Билет в одну сторону

– Ну, я пойду, у тебя процедуры сейчас… Мы еще поговорим, потом. Обо всем поговорим.

Елена Сергеевна одернула юбку, застегнула жакет, провела рукой по волосам. «Наталья» жадно следила за ней, привыкая к ее резковатой манере двигаться, решительным жестам и сосредоточенному выражению лица. Перед тем, как покинуть палату, «мать» обернулась, окинула любящим взглядом замершую на кровати фигуру «дочери», такую похожую и такую непохожую на прежнюю Наталью. Вроде все как всегда, но откуда эта робость в глазах, почему так безвольно опущены плечи, а голова по-птичьи склонена к правому плечу.

Неужели авария так подействовала на нее? Просто сломала. Смотришь на нее, и самой хочется разрыдаться, прижать бедненькую к груди как в детстве, покачать на ручках, успокаивая и вселяя уверенность в собственных силах.

Впервые Елена Сергеевна видела свою дочь такой слабой, беззащитной, испуганной. А ведь чего только в жизни не было, и всегда Наталья показывала себя бойцом.

Подождем, время лечит. Врачи предупредили, что понадобится помощь психиатра. Я думала, только для того, чтобы помочь память восстановить, а тут вот какое дело… Значит, и врач почувствовал неладное. А вдруг вся слабость как раз оттого, что она ничего не помнит? Наверное, сейчас чувствует себя как на чужой планете, среди неведомых ей людей. Бедная.

Недалеко от истины была Елена Сергеевна. «Наталья» казалась себе листком, оторвавшимся от родимого дерева и гонимого теперь неизвестно куда. Что ждет тебя, листочек, впереди?

Завтра снимут повязку, подумалось «Наталье», сестра говорила, что там шрам небольшой, при желании его можно спрятать под волосами. И хоть тело было чужое, но боль она чувствовала и в душе побаивалась того момента, когда будут снимать швы.

«Наталья» сидела недвижимо на постели. Уставясь в окно, пыталась определить для себя самой, какое чувство она испытывает к своей «матери», Елене Сергеевне. Где-то в глубине ее существа смертельной колючкой сидел страх перед словом «мать», даже ужас. Как будто слово таило в себе опасность для нее.

Чем она меня так напугала и когда успела это сделать? Я впервые увидела ее две недели назад. Кроме заботы и ласки от нее ничего не видела. Почему же, когда она входит, внутри меня все леденеет в ожидании страшного, неизбежного?

А может, этот страх связан не с Еленой Сергеевной, а с матушкой, Анастасией Куприяновной? Но что?

«Наталья» впервые с того дня как очнулась, обратилась к воспоминаниям прежней жизни. До этого ее переживания касались лишь этой жизни, в которой она оказалась не по своей воле. Все ее силы уходили на то, чтобы не умереть от страха перед новым, открывшимся перед нею миром. Теперь страх отступил, и пришло время вспомнить последние события прежней жизни.

Начну сначала, с того, как приехал князь Ногин. Это было неприятно, но страха особого не испытывала. Потом этот ужасный скандал, когда маменька стыдила меня за письмо Владимиру. Было очень обидно, стыдно, но страха не было. Я бы помнила. Дальше помню пруд. Здесь я действительно испугалась собственного отражения. Но ведь оправилась? Надо вспомнить дальше. Что было дальше…дальше.. Не могу. Будто дверь захлопывается передо мной. Не вспомню никак. Может именно за этой дверью и разгадка?

«Наталья» так задумалась, что вздрогнула, когда совсем рядом раздался радостный крик: «Мама!»

Она ничего не успела сообразить, а две ручонки уже обвили ее шею, губы приятно защекотали ухо, что-то ласково бормоча. Потом девочка отстранилась, не разжимая кольца рук, пытливо заглянула ей в глаза, прильнула губами к щеке, к носу, подбородку. Под конец полуоткрытый ротик приник к губам женщины и несколько минут не отрывался, чувствительно придавливая зубами.

– Мамочка! Я в школу пошла. Я теперь первоклассница!

– Потише, потише, – послышался от двери приятный мужской голос, – ты маму задушила и оглушила. Здравствуй, Наташа, – Евгений наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Здравствуйте, – чуть слышно произнесла «Наталья», уставившись на галстук «мужа» и не смея поднять глаз выше.

– Как себя чувствуешь? Скоро на выписку? – выкладывал на стол различные пакеты и коробки Евгений.

– В понедельник, врачи сказали.

– Теща была у тебя сегодня?

«Наталья» недоуменно вскинула глаза:

– Кто?

– Ну, Елена Сергеевна, спрашиваю, была? Чего удивилась?

«Наталья» промолчала. Потом сообразила, что все еще сжимает девочку в объятиях, и ей это приятно делать. Голова «дочери» пахла незнакомо: наверное, так пахнет улица. Женщина не улавливала присущего ребенку запаха земляники, памятный ей с момента, когда она очнулась после глубокого обморока.

Евгений выкладывал на стол апельсины, разноцветные пакеты. Потом из внутреннего кармана пиджака достал газету и положил на тумбочку.

– Последний номер, проговорил он. – Статья получилась замечательная.

– Статья?

– Ну, да. Твоя статья о матерях пьяницах. Забыла… Прости, – спохватился Евгений.

– Ничего. Я все забыла, – с ударением на «все» ответила она.

– Все? – недоверчиво и в то же время с облегчением спросил «муж».

– Все.

Ей показалось или вправду по лицу Евгения прошла тень. Будто он обрадовался, что она забыла. Интересно, что бы это значило? Есть что-то, о чем мне лучше не вспоминать?

Что ж, будь по-твоему, я не вспомню. Мне это легко сделать.

«Наталья» спокойно глядела на двух близких ей теперь людей – «мужа» и «дочку».

Теперь это моя семья, мне нужно научиться жить с ними, любить их. С Мариночкой проще. Как не полюбить этого ангела? Она своей лаской камень заставит отвечать любовью на любовь. А с «мужем» сложнее, хотя чего уж себе врать. Спасибо неведомой мне Наталье Николаевне, что она вышла замуж за этого красивого и, видать, сильного, доброго мужчину.

Тут «Наталье» пришло в голову, что если она заняла место настоящей Натальи, то, возможно, та заняла ее место. Боже! Теперь ей придется или замуж за старика князя выходить или в монастырь идти. Маменька не отступится. Значит, мне повезло больше, чем ей.

Глаза женщины наполнились слезами. Она заморгала жалостливо, крепче прижала к груди дочку и уже по-другому, как на близкого, поглядела на Евгения. Тот под ее взглядом засмущался, щеки заполыхали румянцем.

– Знаешь, а ты сейчас посмотрела на меня так, как раньше смотрела, ну лет пять-семь назад.

– Как? – тоже смущенно спросила «Наталья».

– Как родная.

«Наталью» охватило чувство, что впервые она сделала что-то правильно, именно то, чего от нее ждали все эти недели.

– Все у нас будет хорошо, – неожиданно для себя самой произнесла женщина.

Маринка без слов вновь повисла у нее на шее, а Евгений, осторожно присев на край кровати, обнял жену одной рукой, а другую положил на затылок дочери. Так сидели они в молчании и были похожи на потерпевших кораблекрушение путников, которым вновь удалось найти друг друга на чужом берегу. Первой нарушила тишину Маринка.

– Мам, ты погляди на меня. Мне это папа с бабулей купили. Еще портфель с книжками, тетрадками, фломастерами… В машине оставила.

Маринка, встала на цыпочки и прошлась по палате, приподняв пальчиками края темно-голубого платья с бело-серебристым воротничком и таким же пояском. На ногах были белые туфельки с застежками. Волосы девочка были заплетены в две тонкие косички с белоснежными розанами на концах.

– Бабуля говорит, что я просто принцесса, – задрав носик, горделиво проговорила первоклассница. – Тебе нравится?

– Очень, – улыбнулась от души «Наталья», оглядывая с головы до ног это милое создание, которое отныне будет ее дочерью.

Дочь. Марина. Как странно, думала «Наталья». И я уже готова ее полюбить. Раньше обо мне заботились, а теперь мне надо заботиться об этой крошке. И главное, она не должна почувствовать разницы между той матерью и мною. Иначе ребенку будет плохо.

Бедная Наталья Николаевна, чувствуя себя чуть ли не виноватой, подумала «Наталья». Она, наверное, сейчас так убивается, что потеряла всех своих родных, а главное – дочь. Представляю, нет, не представляю, что она сейчас чувствует. Надо думать, горючими слезами заливается, а я здесь сейчас обнимаю и целую ее дочь.

– Ну, о чем ты все время задумываешься, – стараясь не испугать, тихо произнес Евгений. – У тебя взгляд будто внутрь смотрит. Ты вспоминаешь?