Директива 22

– Вы шутки со мной шутите, Шотт? Можно не помнить все нормы по всем расам, но для этого справочники и существуют, – брызгал слюной Коннор.

– Только вот он врет и прекрасно помнит эту норму, – с удовольствием вставляю я. – Господин Шотт, может, наконец, прекратите ломать комедию и расскажете, кто именно и как Вам платил за отсутствие карантина для кициллосов? А то мы с ваших счетов, на которые уже получили ордер, все сами поймем, и Вам нечем будет с нами торговаться.

– Да что вы такое говорите, – начал было он, осекся и внезапно сделал рывок к дверям.

Коннор мгновенно подорвался на ноги, но не успел ничего сделать: стратегически расположенный Кин подставил нашему подозреваемому подножку и тот смачно упал, врубаясь носом в пол.

– Нет, господин Шотт, Вам пока придется побыть с нами. Никуда мы Вас не отпустим в такой близости от кучи кораблей, включая Ваш любимый «Трек-Аваланш». Пожалуйста, встаньте.

– Мне нужна медицинская помощь! – громко и отчаянно простонал он, прижимая пальцы к разбитому носу и пытаясь незаметно отползти к двери, чтобы совершить повторный рывок. Кин, прекрасно понимая его действия, встал, передвинул свой стул к двери, блокируя ее полностью, и демонстративно уселся, а Коннор, раздраженно открыв и закрыв пару ящиков, кинул в своего подчиненного упаковкой стерильного бинта.

– Завяжи и лежи, – рявкнул он. – Кому ты продался, паршивец? Кому? Говори!

– Действительно, сотрудничество со следствием на этом этапе может быть для вас выигрышно. Потому что если мы начнем допрашивать Ваших коллег, которых Вы просили об услугах или платили им, они вряд ли будут Вас выгораживать. Они будут спасать себя, что мы и Вам рекомендуем.

– Ну же, Шотт, – поддакнул мне Кин. – Выгородите себя, сдайте своих бенецифиаров, и мы что-то придумаем, чтобы немного скостить Вам срок.

– Кто платил Вам за то, чтобы Вы помогали кораблям «Трек-Аваланша» проходить контроль?

Молчит.

– Кто договаривался с Вами об этом?

– Кициллос. Это был кициллос, разрази вас черная дыра. Лсинн, или как-то так. Важный кициллос из международного фонда. Он сказал, что это унижение для его народа, и что он хотел бы обеспечить им спокойствие. Просто уважение и спокойствие!

Я чувствую приятное, теплое ощущение внутри, и Кин, кажется, тоже, потому что его улыбка стала едва ли не мечтательной.

– Так все просто, вот видите, – почти промурлыкал он, и это он явно и мне сказал, тоже. В самом деле – это такая чудесная, простая и надежная ниточка, потянув на которую мы обрушим весь этот карточный домик в один момент. Жаль только, что допрашивать кициллосов слишком проблемно, а то мы бы узнали все от них. Но ничего, зайдем с другой стороны. – Сейчас мы Вас передадим сотрудникам полиции, и Вы все то же самое расскажете в Управлении быстрых решений нашей милой коллеге и подпишите показания. А Вы, господин Коннор, – продолжает Кин.

– А я инициирую проверку своего гадюшника, – с угнетенной покорностью судьбе продолжил его слова Коннор.

– А Вы, господин Коннор, – упрямо повторил Кин. – Очень нам помогли. Но уж, пожалуйста, в следующий раз не требуйте лишней оптимизации сроков, а то можно вот такой нехороший результат получить.

– Я понял.

– Спасибо за помощь, – вежливо сказал Кин, поднимаясь сам и поднимая Шотта, чтобы стянуть ему руки за спиной для удобства транспортировки. – Вы, господин Шотт, арестованы по подозрению в коррупции, получении взяток и пособничестве трансграничной контрабанды.

– И как, ударим внезапными арестами по мировой преступности? – сверившись с часами, спросил у меня Кин, когда мы сдали Шотта с рук на руки своим коллегам.

– Ты о том, чтобы навестить «Холмгер»?

– Именно.

– Последовательность прерывать нельзя, иначе удачи не будет, – пожимаю плечами я. – Поехали.

– Это какое-то альварское суеверие?

– Нет, космодесантное. И оно работает.

– Ты нормально? – несколько неловко уточнил Кин.

Я смериваю его взглядом, напитанным должной толикой презрения.

– А ты?

– Я-то что?

– А я? Или ты думаешь, что я быстрее устаю, или что-то такое?

– Так да, – нашелся с ответом Кин. – Ты же недавно ранен был, тебе имплант чинили, разве нет?

А я и забыл, в самом-то деле. Кожа уже регенерировала, так что даже в зеркале ничего не напоминает мне о моем не самом удачным опыте общения с информантом.

– Ты так и не вспомнил того парня? Ты говорил, у него голос знакомый?

– Нет, не вспомнил. Но мы каждый день общаемся с таким количеством людей, что не мудрено потерять нюх в этом смысле.

– Увы, раскрыть дело сидя на диване не получится.

– Да, зато сидя в кресле – запросто, – с удовольствием шучу я.

Кин облегченно засмеялся, и мы-таки отправились в «Холмгер», который оказался очередным сомнительным баром в нежно любимой нами старой части города.

– И какой у нас план – просто зайдем туда и разнесем? – спрашиваю я Кина, занятого образцово-показательными страданиями от неугодного его трепетному организму перемещения во флаере.

– Да, только сначала проблююсь, и сразу все разнесем, – пообещал он.

– Не надо сначала. Представляешь, какой будет эффект, если ты сделаешь это прямо на них?

– Ты издеваешься.

– Это шикарное биологическое оружие, – не отстаю я. – А если серьезно, ты пробовал ездить на байке? Они менее автоматизированы, так что там надо рулить самому, по большей части, но зато ты, может, не мучился бы так.

– И что, будем на двух техсредствах на все выезды выдвигаться?

– Или на выезды будем ездить в строго определенных составах: ты и Дип, или я и Дип. Байк позволяет брать пассажира, но, конечно, не такого, как я.

– И ты много знаешь о байках потому, что у тебя есть какой-нибудь очередной приятель, король локального подпольного чемпионата.

– Нет, но воображение у тебя отличное. Вообще-то, у нас с Мейли был байк, когда мы еще в школе учились. Мы на него копили несколько лет, но зато потом были самые модные парни на районе.

– И что потом с ним случилось?

– С Мейли? Он вырос и стал финансистом. Они не ездят на байках.

– Нет, с вашим байком.

А, в самом деле, что? Я не интересовался его судьбой с тех пор, как ушел служить.