Билет в одну сторону

– Кстати, подруга, а ты похудела. И халатик на тебе новый…Женька что ли купил? У вас с ним как сейчас, ничего?

«Наталья» неуверенно кивнула.

– Вот и хорошо! – Нина полезла в маленькую сумочку, висевшую на плече, достала зеркало, помаду. – М-м-м-м, Женька – мужик классный! М-м-м-м, не проворонь, м-м-м, – закончила она красить и размазывать помаду на губах.

Она придирчиво исследовала каждый миллиметр своего лица, осталась довольной и удовлетворенно выдохнула.

– И даст же Бог такую красоту!

Потом она подошла к столу, взяла бутылку с водой и, проигнорировав стакан, стала пить из горлышка.

– Как хорошо! – поставила пустую бутылку на стол. – Слушай, Наташ, ты не обижайся на меня, если я глупость скажу, но все-таки, неужели ничего и никого не помнишь, а? Вот ни капельки? – она увидела, как напряглась «Наталья», и устыдилась своей нескромности. – Ну, блин, дела!

Больше о потере памяти они не заводили разговора. Нина рассказывала о делах в редакции, о том, кто и что думает об аварии, передала слова главного «ждем, не дождемся» и под конец выдала нерешительно:

– Сергей несколько раз звонил, я сказала, что ты в больнице. Объяснять ничего не стала, подумала, сама сделаешь, если желание будет.

– Сергей? – никто в семье не упоминал этого имени. – Кто это?

Нинель прикусила нижнюю губу.

– Да так, знакомый общий, раньше в редакции у нас работал. Коллега, короче. – А потом без всякого перехода, – Знаешь, я решила машину не покупать. Уж если ты, такая осторожная и внимательная, в аварию влетела, то что про меня говорить. Да я на третий день раздолбаю всю машину, и сама останусь без рук и ног. Не-е-ет, решено! Никакой машины, лучше евроремонт в квартире сделаю на эти деньги. Одобряешь?

«Наталья» не знала, что ответить, поэтому просто улыбнулась.

– Меня в понедельник домой отпускают.

– Здорово! А когда больничный закроют?

Простой вопрос вызвал странную реакцию у «Натальи». Она поглядела вначале на дверь, потом на окно, потом робко взглянула на Нинку.

– Что закроют?

– Так ничего, проехали. Когда на работу планируешь?

– Не знаю, – совсем смешалась «Наталья». – Угощайся, – она протянула руку к тумбочке, где в широкой белой тарелке с выщербленными краями лежали яблоки, бананы, гроздь винограда и пара персиков.

Нинель отщипнула виноградину, кинула в рот и сморщилась.

– Кислятина.

– А мне нравится. И Мариночке тоже. Только она не хочет брать, говорит, что фрукты больным приносят. А какая я больная? Вот только, – «Наталья» подняла волосы на виске и показала ярко-розовую подкову шрама. – Еще память, правда. Но врачи надеются, что память восстановится.

– А ты сама? – тихо спросила Нина.

– А я не надеюсь, – также тихо ответила «Наталья».

При этом она посмотрела на гостью так, что у той мурашки по спине побежали. Будто дверь открыли в подземелье. Шестое чувство подсказывало подруге, что здесь не такой простой случай, как амнезия. Здесь, если это возможно, конечно, подмена одной личности другою.

Здесь что-то непонятное, размышляла Нинка Шахова, автоматически отщипывая ягоду за ягодой и глотая, не чувствуя их кислого вкуса. Наталью она знает с пятого класса, пять лет за одной партой просидели, да окно в окно всю жизнь, считай, прожили. Не то что пуд соли, а три съели за эти годы. Видела она Наташку и знает её во всех проявлениях, во всех лицах. Не было у нее такой тайны, которую бы подруга на другой день не знала. Но человек, что сидит сейчас перед нею не Наташка.

Голову на отсечение даю! Хорошо, а кто же это?

«Наталья» видела, что её «подруга» в большом затруднении, но ничем помочь не могла. Разве только рассказать всю правду?! Но кто поверит в то, что произошло с нею, Анной Лыковой и неведомой Натальей Бегуновой? Скорее поверят в то, что она сошла с ума, и упекут в сумасшедший дом. Тут и жизни конец!

Нет, не будет этого! Я стану настоящей Натальей Бегуновой, и никто не усомнится в том, что я – это она!

Последние два дня перед выпиской для «Натальи» пролетели незаметно. С утра одна из нянечек принесла ей роскошный букет и короткую записку: «Желаем скорейшего выздоровления и возвращения. Коллеги».

– С работы? – поинтересовалась нянечка. – Красивый. И дорогой, наверное.

Она шаркнула влажной тряпкой по столу, тумбочке, потерла дверь у ручки и, тяжело осаживаясь на пятки, вышла из палаты.

Букет резко контрастировал с убогой обстановкой палаты, благоухал и рождал в душе «Натальи» странное чувство: будто в четыре каменные стены ворвался кусочек природы и пообещал радость и счастье впереди.

Она подошла к столу, обняла двумя руками прохладные стебли и, закрыв глаза, глубоко втянула в себя смешанный цветочно-земляной аромат. На некоторых бутонах были видны прозрачные капли то ли росы, то ли поливной воды. Одну каплю «Наталья» тронула пальцем и размазала по бархатистой поверхности лепестка.

Она всегда была неравнодушна к цветам, даже самым простым, полевым и незаметным. В её комнате рядом со свежее срезанными букетами оранжерейных цветов часто соседствовали букетики васильков, собранные у ржаного поля, или кувшинки из пруда.

Странно, но этот роскошный букет от коллег она восприняла как привет из той, прежней и потерянной жизни.

– Здравствуйте, цветочки, – ласково проговорила «Наталья». – Если бы вы знали, как мне хочется на волю, в сад или в лес. Но я боюсь того, что меня ожидает за этими толстыми кирпичными стенами. Я и в окно ничего не вижу – одни деревья. – Она помолчала, словно ждала от цветов ответа. – Скажите, цветочки, там страшно?

Но цветы молчали, гордые своей красотой и благоуханием.

В то время как всех позвали обедать, её позвали к телефону. Она уже знала, что зеленое приспособление с изогнутой трубкой это телефон, который позволяет разговаривать с человеком, который находится далеко отсюда. В первый раз, помнится, её это так поразило, что она не разобрала ни единого слова, оглядывалась, пытаясь увидеть того человека, чей голос раздавался так близко. Верно, вид у неё был дурацкий, потому что медсестра, которая пригласила её к телефону и теперь что-то быстро писала в толстой тетради, прыснула.

– Трубку к уху приложите и слушайте, – она показала, как нужно это делать.

«Наталья» прижала прохладную трубку и вдруг ясно услышала голос Елены Сергеевны:

– Доченька, Наташа, ты меня слышишь? Что молчишь? Тебе плохо?

«Наталья» глупо улыбалась и молчала. Медсестра, видимо, забеспокоилась и забрала у нее трубку.

– Алло! Это дежурная медсестра. Больная вас слышит, но почему-то не отвечает. Подождите, я ей объясню.

Медсестра с укором посмотрела на странную больную, которая не знала, как пользоваться телефоном, потом, наверное, вспомнила, что у пациентки тяжелая форма амнезии.

– Держите трубку вот так. Из верхней части до вас будет доходить голос вашего собеседника, а вот в эти дырочки вы говорите, и вас услышат. Поняли? Попробуйте.

«Наталья» вновь приложила трубку к уху и услышала: «Алло!» Тогда она тоже тихо произнесла: «Алло».

– Слава Богу! Наташа, ты меня напугала. Чего молчишь? – долетал взволнованный голос Елены Сергеевны. – Я тебе звоню, чтобы предупредить, что приду поздно. Я на работе задержусь. Ты меня слышишь?

– Да.

Елена Сергеевна еще что-то говорила и объясняла. «Наталья» так крепко сжимала в руке трубку, что та нагрелась. На каждую фразу «матери» она повторяла как заведенная: «Да», «Да», «Да». Потом в трубке послышался прерывистый писк, а голос пропал. «Наталья» отвела трубку от уха и робко положила на стол. Рука медсестры немедленно переложила её на зеленую же подставку.