Нинель, или Роль зонтика в судьбе

Нинель, или Роль зонтика в судьбе
Ирина Июльская

Кризис среднего возраста, помноженный на обстановку 90-х годов в России, как в зеркале, отразился на членах семьи Звонаревых. Нинель Звонарева «спасает», как может, своих близких, главным образом, единственного сына Матвея, влюбленного в девушку с Черкизовского рынка. У бывшего любовника Нинель, Данилова, не лучше обстоят дела. Несмотря на высокое материальное положение и успехи в бизнесе, семья Даниловых тоже терпит крах. Интриги, психологические трансформации героев вызовут интерес читателей.

Нинель, или Роль зонтика в судьбе

Ирина Июльская

© Ирина Июльская, 2021

ISBN 978-5-0053-5110-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1 Семейство Звонаревых

Они были московскими Ромео и Джульеттой начала 90-х годов, теперь уже оставшегося за поворотом истории ХХ века. Время, надо сказать, не самое веселое. Но и тогда люди встречались, люди влюблялись… Женились реже, чем в застойные, но все же случалось. Ромео был студентом пятого курса дневного отделения престижного ВУЗа и звали его Матвей Звонарев или Звонарь, как его окрестили дружки еще по школе, а Джульеттой была она – Лизочка Смирнова, девушка пока без корочки ВУЗа, который ей даже и не светил в силу тяжелых времен и бедности родителей. К своим девятнадцати годам ей пришлось сменить несколько работ, в пределах все того же рынка, приснопамятного Черкизона, торгово-криминальной империи Тельмана Измаилова времен Лужкова. Сейчас подзабываться стало, но сия пора уже намертво вписана в историю современной России и ее оттуда ни перфоратором, ни динамитом… Дети и молодежь 90-х, те, которым тогда было чуть за двадцать и которые уцелели от криминальных разборок, наркотиков и прочих атрибутов того времени. Поколение – «перекидной мостик», помнящее советскую школу, быт позднего периода застоя и волею судьбы или просто по дате своего рождения, оказавшиеся в самом аду дикого капитализма 90-х годов. Их, как щенков с едва открывшимися глазами, зашвырнули в это пекло. Тем, кто старше было еще труднее в силу застоя в мозгах и инертности, а порой просто неумения и нежелания принимать реалии новых времен «Перестройки» и встраиваться в менявшуюся на глазах жизнь накануне и после распада СССР.

Впервые Матвей увидел Лизочку на рынке. Она тащила какой-то тяжелый тюк, а впереди шел вполне себе пустопорожний хозяин торговой точки. Это был представитель южной диаспоры, крепко вписавшейся в бизнес Москвы.

Девушка старалась не отставать от хозяина, огромная клетчатая сумка в ее слабых девичьих руках постоянно попадала под ноги покупателям, идущим навстречу тесным потоком, а они, в свою очередь, разглядывали товары, развешанные по верхам бесконечно-длинных торговых рядов и прилавков. Периодически раздавался зычный голос: – Ноги! Расступииись, задавлююю! Ноги, ноги! – И толпа рассекалась, давая дорогу толкателю тележки с товаром, затем вновь смыкалась и продолжала течь рекой вдоль рядов самого огромного вещевого рынка Москвы.

Девушка была худенькой, бледной блондинкой с прилипшими ко лбу прядками волос. Она заметно устала и тащила сумку двумя руками перед собой. Сумка била по ногам, ей было неудобно так идти, но она боялась, что не успеет за своим хозяином, который периодически поворачивался, чтобы убедиться, что она не отстала.

Матвей приехал на рынок по делу, а именно, купить к лету кроссовки и джинсы, но решил на время изменить свой маршрут, чтобы помочь девушке. Он вынырнул из толпы встречного движения и быстро приблизившись к Лизе, уверенным движением выхватил сумку из ее слабых рук. Он даже и опомниться не успел, как в ту же секунду рядом с ними возник хозяин. Перед лицом Матвея грозно сверкнули черные глаза на потной физиономии, с непроходящим даже зимой загаром. Изо рта с гильзами золотых зубов вырвалось:

– Тебе че, жить надоело? —

Хозяин вырвал у Матвея клетчатую сумку и схватив парня за руку, что-то закричал на чужом гортанном языке, как вдруг словно из-под земли возникла стража в лице двоих здоровенных южан, один из которых больно ударил Матвея в грудь:

– Ты че, Чмо? —

Второй стражник ударил по ногам и свалил на грязный, весь в окурках, заплеванный рыночный асфальт, заломив руки Матвея за спину. Все произошло настолько стремительно, что студент и слова сказать не успел. Первый стражник наступил на руку Матвея, а другой ногой двинул в живот. Затем они подняли его за ворот рубашки с асфальта и поволокли через толпу, которая по-прежнему безразлично текла вдоль прилавков.

Приволокли Матвея в какую-то бытовку на окраине рынка, где ему досталось несколько крепких пинков от стражников и только выпавший из карманов брюк студенческий билет и несколько денежных купюр, которые он не успел потратить, спасли Матвея от обещанной угрозы сделать парня пациентом стоматологии. Деньги забрали, а студенческий вернули со словами:

– Чтобы тебя здесь не было. Увидим – убьем. —

Домой Матвей приехал весь грязный, разорванный и без денег. В квартире была мать – Нинель, женщина сорока пяти лет достойная жена бывшего номенклатурщика Анатолия Звонарева – отца Матвея, тяжело переживающего современный Апокалипсис в стране, которую он преспокойненько строил всю свою сознательную жизнь еще со времен ВЛКСМ и которую он вместе с этой и другими властными структурами так бездарно сдал, оставшись у разбитого корыта. Подвела Анатолия Дмитриевича интуиция или чутье, проспал, вовремя не перестроился и семью обрек на свободное плавание среди обломков затонувшего корабля. Возможности иссякли, привычка жить хорошо осталась, а к какому кораблю на плаву пристать понятия не было. Анатолий Дмитриевич пребывал в грусти и затяжной горестной задумчивости, постепенно распечатывая стратегические запасы, неприкосновенно хранимые долгие годы, – свой знаменитый бар, пополняемый когда-то благодарными посетителями его кабинета в райкоме партии. Вот это была жизнь! Тишь да гладь и Божья благодать. Главное, – не высовываться, не идти вразрез с генеральной линией, как делали все его предки, потомственные функционеры, благополучно пережившие и годы репрессий, и «Оттепель». Однако это и подвело Анатолия Звонарева, пересидел он в окопе, перестраховался и в цветущем возрасте мужчины сорока пяти лет потихоньку спивался в домашнем одиночестве.

То ли дело Нинель! Она и без того всю жизнь сангвиник, а теперь еще более активизировалась. Видимо, ее время настало. Она, без терзаний и тормоза робости с утра доставала огромный список телефонов «нужных» людей еще по светлому прошлому и по списку обзванивала всех с целью пристроить мужа на работу. А он, запершись в спальне, дегустировал коньяки, джины, виски славных застойных времен и засыпал сном младенца, все заботы свалив на жену.

– Сыну повезло поступить в институт еще до коммерческих времен, скоро защитится, глядишь найдет работу и закрепиться в этой жизни. – С этой, примиряющей его с действительностью мыслью, Анатолий с легкой душой пропустил еще стаканчик и сидя на диване незаметно уснул.

А у Нинель с каждым звонком становилось все гаже на душе. Список она составляла собственноручно. В начале шли люди приятные во всех отношениях, с кем никогда не было конфликтов, а лишь только добросердечные отношения, незапятнанные завистью, карьерным соперничеством и прочими вещами обыденными для номенклатурной среды, но такие люди, как правило, дрейфовали в низших эшелонах власти и так же, как они с мужем остались за бортом жизненного успеха, за редкими исключениями. Они искренне радовались звонкам Нинель, а особенно возможности понастальгировать по тем временам, когда были молоды, красивы и, как им казалось, счастливы. К этой категории относились, в основном, женщины: коллеги, сотрудницы Нинель по райкому КПСС, но у этих женщин были мужья, разузнать о них и было главной целью Нинель Звонаревой. Она осторожно задавала косвенные вопросы, интересовалась здоровьем мужей, подросших детей, чтобы узнать, чем они заняты на данный момент и каковы их успехи в новой жизни. Но Нинель не учла одного, что женщины эти были из одной с ней среды и, как она, умели вовремя почувствовать подвох или скрытый интерес собеседника. За годы работы научились всему и, как только речь заходила о главном, собеседницы или скучнели, или старались свернуть тему на тропу былых воспоминаний, что означало конец разговора. Лишь одна, Мария Павловна Буракова, серьезно постарше Нинель, с которой они бывало и вступали в обостренные отношения, смогла ей выдать на-гора общее положение дел у всех по фамилиям и должностям. Как ей удалось добыть столько полезной информации, Нинель так и не поняла. Самой Марии под шестьдесят, муж умер, детей не было, живет с сестрой, квартиру которой сдали в аренду. Так, что самой Марии Павловне от жизни уже ничего не надо, кроме здоровья. Она приспособилась. А наличие безгранично-свободного времени и безлимитного телефона в квартире помогло добыть для Нинель кучу полезной информации, так как с Марией бывшие коллеги охотно делились, они знали, что лично ей от них ничего не нужно, а язычки почесать хотелось каждой. Так постепенно и возник список положения дел у бывших коллег по райкому, а также горкому партии, в котором Мария Павловна проработала с молодости всю жизнь, до тех пор, пока некоторые коллеги не побежали с тонущего корабля. Кто-то публично сдавал партбилеты и пересаживался в кресла банкиров и бизнесменов, а кто-то припрятывал на «второе дно» чемоданов в надежде, а вдруг Оно вернется…

Когда Нинель позвонила, Мария Павловна пребывала в прекрасном, даже приподнятом состоянии духа, только что отобедав и насладясь блюдами, заботливо приготовленными сестрой, моложе ее на восемь лет и добровольно взявшей на себя роль кухарки и прислуги по уходу за старшей сестрой. Когда-то Мария помогла ей поступить в институт и прописаться в Москве. Ну, и дальше; на работу устроила, хоть и не в номенклатурные органы, а все же во вполне приличную организацию. Да и пайками или заказами к праздникам не забывала снабжать. Теперь наступило ее время заботиться о старшей, а та принимала ее старания, как само собой разумеющиеся и телефонная трубка не остывала в квартире Марии Павловны Бураковой. Поняв, чего на самом деле нужно сто лет не звонившей ей Нинель, она охотно стала делиться информацией, которую сама с регулярной периодичностью обновляла и могла поклясться за ее достоверность.

Благодаря этому, Нинель Звонарева получила все интересующее ее сразу и в одном месте, что весьма упростило и облегчило, поставленную перед ней задачу. В списке людей, нашедших себя в современной России 90-х годов, было несколько имен, в основном мужских, и Нинель после разговора с Марией Павловной решила сделать небольшую паузу, чтобы немного поразмыслив, приступить к самой вершине Айсберга.

Из пяти фамилий трое были в длительных командировках за границей, оставалось двое: Самохвалов, которому она ни за что не позвонит, потому что знает, что это бесполезно. Он всю жизнь ненавидел Толю, ненавидел молча, а узнать о том, что тот прозябает в тупиковой ситуации, так это все равно, что пролить бальзам злорадства на его завистливую душонку. Нинель сразу вычеркнула телефон Самохвалова из списка. Остался всего один – Валерка Данилов, их одногруппник по институту и ее бывший любовник, с которым у Нинель когда-то случился страстный, но кратковременный роман. Вспомнив о нем, Нинель Звонареву насквозь прошило былое и, казалось, пропавшее напрочь либидо. И куда все девается с годами… Валерка, теперь Валерий Николаевич высоко взлетел в бизнес-кругах, не олигарх, конечно, но лет через несколько, вполне возможно, станет таковым. Она как-то наткнулась на интервью с ним в одном из респектабельных изданий. Холеный, роскошный, уверенный в себе. Интересно было бы глянуть на его жену-ровесницу. Они как-то встречались несколько раз в общих компаниях. О, как давно это было! Хотя годы летят и двадцать лет пролетело, словно «Сапсан».

Глава 2 Старая записная книжка

С замиранием сердца Нинель стала набирать телефон Данилова, который, когда-то отлично помнила. В памяти сохранилось как Валерка сам записал свой номер домашнего телефона в ее записную книжку, тогда еще новенькую, недавно купленную в киоске Союзпечать на улице Горького, что рядом с издательством Известия. Она даже помнила где и как это было. На первом курсе. До этого он, как-то в спешке и, как показалось Нинель мимоходом, попросил номер ее домашнего телефона, а она шутя ответила, что скоро купит новую телефонную книжку, тогда и даст. Трудно понять женскую логику. Нинель помнила, как остановила его в одном из длиннющих институтских коридоров и с улыбкой спросила:

– Ты все еще интересуешься моим телефоном? – и не дожидаясь ответа протянула ему новенькую книжечку, в которой был записан ее номер. Это был подарок. А ему протянула вторую, такую же близняшку, купленную для себя, где он и записал свой телефон, таким образом у них были одинаковые записные книжки.

В тот день она набирала телефон Данилова еще неоднократно, но кроме протяжных гудков в трубке так ничего и не услышала. Закралось сомнение в правильности номера телефона. Пришлось даже долго разыскивать ту самую записную книжку, чтобы сверить номер с данным Марией Павловной. Для этого Нинель сняла с антресолей и перетряхнула содержимое хранимых годами старых сумок, кейсов и даже потертого чемоданчика, с которым покойный папа ходил в бассейн. И вот, нашла ее, свидетельницу своей студенческой юности. Потом, по долгу службы, им выдавали на работе канцелярские принадлежности: ручки, календари, ежедневники и записные книжки с партийной символикой очередных съездов партии, проходивших каждые четыре года.

Нинель надела очки и раскрыла свою старенькую записную книжку. Из нее выпал листок бумаги, а в нем засушенный полевой цветочек. Больше двадцати лет прошло, но он не утратил своего сиреневого цвета и еле уловимого аромата летнего русского поля.

На последней страничке есть стихи, которые Валерка посвятил ей. Она перечитала их и тихо вздохнула. Они тогда с Толиком сражались за ее сердце с попеременным успехом, а она, вся такая гордая и неприступная, умело манипулировала ими, чувствуя себя этакой Дульсинеей.

Эх, молодость, молодость! Нинель бросила взгляд в сторону зеркала, висевшего на стене напротив нее. Да, сорок пять. Она уже не двадцатилетняя русалка с осиной талией в мини юбке и бесконечно длинными ногами, но, как говорят в народе: «Сорок пять – баба ягодка опять!» Просто последние годы неудач подкосили ее, работать предлагают только за прилавком или уборщицей, на что-то более стоящее кандидатуры сорокалетних даже не рассматриваются. Естественно, она не пойдет ни за что на такую работу. После смерти отца сдали в аренду родительскую квартиру и дачу в Малаховке, на то и живут все эти последние годы. Они не голодают, на хлеб хватает, но как дальше жить, да и Толик спивается без работы…

Нинель, убедившись в правильности телефона Валерки, теперь Валерия Николаевича, стала крутить диск аппарата. Через три длинных гудка трубку взяли и на другом конце провода раздалось женским голосом: – Алло!

Нинель нажала на кнопку, говорить с женой Данилова ей совсем не хотелось. Она решила позвонить позднее, когда трубку снимет он, ее старая неспетая песня. Впрочем, не такая уж и неспетая! Встречались они в пору их краткосрочного романа в квартире ее покойного отца, когда тот был на даче в Малаховке и там же в Малаховке, когда отец был в Москве. Их роман прервался из-за загранкомандировки Валерия, с его поспешной женитьбой на Алевтине перед самым отъездом. Он был командирован в Африку по линии экспортной союзной организации на три года, потом командировку продлили еще на три года. Приходили письма на квартиру отца. Она, получая их, тут же писала ответ и отправляла по авиапочте, благо в доме отца было почтовое отделение. Валерий иногда присылал ей посылки с французскими духами, красивыми шелковыми шарфиками и прочими милыми мелочами. Потом письма стали приходить все реже и реже, а с ними и бандерольки с подарками и сувенирами. Письма и пару фотографий Валерия из Африки Нинель хранила в квартире своего вдовствующего отца, которого совсем не интересовали эти амурные дела, он так ничего и не заметил, до конца дней своих. Перед сдачей квартиры жильцам, Нинель нашла эту пачку писем, перехваченную ленточкой, последний раз прочитала их, посмотрела на фото экс-возлюбленного и сожгла. Потом пожалела, – надо было перепрятать получше, чтобы в старости предаваться воспоминаниям. Мужу Нинель с тех пор ни разу не изменила. В семье подрастал сын Матвей, да и у Валерия дочь родилась там же, в Африке. На этом их история закончилась, а со временем и почти забылась. И вот опять… Интересно помнит ли он ее? Но чего не сделаешь ради мужа с сыном… И Нинель начала вновь крутить диск домашнего телефонного аппарата, набирая номер. Опять взяла трубку жена. Пришлось попросить кого-то из несуществующих в природе лиц. Ей ответили, что она ошиблась и положили трубку. Нинель пожалела, что не позвала к телефону самого Данилова: – Что за детский сад! – мелькнула мысль. И пришла идея; – А пусть муж сам позвонит и поговорит, все же они были когда-то друзьями, хоть и соперничали из-за нее.

Она поставила на плиту чайник и начала разогревать еду. Когда они всей семьей отужинали и сын скрылся в своей комнате, Нинель обратилась к мужу: – Позвони Данилову, у него собственный бизнес по поставкам рефрижераторов в жаркие страны, говорят разбогател. Попробуй, чего терять, вы когда-то дружили. —

Анатолий криво усмехнулся:

– Я тебя у него увел, забыла? Станет он помогать мне. —

– Ну, это когда было… он тоже женат и у него, кажется, дочь года на два-три моложе нашего Матвея. Алевтину его помнишь? Мы же провожали их тогда в Африку. – голос Нинель слегка дрогнул.

– Не буду звонить. Не хочу. – отозвался муж. Видела какой парень пришел? Кто-то отделал его по полной и деньги отняли. Беспредел полнейший. —

– Тебе нужна работа, Толик. Ты спиваешься. Сколько мы можем существовать за счет папиного наследства. Тебе сорок пять всего! – в сердцах бросила жена и вышла из кухни, закрыв за собой дверь. Анатолий сжал голову руками и так остался сидеть за столом их кухни.

Глава 3 Голос из прошлого

Вдруг раздался телефонный звонок. На их кухне был установлен параллельный аппарат, что в те времена было во многих квартирах, независимо от количества комнат и размера жилой площади.

– Кто бы это мог быть? – мелькнула мысль у Анатолия, прежде чем снять трубку. На другом конце провода он услышал тихий женский голос, который сразу узнал, хоть и не слышал его целую вечность:

– Привет! —

Сердце Анатолия скакнуло в груди и почему-то отозвалось в паху. Давно забытое, щемящее чувство юности:

– Она! —

Только она так немного грассировала – мягко, нежно. Голос с годами меняется, а ее совсем не изменился. Аля! Аленький цветочек!

Хмель вылетел из Анатолия и он лишь выдохнул в трубку: