Да воздастся каждому по делам его. Часть 2. Алька

Никто не отзывался.

«Уйти быстрее! – спасительная мысль резанула, – «Быстрее, пока никто не видел!» Но, тут же обвинив себя в малодушии, передумала: «Нееет уж! Раз пришла!»

Она подбежала к резным дверям огромного дома и потянула их на себя. Двери поддались… В темных прохладных сенях пахло какой-то травой и было темно. На ощупь, перебирая руками по гладко выкрашенной стене, Аля толкнула еще одну дверь и оказалась в коридоре. В длинном и узком коридоре не было так темно, в него проникал тусклый свет, и он, казалось, тянулся бесконечно. Лишь где-то, в конце был виден солнечный луч, откуда -то проникающий неожиданно и ярко и в нем плясали пылинки.

Аля пошла по коридору, выстланному пушистой цветной дорожкой. По бокам все время открывались маленькие, как спичечные коробки комнатки, выстланные по полу, стенам, и похоже даже потолкам, разноцветными яркими коврами. «Рай!» – опять неуверенно и хрипло, позвала Аля, – «Ты дома?»

Никто не отвечал. Аля дошла до конца и вдруг очутилась в огромной светлой комнате. В ней тоже везде были ковры, только уже нарядно-светлые, легкие. А посередине стоял огромный стол и красивые резные стулья. И патефон, новый, шикарный, дорогой. Но больше всего потряс Алю телевизор, гордо стоящий на высокой тумбе. Экранчик правда был маленький, но толстая, выпуклая линза увеличивала его в разы. Аля никогда не видела телевизора, только слышала о нем от подружек. И, на цыпочках подкравшись поближе, стала искать, где включить!

–Бахталэс, пшан. Мишто явъян!* – вкрадчивый мужской голос прошептал почти над ухом. Лачо! Аля вздрогнула и попыталась убежать. Но он держал ее крепко, руки были горячими и жгли плечи, но Аля рванулась, высвободилась и понеслась по коридору к выходу. Бросившись на дверь всем телом, вывалилась сначала в сени, потом на двор и, распугав кур, отчего они, хлопая крыльями бросились врассыпную, вылетела на улицу.

«Христос с тобой, окстись!» – Баба Пелагея отпрянула от нее, как от чумы и перекрестила – «Куды ж тэбе, скажену?» «Я уток пойду заберу, поздно уже, темнеет» – Аля понеслась через огород к реке и только там, на берегу, чуть успокоилась.

– Утя, утя, утя – раздавалось со всех сторон в густеющей тишине берега…

– Утя, утя, утя – закричала и Аля, чувствуя, как постепенно утихает бешеный темп рвущегося из груди сердца

* – привет, сестра. Добро пожаловать

Глава 8. Коса

– Мам, ну хватит, голова уже отваливается, так дергаешь!

Еженедельная экзекуция подходила к концу. Посредине кухни, на ножках перевернутой табуретки был установлен таз. На плите бурлила здоровенная кастрюля с водой, правда воды в ней уже осталось немного.

Алька стояла на коленях перед тазом, а мать, вся потная и распаренная стирала дочкины волосы, стирала так, как стирают бельё – хозяйственным мылом. Все пробы нормально помыть голову оказывались неудачными, Аля совершенно не справлялась со своей гривой и промыть ее не могла. Потом мать в ковшике развела уксус и шарахнула в таз, окатив многострадальную рыжую копну. Кое-как отжав плотную, струящуюся массу, завернули ее в огромную простыню, а потом еще долго отжимали полотенцем.

Потом обе красные, как раки, устало плюхнулись пить чай. Прихлебывая с ложечки бабкино вишневое варенье с вязкими вишенками и сплевывая косточки в блюдце, Алька говорила матери раздраженно и уверенно:

– Мам, я косу отстригу!

–Чтооо? Ты сдурела, что ли? Да в ней вся красота твоя, чуднОе создание! Не вздумай, смотри!

– Сейчас это не модно совсем. У меня платье… Ты представь, как с ЭТИМ платьем и новыми сережками будет выглядеть твоя дурацкая коса.

–ТВОЯ коса! Отлично будет выглядеть! Платье пышное, косу мы поднимем, сделаем ракушку на затылке, а потом туго заплетем, уложим на шее, завитки выпустим. Серьги на виду! Красавица будешь, глаз не оторвать. Геля, добром прошу, не трогай волосы. Не дури!

– Идиоткой я буду выглядеть. И деревней! Мне вчера Лилька журнал показывала, так там ни у одной манекенщицы нет волос длинных. Максимум – бабетта. Ты знаешь, что такое бабетта?

– Дуррета! Это я знаю – вон напротив сидит. Дочка, отрежешь косу -прокляну!

Обе надулись. Молча доев варенье, умяв целую вазу, пили чай, задумчиво смотрели в окно, на стекло ложился снег, заметая окно почти полностью, отражение елки, стоящей в углу комнаты, становилось все более нереальным и смутным. Оно пропадало, теряло блеск в белой массе. А снег на стекле почему-то не таял…

…

Пожилая парихмахерша устало посмотрела на Альку, усевшуюся в кресло. Тугая корона и волнистый хвост чуть не до попы… Такой цвет… Потрогав хвост, скорее, погладив его и пристроив поровнее на стройной спине девушки, она, тоном, которым разговаривают с неразумными, тихо спросила

– И что ты делать собралась?

– Стрижку! Такую, знаете, чтобы сзади пышно и ровно, кончики от ушей остренькие вперед, и челочка. И бантик мне приколоть, чтобы спереди видно было, вот, я принесла.

Алька выложила из кармана бантик из блестящего газа, который они вчера с Лилькой мастерили почти всю ночь.

– Ну, давай посмотрим. Только иди, сядь вон на соседнее кресло, и сама все расплети, я инструмент помою пока.

Алька вытащила шпильки из своей короны, расплела косу. Подошла к парикмахерше и мотнула головой, окончательно выпуская волосы на свободу… Тяжелый искрящийся в свете ярких ламп темно-рыжий водопад упал вниз, закрыв спину почти до пят.

– Ты что? ЭТО отрезать хочешь?

– Мне стрижка нужна, пожалуйста, давайте побыстрее, я еще к подруге должна заскочить, за платьем. А бантик сегодня прямо сделайте, я косынку повяжу, в косынке буду спать. Да. Мне еще покрасить надо волосы, светлее намного.

– Мать знает?

– Конечно знает! И вообще! Я взрослая уже.

Женщина посмотрела на задорно вздернутый конопатый нос и покрасневшие в запале щеки, тугие, налитые. Белая, почти до бледности кожа и очень яркие губы. Красивая девочка… Постояла, подняла прядь, взвесила зачем-то на руке. Потом пробралась рукой через всю шелковую, упругую толщу волос, подняла их. Помолчала и отошла.

– Нет, детка!

–Что нет?

–Не буду я их стричь. Я просто не могу, это похоже на убийство. У меня рука не поднимается! Пойди поищи еще кого. Равнодушных много. И не проси. Не могу. Алька наспех заплела косу, путаясь в прядях, и выскочила на улицу, в сердцах хлопнув дверью. Быстро взбежав по лестнице, подскочила к дверям, прислушалась. Тихо. Мать была еще на работе, отчим тем более. На всякий случай, осторожно, чтобы не щелкнуть, повернула ключ в замке и на цыпочках прокралась на кухню. Положила на табуретку доску, взяла топор, которым мать рубила мясо, и одним взмахом, как можно ближе к голове, рубанула по косе. Голове стало непривычно легко. Коса толстой тяжелой рыжей змеей сползла на пол…

– Теперь сможете? Геля сдернула платок и мотнула головой. Неровные, обгрызенные по краям волосы все равно были красивыми. Они легли тяжелыми волнами вокруг нежного лица. Парикмахерша вздохнула…

– Вот, глупая-то!

И взяла ножницы…

***

… Анна с ужасом смотрела на косу, валяющуюся на полу.

– Что наделала. Дрянь!

Она поймала себя на том, что разговаривает с колонкой, которая в ответ ей подмигивает синими газовыми огоньками через эмалевую прорезь.

– Теперь на кого похожа? На этих…как их. Которые задницей крутят, сигареты тушат ногами. Я что теперь с ней делать буду? Небось тоже курит! А и пьет? И этот, кока…, так его что ли?

Анна сама испугалась своих мыслей, ей стало даже жарко.

– Все! Хватит. Заканчивает училище, отправлю на год в деревню. Работает пусть!

Мать резко распахнула дверь в Алькину комнату и обмерла. У зеркала, вся в золотых искорках, чуть покачиваясь на непривычно высоких каблучках, в пышном, как пачка платье, туго стянутом у талии, стояла девушка. Незнакомая и необыкновенная. Она стояла вполоборота, пышные светло – рыжие волосы чуть прикрывали тоненькую шейку. Девушка обернулась. Знакомые глаза, длинные ресницы, курносый нос. В граненых под настоящий бриллиант огромных серьгах странно преломлялись лучи, перечеркивая пространство.

Анна прислонилась к стене, слезы защипали глаза, но не пролились.

– …Господи…Какая же ты взрослая, Алюся. Какая же ты стала взрослая....