Праздник Святой Смерти

– Кто она?

– Медсестрой в больнице работала. Приехала из области. Игорь, брат, тогда занимал большой пост в НКВД. Я попросил, он помог ей добыть комнату. И она родила от меня ребенка.

– Ты уверен, что от тебя?

– Абсолютно уверен. Это моя дочь.

– Дочь… – Крестовская повторила ненавистное, калечащее ее слово и вдруг испытала такой приступ боли, что едва не упала со стула. Боль была просто невероятной – словно из Зины разом вынули все внутренности и перебили спину. Перенести ее просто не было возможности… Крестовская тихонько застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, в глубине души истекая кровью.

Сам того не понимая, Виктор ударил ее по самому больному месту. Он просто уничтожил в ней все живое – для Зины дети были самой болезненной точкой.

Она испытывала мучительные страдания, глядя на чужих детей, особенно на девочек. Иметь маленькую дочку, похожую на нее… С глазами Виктора… С ее, Зины, волосами и ни на что не похожей улыбкой… Маленькую девочку… Дочь…

Чтобы не завыть, Крестовская закусила губу. По подбородку потекла тонкая струйка крови. Пытаясь сдержать себя, Зина раскачивалась из стороны в сторону.

– Ты прости, я причинил тебе боль. Но это моя дочь, и я должен был сказать…

Крестовская всё раскачивалась, кусая губы. Слова Барга кромсали ее по живому, оставляя шрамы, которые не заживут никогда.

– На наши отношения это никак не повлияет. Я хочу быть с тобой. Конечно, я буду ей помогать и видеться с ее матерью, но жить буду с тобой, – продолжал Виктор, похоже, не понимая, что чувствует Зина.

– Ты хочешь сказать, что спал со мной, признавался мне в любви и размножился с какой-то дешевой тварью? С генетическим мусором размножился? – взглянула она на него.

– Не надо так. Я не виноват. Так получилось. И согласись – лучше, если ты узнаешь это от меня. В конце концов, я не понимаю, чего ты так это воспринимаешь! Ведь от тебя я вряд ли смогу иметь ребенка. Ты же сама говорила, что не можешь иметь детей.

– Это то серьезное, что ты хотел мне сказать?

– В общем, да. Разве ребенок – это не серьезно?

И тут Зина захохотала. Смех просто вырвался из нее. Разрывая рот, легкие, сдирая кожу с лица… Вцепившись ногтями в щеки, она хохотала с той дьявольской силой, с которой еще совсем недавно хохотал над ней Бершадов, и всё не могла остановиться.

– Зина! – Виктор перепугался до смерти. – Зина, что с тобой?! Выпей воды!

Воды… Дочь… Девочка… Карие глаза Барга. У нее никогда не будет маленькой девочки. Ее маленькая девочка давно умерла в ее душе… Их девочка умерла… С глазами Виктора… Не от нее. Не ее дочь… Боль, слепящий колодец, обнажающий правду… Боль как сноп огня в лицо. Это фары машины, которая на полной скорости летит в пропасть. И там, внизу, острые камни, на которых разобьется все…

Уже разбилась… Она уже разбилась, и больше ничего не существует в ее переломанном теле, даже этих чужих глаз…

К удивлению Зины, она смогла двигать и руками, и ногами совершенно нормально. Она встала, открыла шкаф. Достала чемодан, с которым Виктор к ней пришел.

– Что ты делаешь? – нахмурился он. – Мы можем хотя бы поговорить? Зина!

Молча, не говоря ни единого слова, Крестовская швыряла в чемодан вещи Виктора, внимательно проверяя, чтобы на полках не осталось ничего.

Заполнив, щелкнула крышкой. Открыла дверь и вышвырнула чемодан в коридор.

– Вон. Убирайся навсегда из моей жизни. Пошел вон. – Она говорила очень спокойно.

– Зина, я…

– Если еще раз ты появишься возле моего дома, я тебя застрелю. У меня есть пистолет. Я умею стрелять. Если хотя бы еще один раз ты посмеешь…

– Я понял. Прости меня…

Барг вышел, тихонько притворив за собой дверь. А Зина упала на пол.

Она лежала на животе, подогнув ноги к груди, и выла. У нее больше не было слез. Она просто выла и выла, и этот вой разрывал ее сердце. Ей казалось, что она умирает. Зина отдала бы все на свете за избавление, за возможность счастливой смерти. Но смерть не пришла.

Она не помнила, сколько часов пролежала так, на полу. Было уже совсем темно, когда наконец Крестовская поднялась на ноги. Из буфета достала бутылку коньяка, рывком сорвала крышку и выпила, видимо, не меньше четырех рюмок – во всяком случае это было четыре глотка.

Потом она поплыла. Коньяк на пустой желудок заставил всю комнату закружиться в неистовом танце. Зина не помнила, как добралась до постели. Потом пришла темнота.

Но уже в шесть утра сознание вернулось к ней с новым приступом боли. Два часа она металась на кровати, как на раскаленной решетке. В восемь вышла на улицу. Из телефона-автомата позвонила Бершадову. Он был уже на службе – всегда приходил на работу раньше всех. Сказала, что больна. Он услышал это по ее голосу и разрешил два дня оставаться в постели. Кое-как Зина вернулась к себе. И рухнула. Она была действительно больна.

Глава 7

Когда раздался звонок в дверь, Зина поморщилась. Все это время она пролежала в полной фрустрации, почти не вставая с постели. Ничего не ела, только пила коньяк, запивая его ледяной водой. Не включала свет. Не задергивала шторы. Не застилала постели. Ей было так спокойно и хорошо. Выползать наружу было страшно.

Завернувшись с головой в одеяло, Зина представляла, что она спрятана в каком-то коконе, где ее не достанет зло и подлость людей.

А еще она курила, не открывая окна. Все внутри комнаты пропиталось дымом. Он плавал под потолком, закрутившись в фантастические кольца. И казалось, вся комната заполнена сизым туманом, сквозь который ничего нельзя разглядеть.

Звонок был полной неожиданностью. Сначала Зина хотела не открывать, но потом передумала. Это мог быть кто угодно. Это мог быть… Виктор. Она сползла с постели и, накинув халат, кое-как поплелась к двери.

На пороге стоял Бершадов. В руках у него был большой бумажный пакет. Увидев Крестовскую, Бершадов поморщился, вздохнул, покачал головой:

– Так я и думал.

Затем он решительно прошел в комнату. Положил пакет на стол. Включил люстру. Распахнул настежь окно. В комнату сразу ворвался холодный воздух. Зина поморщилась.

– Ты сегодня ела что-нибудь, ну, кроме коньяка? – кивнул он на стол.

– Не помню, – Зина отвела глаза в сторону.

– Значит, так, – Григорий резко повернулся к ней. – Взяла полотенце и быстро пошла в ванную. Пора привести себя в человеческий облик. На тебя страшно смотреть. Ты ведь женщина, в конце концов! Пока ты будешь в ванной, я накрою на стол. Еду я принес. Пить будешь только чай, поняла? Поговорим по-человечески. Не дело вот так себя убивать. И из-за кого?

– Ты знал, – вяло сказала Зина.

– Разумеется. Ты все правильно сделала. А теперь быстро пошла в ванную! Потом поговорим.

Возможно, Крестовская нуждалась в том, чтобы кто-то ее встряхнул, вот так покомандовал. Выйдя из ванной с мокрыми волосами, она почувствовала себя совсем другим человеком. Конечно, это было не уютное спокойствие, в которое она пряталась, а уже некое действие, но оно понравилось ей даже больше. Зине было почти хорошо.

В комнате уже был накрыт стол. Еда разложена по тарелкам, дымился чайник. Все так по-домашнему, уютно.

– Садись, – скомандовал Бершадов, – и ешь.

– Что это? – Крестовская с интересом пододвинула к себе тарелку.

– Тефтели в томате с пшеничной кашей. Между прочим, я сам готовил. Догадывался, в каком ты состоянии, поэтому еду с собой принес.