Не повтори моей судьбы

–Ты сколько будешь терпеть эти издевательства?—возмущались женщины на работе.—Погляди на себя, в кого ты превратилась.

–Почему в милицию не заявишь?—упрекала её Ольга Каблукова.—Я только раз участковому пожаловалась, так мой и притих тут же. Им, если волю дать…

Склонившись над столом, Тая глотала слезы и представляла то, что предрек ей Кукин в случае обращения «в органы». Ей недоставало характера, чтобы противостоять страху перед мужем, ей было стыдно перед людьми и горько оттого, что не послушалась отца, который предостерегал её от поспешного замужества.

–Дочка, поверь, из тюрьмы нормальными не выходят,—убеждал он Таисию.—Погоди, узнаешь, почем фунт лиха. Лучше в девках остаться, чем за такого замуж идти. Ну, ты хоть поживи с ним для начала, не оформляйся.

Но слова отца пропали втуне. Тайка влюбилась, и ухаживания неизвестно откуда взявшегося Славки Кукина, были ей слаще меда. Не знала она тогда, что где мед, там и деготь. Другому ложки хватит, чтобы от бочки меда отказаться, а в её бочке дегтя только ложка меда и была.

Весть о беременности жены Кукин воспринял оригинально. Он вначале внимательно поглядел на её живот, потом потрогал ширинку брюк и заявил:

–Если щенок не в меня пойдет, придушу.

Действительно, родится мальчик. Юрик. Был он таким же смуглым, как Славка, чернявый и вертлявый, не давал спать ночами, а когда мать совала ему грудь, больно прихватывал деснами сосок, выжимая из Таисии слезы. Кукин сыном был доволен, воспитывал его на свой манер, словно растил не мальчика, а цепного кобелька. Отец обожал доводить сынка до слез тумаками, щелчками или зверскими гримасами. Когда мальчонка огрызался, Кукин хватал его за шиворот и выбрасывал в холодный тамбур и наслаждался истошным воем обиженного ребенка.

Соседи удивлялись, что, терпя издевательства, сынок все же больше был привязан к отцу, чем к доброй матери. Мать он изводил капризами, истериками и просто хулиганскими выходками, когда опрокидывал со стола ненавистную ему манную кашу.

Славка все так же не работал, а когда пришло время Таисии выходить из декретного отпуска, наотрез отказался приглядывать за ребенком. Пришлось ей устраивать малыша в ведомственный садик, но там он продержался недолго и сильно заболел. Нянькой стала бабушка, которая внука не любила, а зятя и вовсе ненавидела. Те отвечали ей той же монетой: внучок не давал ни минуты покоя, а зять при встречах поносил разными словами, мечтая «сплясать на их могилке».

Года в три Юрик стал оставаться с отцом дома. Он не докучал сильно отцу, возясь тихонько в своем углу с игрушками или колупая штукатуреные стены. Любимым занятием мальчика было издеваться над приблудным котенком. Котенок чувствовал себя спокойно, только когда дома была Таисия, а без неё его подстерегала опасность или быть размазанным по стене пинком вечно угрюмого и мучимого похмельем хозяина дома, или замученным цепкими ручонками мальца, который неоднократно пробовал сжать тонкую шейку котенка сильными не по годам пальцами или отделить хвост от туловища. Котенку, если он не успевал выскочить в дверь следом за хозяйкой, приходилось весь день прятаться в темном углу за шкафом. Но Юрик был хитрым, выманивал котенка ласковым «кис-кис» или кусочком колбаски, а потом терзал и мучил его, слушая душераздирающее мяуканье бедного животного.

–Ты чего его мучаешь?—заплетающимся языкам спрашивал отец.—Оторви ему башку да в ведро кинь.

Поощряемый отцом, мальчонка пытался сделать задуманное, но каждый раз котенку чудом удавалось избежать смерти.

Однажды Таисия застала сына за подобным занятием, молча отобрала котенка, дала сыну подзатыльник и отправилась к соседке, попросив ту пристроить животное в добрые руки.

–Эх, Таисия, Таисия!—запричитала соседка.—Что за жизнь у тебя такая? Не жилось тебе в покое, замуж вышла. Вспомни,—заглянула ей в глаза,—какая пышечка ты была, царица просто. А сейчас на кого похожа?

Тайке давно говорили, что она изменилась внешне, но она не придавала этому значения. Но на этот раз соседка подвела её к зеркалу. Застиранное темно-сиреневое шерстяное платье с белым воротником, прежде внатяг сидевшее на Таисии, сейчас болталось на ней как вещь с чужого плеча. Исчез двойной подбородок, опали груди.

–У тебя, помнится, пятьдесят восьмой размер был, а сейчас,—почесала переносицу женщина, осматривая Тайку,—самое большое пятидесятый, да и то вряд ли. Если так дальше пойдет, так скоро от тебя кости да кожа останутся. Подумай, девонька, хорошенько. На черта он тебе сдался, пьяница и бездельник. Гони ты его в шею!

Но Тайка не гнала, боялась. А потом и вовсе отупела от беспросветности своей жизни, ничего не стала чувствовать, перестала думать, противиться. Она по инерции ходила на работу, приводила квартиру в порядок после очередного сборища дружков мужа, стирала, утюжила, пришивала пуговицы, делала какие-то покупки. Юрик по-прежнему оставался дома с отцом, а тот и не возмущался больше. Часто, приходя со смены домой, Таисия заставала мужа и сына крепко спящими. Она тогда поворачивалась и потихоньку закрывала дверь, уходя к родителям.

Супруги Пановы за время замужества единственной дочери сильно постарели, постоянно болели, места себе не находили от беспокойства. Дочь, как могла, успокаивала родителей, старательно скрывала синяки на теле, приносила им что-нибудь вкусненькое и развлекала рассказами, услышанными от других поварих. Родители очень жалели Тайку, кляли себя, что не отговорили от замужества, винили себя во всех несчастьях.

Нормой стало для Пановых поздно ложиться спать, всякий вечер ожидая, что Таисия прибежит к ним, спасаясь от крепких кулаков мужа. Однажды зимой в одной сорочке приползла, избитая, истерзанная. На утро Роман Петрович пошел поговорить с зятем, но только драка у них вышла. Хорошо, что под руку отцу топор попался, что лежал под лавкой возле печки, не то бывший зек покалечил бы пожилого человека. Панов хотел в милицию заявить, да дочь отговорила. Отец, крепя сердце, согласился, но предупредил, что если Славка на порог к ним явится, убьет. А там пусть в тюрьму сажают, зато будет знать, что одним злодеем на свете меньше стало.

Время шло, жизнь Таисии, если и менялась, только в худшую сторону. Кукин пил и безобразничал, таскал вещи из дома, крал у жены деньги из кошелька. Они уже давно не спали вместе, потому что Славка в одночасье потерял мужскую силу. Но виновной в этом, по его мнению, была все та же Тайка.

–Что ты за уродка такая, что у мужика на тебя не стоит?—донимал он её злыми упреками.—Я до тебя кем был, помнишь? Жеребцом! Это ты, квашня, меня испортила…

–Так уйди, чего прилип,—отвечала Таисия.—Баб полно, любую выбирай.

–Вон ты как заговорила, сука!—ярился Кукин.—Меня высосала, а теперь выкинуть хочешь, как вещь ненужную?! Другой на примете? Ах, ты, коровища!

Славка налетал на жену, изо всей силы бил её кулаком в лицо, под дых, по печени. Тайка выставляла вперед руки, защищая голову, толкала его в грудь и, не дожидаясь пока он поднимется, убегала в другую комнату, закрывалась на железную задвижку. Дверь была крепкая, как ни пытался Славка её выломать, ничего не выходило. Не совладав с дверью, Кукин крушил все, что попадалось под руку, безобразно матерился и выкрикивал угрозы в адрес жены.

Тайка ложилась ничком на диван, закрывала голову подушкой и так лежала часами, без мыслей, без слез, без чувств. Правда, иногда ей приходило в голову покончить с опротивевшею жизнью, удавиться или броситься под поезд. Но она вспоминала слова покойной соседки по больничной палате о «нечаянном цветке» и радости на том свете. Поэтому вставала, шла и прибирала раскиданные вещи, сметала в ведро разбитые чашки и стаканы, выгоняла полотенцем через форточку клубы табачного дыма, кормила Юрика и укладывала его спать.

Муж храпел, развалившись на кровати, которая давно уже ничем не напоминала супружеского ложа. Теперь матрас покрывали толстые темноватые простыни из посылочного материала, на подушку она натягивала немаркую сатиновую наволочку. Кукин заваливался на постель в одежде, часто в ботинках, поэтому перину и три пуховых подушки Таисия давно перетащила на свой диван, запрещая мужу даже заходить в её комнату.

Так проходили годы, сбывалось предсказание.

Юрику предстояло идти в первый класс, но, собирая положенные справки в поликлинике, Таисия с ужасом узнала, что её семилетний сын—алкоголик!

–Таисия Романовна, как же так?—беседовала с нею участковый педиатр.—Неужели вы ничего не замечали?

Тайка смотрела на пожилую врачиху и потела от стыда. Дети-алкоголики рождались, как правило, от матерей-алкоголичек. Но ведь Тайка не пила! Если, конечно, не считать тех соберушек в столовой, когда они с девчатами выпивали по две-три рюмочки. Единственный раз она напилась, когда квартиру ей дали. Но ведь сколько времени прошло! Да и когда она рожала, никто ничего ей такого не говорил. Откуда же?

Уже потом, когда она, понурившись, шла с Юриком домой, всплыли в памяти картины: вот она приходит с работы, а муж и сын спят, да как крепко. Вот в выходной она стирает, а мужу наказала последить за ребенком, а когда пришла, увидела, что Юрик крепко спит. Вот мальчик просыпается и сразу начинает капризничать, извивается у неё в руках. Входит недовольный Славка, бурчит, что мамаша, то есть она, не может унять сына, берет того на руки и уносит к себе, а черед несколько минут Юрик довольный и активный носится по квартире, швыряет направо, налево игрушки, подпрыгивает в такт музыке из радиоприемника.

Это что же выходит, Славка поил ребенка вином, чтобы тот не мешал ему, не досаждал криками? Ребенок спит в пьяном угаре, а отец развлекается без помех со своими дружками? А проснется сынок, ему опять дадут глотнуть отравы, он опять в отключке…Теперь понятно, откуда такая неуравновешенность в характере мальчика, когда в течение нескольких минут он переходил от спокойного состояния к ярости, от ярости к плачу, от плача к ступору. Вот откуда ежедневные капризы по утрам. Да у него просто было похмелье!

Она уходила на работу, а Кукин давал очередную дозу мальчику и мог весь день не беспокоиться. Точно, так и было! Ах, ты ж сволочь! Ты ж уголовная рожа! Убить тебя мало!

Таисия уже не шла, а летела на всех парусах к дому, таща за руку задыхающегося от быстрой ходьбы Юрика. Дома её встретила привычная картина: незнакомый волосатый бугай сидит за столом и грязными пальцами вытаскивает из трехлитровой банки маринованные помидоры, Кукин в обоссанных штанах и с расстегнутой ширинкой раскорячился на постели, закинув одну руку под голову, а во второй держа зажженную папиросу. Еще одно подобие человека скрючилось под столом, всхлипывая и подвывая во сне.

Не помня себя, Таисия схватила топор и пошла прямиком на бугая, который только-только успел засунуть в рот большой красный помидор. Разглядев перед собой разъяренную женщину с топором, бугай ринулся к двери, но на полпути запутался в половике и так треснулся об косяк, что весь дом заходил ходуном. Зажатый в зубах помидор лопнул и брызнул на стену. По-видимому, здоровяк решил, что женщина достала его топором по голове, а жидкость на стене—его кровь. Красные брызги помидорного сока так испугали пьяного, что тот схватился за затылок, дико закричал и вывалился в тамбур, а оттуда на улицу, где еще раз грохнулся, споткнувшись о соседский велосипед.

Женщина не стала догонять бугая, а перевела взгляд под стол. Но удивительное дело! Только минуту назад там храпело человекоподобное существо, а сейчас, кроме окурков, плевком и давленной картошки, там ничего и никого не было. Тайка изумленно осмотрела комнату: никого постороннего. Тем лучше, решила она, и тяжело двинулась в сторону спящего мужа.

–Мамка!!!—закричал Юрик, повиснув на руке, которая сжимала топор.—Мамка!!!

Таисия повернула голову и как кутенка стряхнула мальчика. Всего несколько секунд потребовалось на это, но именно они спасли жизнь Кукину, который от крика очнулся, моментально оценил обстановку и ужом скользнул с постели. Женщина занесла топор над головой и изо всех сил опустила на то место, где мгновение назад покоилась голова ненавистного мужа. Топор спружинил, резко отдал назад и так треснул Таисию по губам, что она вмиг потеряла сознание и кулем свалилась на пол.

Испуганный Славка вжался в промежуток между сервантом и тумбочкой, на которой стоял старенький «Рекорд» и замер там, прикрыв на всякий случай голову руками. В наступившей тишине слышались лишь всхлипы плачущего Юрика. Через минуту из-под кровати выполз мужичонка, глянул на распластанную тут же Таисию, чье лицо заливала кровь, на смертельно испуганного собутыльника Славку и, не вставая в полный рост, гусиным шагом двинулся к двери. На пороге он еще раз обернулся, задохнулся от ужасного зрелища и выкатился вон, предоставляя жильцам квартиры самим расхлебывать заваренную кашу.

Только на следующий день Таисия пришла в себя в больничной палате и узнала, что её мужа арестовали по подозрению в попытке убийства. Говорить она не могла из-за того, что лицо было забинтовано. Дежурившая возле неё медсестра сообщила, что ударом топора у Тайки рассечена верхняя губа, выбиты передние зубы, раскроена десна.

Но на третий день Таисия попросила у медсестры лист бумаги и ручку и написала, как на самом деле все произошло. Тем самым снимались все обвинения против Славки. Пришедшая проведать дочь Татьяна Васильевна обвинила её в глупости:

–Прикрываешь его? За все, что он сотворил, ты еще его жалеешь? От тюрьмы спасаешь?—злые слезы катились по лицу пожилой женщины.—А ему там самое место! Неужто не нажилась в этом аду? Хоть бы ребенка пожалела!

Таисия вспомнила про Юрку. Жалеть раньше надо было, пока сын в алкоголика не превратился. Что теперь с ним будет? В нормальную школу его не возьмут, потому что по развитию он отстает от сверстников, а в интернат отдать при живой матери…

А вышедший из-под стражи Славка на радостях упился до зеленых чертей и пошел выяснять отношения с родней жены. Что там произошло на самом деле, никто не узнал, но приехавшая по вызову соседей, которые услышали дикие крики из дома Пановых, милиция обнаружила Славку с ружьем в руках. Он пальнул в потолок, по окну, по серым мундирам, потом стал орудовать ружьем, как дубинкой, круша мебель и зеркала. Остановил его зубодробительный удар одного из милиционеров.

Кукина забрали, а вскоре суд приговорил его к восьми годам лишения свободы. На суде Славка заливался слезами, клялся, что «больше так не будет», бил себя в грудь и умолял родителей жены простить его. Таисия сидела в зале и платком прикрывала пока еще забинтованную челюсть. Она не верила своему счастью! Кукин исчезнет из её жизни, не будет больше пьянок, блевотины, вонючих дружков, не будет драк, угроз, издевательств. Будет тишина и покой, и никаких мужиков рядом. Спасибо, нажилась на всю жизнь.

Даже выбитые зубы не казались ей большой трагедией. Про себя она шутила, что меньше есть будет, а значит, еще похудеет. Хотя худеть Таисии было уже некуда. Семь лет замужества хорошенько порастрясли её килограммы, и теперь она ничем не отличалась, например, от той же Ольги Каблуковой, в которой и было-то килограммов семьдесят, не больше.

ххх

Юрика пришлось отправить в специальную школу-интернат, которая находилась в шестидесяти километрах от дома. Каждый выходной Таисия, набив сумку вкусненьким, пускалась в неблизкое путешествие, чтобы повидаться с сыном. Юрик встречал мать радостно, ловко обшаривал сумку и запихивал в рот шоколадные конфеты, яблоки, сладкие творожные сырки. Он рассказывал ей о тех, с кем дружит, о добрых и злых воспитателях и учителях, просил привезти то игрушечный пистолет, то перочинный ножик.

Юрик все больше походил на отца. Старший воспитатель постоянно жаловался Таисии на поведение сына, просил «воздействовать». Она беспомощно разводила руками, старалась поменьше говорить, потому что стеснялась огромной дыры в верхней челюсти.