась, снег посыпал. В начале зимы только позвонили и сказали, что готов памятник. Но куда уж тут ставить? А оставлять такого красавца в пыльном ангаре зимовать не хотелось, жалко стало, сама не знаю, чего.

И вот тогда приняла я решение. Странное, конечно, решение. Я забрала этот памятник к себе домой– пусть до весны постоит!

Установила я его рядом с сервантом, в линеечку. Хорошо он в мой интерьер вписался– как там и был! Стоит он там месяц, стоит другой. Привыкла я к нему. А портрет, действительно, здорово получился, так здорово, что стала я с ним, как с живым, разговаривать. Утром поздороваюсь, вечером спокойной ночи пожелаю. Иногда сяду на диван напротив, на жизнь пожалуюсь, на цены в магазинах, на работу, на начальство. Да мало ли на что человек жаловаться может, послушали бы, да пожалели. Совета иногда спрашивала– что надеть, что на ужин приготовить, кого в гости позвать. Вечерами новости вместе посмотрим, сериал обсудим. Словом, живем не тужим.

Тут однажды вздремнула я у телевизора, просыпаюсь, на часы посмотрела– полночь. Хотела было встать, душ принять, спать пойти. Чувствую, тяжесть по телу разлилась, не встать. Лежу я на диване. Вдруг замечаю, что в воздухе начал появляться чуть заметный образ, чем дальше, тем все четче и четче. Приобрел он очертания и превратился в мужа моего покойного. Я ему– «ЗЗЗдравствуй, Петя!», а у самой зубы от страха стучат. А он мне– «Добрый вечер. Как ты? Вижу, тоскливо тебе очень». Я не знаю, что и ответить. Лежу, по сторонам озираюсь. Взгляд мой на памятник упал– нету портрета! Тут я все поняла. О чем мы с ним тогда разговаривали, я уже плохо помню. Только я успокаиваться стала, не заикалась больше от страха. Через часок другой растворился он опять в воздухе, превратился в яркую точку и в памятник ушел, опять портретом стал. Теперь он частенько ко мне приходит навестить, а потом обратно в памятник улетает. Привыкла я к нему. Мне теперь не так одиноко. Вы, наверное, видите, что я и не плачу теперь совсем. Словом, решила я памятник этот не ставить, пусть у меня стоит, вроде портрет не на холсте, а на мраморе. А на могилку я другой закажу, без портрета. Только фамилия, имя, отчество и даты. Вот так. Спасибо вам за работу.

Происшествие на складе

Говорят, работа накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Интересно, а какой отпечаток лежит на людях, чья работа связана с печальным местом, с кладбищем? Их можно распознать в толпе? Наверное, соседство с миром усопших формирует у человека несколько иной взгляд на жизнь, более философский, что ли, учит не обращать внимание на ерунду, не переживать из-за пустяков. Но не все здесь становятся философами.

Задумываться я об этом стала после одной истории, а может и не истории, а так…

Пришла я как-то утром в свой маленький офис в гранитной мастерской, где мы обычно принимали клиентов. За моим рабочим столом, у моего компьютера, сидели трое– водитель Валера, сторож дядя Саша и заместитель директора Витольд Викторович. Они что-то оживленно обсуждали, не отрывая взгляда от экрана монитора.

– Смотри, смотри! Свет появился с улицы! Значит, дверь открыли.

–А ведь не входит никто– знает, гад, что камера висит, что все будет видно!

–К стеночке, наверное, прижался. Боится в камеру попасть. Это свой кто-то.

–Что у вас случилось, ребята? – спрашиваю.

–Да вот, скамеечку гранитную со склада тиснули. И как грамотно все обтяпали!

Склад наш находился на территории кладбища, в одноэтажном приземистом и обшарпанном здании администрации. Никто бы и не догадался, что это– администрация, если бы на ней вывеска не висела. Вот тут, сбоку, и находился наш склад. Пол в нем был земляной, окошко– щель под потолком, воздух спертый, сырой и теплый. Жуть брала, когда приходилось сюда входить– в этом вечном сумраке вдоль стен стояли черные памятники с ярко-белыми портретами и надписями. Перед каждым стоял черный цветник. Тут хранились столы, скамейки и вазы. Как ни странно, но здесь имелась камера, которая передавала на мой компьютер все, что здесь происходило. На моей памяти, услугами этой камеры никто не пользовался, никому дела до нее не было. А тут вдруг обнаружилось, что пропала гранитная скамья! Не успели привезти, как она уже пропала. Вот и стали наши «ответственные лица» вести свое расследование посредством моего компьютера.

Сидели они за этим занятием долго и увидели-таки тень злоумышленника, но установить, кто это был, не удалось. Хитрый оказался мужичок, знал, что камера висит и свет зажигается на складе, когда датчик движения срабатывал. Так он по стеночке, вне поля зрения камеры, до скамейки и добрался, накинул ей на ножку веревочную петлю и так же, по стеночке, вышел наружу. А скамейку за веревку спокойно к двери подтянул, взял и ушел. Скорее всего, не один он был, скамейка-то тяжелая, гранит все же.

Сидели наши мужики и в десятый раз разглядывали, как скамейка по полу на веревке ползет. Мне смешно было почему-то.

Так что не все философы, есть среди нас и очень предприимчивые люди. Но тут уж каждый сам выбирает.