Без права быть собой

Без права быть собой
Ирина Калитина

История о том, как законопослушным гражданам не позволили жить на родине, выбирать место учёбы и заниматься любимым делом.

Молдавскую землю, на которой издавна жили предки Петра, опустошила война. Всё то, что местные жители не успели спрятать, вывезли румыны и немцы. В августе сорок четвёртого завоевателей вытеснила армия восточного соседа. Битвы Второй Мировой отодвинулись на запад, затеплилась надежда, что разруха и потери маленькой страны останутся в прошлом.

Новая власть предложила сельчанам объединяться в колхоз, уверяла, что дело это добровольное. Желающих не нашлось. Отец Петра, как и его соседи, предпочитал вкалывать на своём собственном кусочке планеты, восстановил хозяйство, победил послевоенный голод и жизнь стала налаживаться.

Так продолжалось до сорок девятого, пока глубокой июльской ночью не вздрогнул дом от громкого стука, люди в военной форме выбили дверь, ввалились к спящим, главу семьи не нашли, заставили побелевшую от ужаса жену на восьмом месяце беременности забраться в кузов грузовика, а двухлетнего сынишку, размахнувшись, кинули туда, как арбуз, она поймала.

Операция называлась: «Юг», Министерство госбезопасности выселяло зажиточных крестьян, назвав их «кулаками». Взрослых сотрясал страх, а Пётр ничего не понял в происходящем и запамятовал момент, как был «арбузом».

Миновал почти год. В старом бараке, стены которого поддерживали подпорки из брёвен, на деревянном топчане, сколоченном из необструганных досок, среди женщин в отрепьях и мужских сапогах, отец нашёл изменившуюся жену, вялого сына и полуживую маленькую дочь. Адрес перемещённых: Тюменская область, Тобольский район, леспромхоз….

В трудных ситуациях мужчина приучил себя опираться на две силы: Господь и деньги. С собой у него была икона, бережно завёрнутая в сотканное вручную полотенце, и наличные, аккуратно зашитые в подкладку пальто. На них приобрели старый сруб, наскоро покрыли его крышей, настелили полы, сложили печь. К началу зимы семья переехала из барака в комнату с ликом Христа на стене. Родители помолились, и в суровом взгляде Спасителя угадали, что путь они избрали верный, затеплилась надежда не умереть самим и сохранить детей.

Купили корову, поросёнка, вскопали землю под огород. Работали на лесоповале, в поле и дома. На столе появились молочные продукты, мясо и овощи. Поздоровевшие детишки, их стало трое, встречались с родителями ближе к ночи, остальное время проводили среди бесконечных лесов или около Иртыша, такого широкого, что противоположный берег можно было разглядеть с трудом.

Вольная жизнь Петру нравилась.

Март пятьдесят третьего принёс не только запах весны, но и известие, всколыхнувшее беспросветное бытие изгоев: застыл навеки тиран в Кремле, врагом народа объявлен его главный приспешник. Петру тогда шёл седьмой год, он был самостоятельным человеком и интересовался вещами, по его мнению, более важными, чем смерть вождя, расстрелы и развенчание бывших руководителей страны.

Взять, хотя бы, трофейный фильм «Тарзан». Мальчишки задолго до начала сеанса прятались в бараке, называемом клубом, под старым бильярдным столом, покрытым брезентом, жаждали «вкусить» потрясающие приключения человека-обезьяны. С этого кино начались между ними соревнования: кто быстрее бегает, ловчее «перелетает» с кедра на кедр, плавает и ныряет, кто больше похож на героя блокбастера. Год за годом без тренеров и спортивных снарядов вырабатывали дети подневольных переселенцев силу в мускулах, ловкость и лёгкость в движениях.

Следующим событием, даже, «потрясением» стала «чёрная тарелка» на стене сибирской избы, неожиданно заговорившая голосом диктора Левитана. Устройство ввело в ступор сына ссыльного виноградаря, он, почти, задохнулся от уважения к людям, которые придумали «чудо». Чтобы разобраться, как оно работает, принёс из библиотеки книги и схемы по радиотехнике, тогда впервые мелькнула мысль:

«Я хотел бы создавать подобные приборы всю жизнь».

Догадка о своём предназначении не менялась с годами.

Отец же, считавший большим грехом отсутствие церкви в посёлках для перемещённых, надеялся, что старший сын станет священником и поведёт к Богу паству, прозябающую в грязи, грубости, нищете и неуважении друг к другу.

Время текло. Ещё в пятьдесят третьем объявили амнистию, но выпустили уголовников, а осуждённых за контрреволюционную деятельность – нет.

«Почему из большого молдавского села, где никто не хотел вступать в колхоз, арестовали, именно, их?» – недоумевали муж с женой, которые, кроме работы на земле, никакой другой «деятельности» не вели, да и свободного времени у них не было.

В пятьдесят шестом Бог послал отверженным разоблачение «культа личности». После этой «информационной бомбы», надеялись, что отпустят, но пришлось терпеть до пятьдесят девятого…

Десять лет ссылки, никто не объяснил за что, а они не спрашивали, потому что в объявленную «свободу слова» не верили и очень торопились домой.

Однако, «Оттепель», так потом назовут последующие за смертью диктатора годы, не всегда предвестник весны. Не отменены были сталинские указы: в столицах республик, крупных городах и местах прежнего проживания селиться после ссылки не разрешалось. В паспортных столах их не прописывали, поэтому на работу устроится было невозможно.

Крякнул отец, проклял порядки в стране и поехали молдаване под Одессу, там, в бывшей немецкой слободе, им предоставили дом с участком и постройками. Прежние хозяева затерялись в степях Казахстана их отправили туда в начале войны.

Что представляет из себя усадьба, остававшаяся многие годы ничьей? Среди мусора и обломков кирпичей Пётр нашёл только никелированный лом. Обрусевшим ли немцам он принадлежал или захватчикам, не понял, как, впрочем, и назначение такого лома в хозяйстве.

Родители снова повесили икону, помолились и принялись за ремонт дома, сарая, забора, пришлось заново возделывать землю под огород, устроились работать в совхоз.

Пётр, неожиданно для себя, попал в «авторитеты» у окрестных ребят: лучше всех сдал нормы ГТО, превзошёл их в «искусстве» материться, знал технологию изготовления «козьей ножки» – самокрутки для курения и научил новых приятелей замёрзшие босые ноги отогревать в свежих, тёплых «лепёшках» коров. Премудрости эти мальчишка почерпнул в Сибири от одноногого пастуха, у которого работал подпаском. За какие-то прегрешения человек, потерявший на войне конечность, был отправлен в «места отдалённые» и можно догадываться, на каком языке он разговаривал с собой, закуривая самосад на пеньке или глотая согревающую жидкость из солдатской фляги.

В вопросах радиотехники среди ровесников Петру тоже не было равных: чинил радиоприёмники, устанавливал розетки и выключатели, налаживал электрическую проводку.

С этим «багажом» отправился в шестой класс украинской школы.

Формулы и цифры сложностей не представляли, другое дело – «языки».

Дома в семье говорили по-молдавски. В сибирской школе преподавали на русском, от ребят с соседнего проулка знал несколько татарских слов, далее шла улица латышей, за ними – белорусы… На каждой полосе домов свой диалект.

Теперь предстояло освоить украинский. Учитель сказал новому ученику:

– Я читаю вслух, а ты пишешь диктант вместе со всеми. Понял?

– Понял.

После каждой фразы мужчина произносил: «комма» или «крапка», что мальчик добросовестно записал. Оказалось, «комма» – это запятая, а «крапка» – точка.

«Ставлю тобi одиницю, – после проверки тетрадей возмущённый педагог перешёл на родной язык, – бо двiйку ти не заслужив».

«I'll give you a one», – услышал парень от «англичанки», потому что перепутал слова, в Сибири его учили немецкому.

Чувствуя отношение соседей к своей семье, как к «бывшим преступникам», отец не пошёл в школу «качать права», велел детям «напрягаться».

«Напряжение» среди людей, смотревших в их сторону исподлобья, длилось два года и закончилось, семье пришло разрешение вернуться на родину.

Снова коробки, чемоданы, ящики, переезд в родное село, встречи с друзьями и родственниками, которых родители не видели много лет, а дети не знали вовсе. Прежде крепкий дом оказался в плачевном состоянии, земля, кормившая когда-то семью, пребывала в запустении. Местной властью в их поместье был расквартирован врач, он ограничивался одной комнатой и тропинкой от порога до калитки.

Скрипел зубами мужчина: снова нужно поднимать хозяйство, а силы не те и жена не здорова, надорвалась, пока работала на кирпичном заводе при леспромхозе. Петра отправили в райцентр, в интернат с преподаванием на русском языке, оттуда сбежал, привык жить в семье. Поступил в девятый класс деревенской школы, где занятия велись на молдавском, иностранным стал французский, производственная практика – виноградарство.

Односельчане сочувствовали скитальцам, в школе за проблемы с языками Петра не упрекали, а по точным предметам он показал выдающиеся результаты. Директор, учитель физики, пригласил его работать в своём кабинете лаборантом. В глазах преподавателей мальчишка видел уважение и, даже, удивление. Убедился он окончательно в том, что, не быть ему священником, как бы не настаивал отец, а нужно поступать в технический ВУЗ на новую перспективную специальность «автоматика и телемеханика». Многих ребят завораживали эти слова, конкурс был высочайший. Пётр не добрал половину балла, сказались смена школ, программ и языков.

Расстроенный директор-физик рекомендовал районному отделу образования устроить «самородка» преподавателем точных наук в школу, свободная ставка нашлась в селе на границе с Румынией.

Парню восемнадцать лет, вокруг нет ни друзей, ни родственников. Поселили в крохотную комнатку-норку, за окном – «нейтральная» полоса, каждое утро горбатая старуха ставит на стол кружку тёплого молока и хлеб, потом шесть уроков, плюс работа классного руководителя, плюс занятия с отстающими, почти ровесниками, и проверка тетрадей до трёх ночи.

Там открыл Пётр самое неприемлемое для себя занятие: учить людей тому, чему они не хотят учиться. Преподавателя из него не вышло и готовиться в ВУЗ времени нет. Уволиться с работы разрешалось в двух случаях: через «перевод», с согласия начальства, или же, найдя себе замену.

В выходной день ехал Пётр домой хмурый. Пересадка в Кишинёве. На автобусной остановке разговорился с молодым человеком, тот поступил в педагогический на заочное отделение мехмата, искал место учителя. Их свела Судьба.

В районном отделе образования были уже через пол часа. Хоть и не принимал Пётр всерьёз Отца Небесного, но поблагодарил кого-то наверху за то, что в Молдавии расстояния не измеряются в днях пути, как в Сибири, и случайный знакомый не успел передумать. Один написал заявление об увольнении, другой – о приёме.

Освободившись от педагогического «ярма», парень принялся искать работу в Кишинёве, чтобы иметь возможность посещать библиотеки. Снова, на жизненном пути встретилась трудно осуществимая задача. Гражданам Советского Союза, проживающим в деревнях и сёлах, паспорт не выдавался. Без паспорта на работу в городе устроиться невозможно, в отделе кадров предприятий требуют принести его из сельсовета, а в сельсовете отвечают, что могут выдать паспорт лишь после того, как им предоставят справку с места работы. Заколдованный круг.

Покрутившись в этом круге изрядно, Пётр попал в лабораторию при элеваторе. Местному начальнику парень понравился, к тому же мужчина оказался однополчанином директора колхоза, в котором трудился отец Петра, позвонили в сельсовет.

Получил Пётр документ, но на элеватор не пошёл, устроился в пожарную команду, одни сутки работать, трое – заниматься.

Подал документы в ВУЗ, объявлены были даты вступительных экзаменов, он даже купил модную рубашку, чтобы не отличаться от других абитуриентов. Всё нарушил внеочередной призыв в армию. Без пяти минут студента сделали матросом. Прощайте автоматика и телемеханика! За четыре года муштры, а именно на столько лет забирали «срочников» на флот, он забудет премудрости точных наук, да и поздно учиться после двадцати трёх, в этом возрасте сыну крестьянина надлежит выращивать виноград.

Построились новобранцы. Седой командир с мрачным лицом приказал: