Лотерея для неудачников

Уж не знаю, вправе ли я писать о моих мелочных проблемах, когда мой дорогой друг с нетерпением ждет продолжения нашей правдивой истории, – но в то время как я увлеченно описывала удрученную Валечку Степанову, домой вернулся мой дорогой и горячо любимый сын, а кошка Люсинда, заслышав звук хлопнувшей двери, спрыгнула с моих колен, и – о, ужас! – я пролила кофе на клавиатуру ноутбука (который, кстати, подарил мне сын, сменив им мою старую добрую и такую привычную пишущую машинку).

Честно говоря, втайне я даже обрадовалась. Но отнюдь не тому, что испортила столь дорогостоящий подарок, и не тому, что мой дорогой читатель не дождется продолжения нашей истории. Обрадовалась же я тому, что теперь вернусь (без лишних вопросов, которыми бы меня непременно засыпали домашние, без объяснений, что мне привычнее моя старая коллега с потертыми клавишами) к своей пишущей машинке. Но мечты мои так и остались мечтами, а мои пальцы недолго предвкушали милые тяжелые клавиши, с треском обрушивающиеся под их напором. Мой сын, скоро-наскоро разобрав залитый ноутбук, «утешил» меня тем, что по гарантии его сделают быстро и я даже не успею по нему соскучиться…

Скучать мне не пришлось, поскольку одна из моих многочисленных подруг – тех, что страшно любят спрашивать советы и никогда им не следуют, – зашла ко мне на чашечку ароматного чая и поделилась со мной своими неприятностями. В связи с ее проблемами я сразу же вспомнила одну девушку, которая еще будет упомянута в нашей истории. И потому, мой уважаемый читатель, я ненадолго отвлеку тебя рассказом о злоключениях своей подруги (назовем ее Екатериной Михайловной, или просто Катенькой).

Все дело в том, что сын подруги, как и мой Женя, – домосед, общающийся преимущественно с компьютерами, говорящий на непонятном языке, сотканном из загадочных слов типа «юзер», «ламер», «бага», «фича» и прочих неизвестных нам с Катенькой понятий, хранящий в уборной удивительный журнал, напичканный историями о всякой мудреной современной технике, – привел домой девушку.

Сказать, что для Катеньки само появление девушки в гостях у сына вызвало удивление, – не сказать ничего, потому что ее зацикленный на компьютерных программах отпрыск всегда казался ей настолько далеким от всего земного, что она уже перестала питать иллюзии насчет того, что Андрюшенька когда-нибудь женится и тем более обзаведется потомством.

Однако вместо того чтобы радоваться, моя подруга серьезно насторожилась. Девушка не понравилась ей с первого взгляда. Катенька заприметила в ее глазах что-то волчье, хищническое и, что вполне естественно для чувствительной материнской души, испугалась за судьбу своего Андрюши, совершенно оторванного от реальной жизни.

К сожалению, Катеньке ничего не удалось узнать о Юлечке или Светочке (она так и не запомнила, как зовут избранницу ее отпрыска). Отужинав, ее дорогой Андрюшенька быстро вытащил девушку из-за стола и увел ее в комнату, чтобы похвастаться какой-то новой программой, которую он «хакнул» (кажется, на сленге программистов это означает попросту «украл») из Всемирной паутины.

Катенька сообщила мне, что не слишком удивится, если эта Юлечка-Светочка окажется родом из какой-нибудь Пензы или Тюмени и приехала на кастинг ныне популярного шоу «Дом-2», поскольку во всех манерах этой девушки, по словам моей интеллигентной подруги, сквозил «гнилой душок провинциальности»… Материнское чутье подсказывало Катеньке, что от ее беспечного отпрыска этой девушке нужно нечто куда более материальное, нежели полагает сам Андрюшенька.

Я посоветовала Катеньке не горячиться, не делать преждевременных выводов и – упаси бог! – не давить на сына. Ведь он может уподобиться тем молодым упрямцам, что будут действовать вопреки своим интересам, лишь бы поспорить с родителями, разумеется всегда неправыми… В конце концов, сказала я Катеньке, далеко не все приезжие девушки встречаются с москвичами из одних только материальных соображений. Увы, судя по выражению лица подруги, ее это нисколечко не убедило, и я подозреваю, что она так и не воспользуется моим советом; напротив, будет пилить Андрюшеньку за его «скверный вкус», чем добьется лишь обратного эффекта.

Вот и пойми этих родителей! Еще несколько дней назад Катенька приходила ко мне с жалобами на то, что ее дорогой сынок не встречается ни с кем, кроме своих виртуальных друзей…

Но я, как обычно, отвлеклась, а мой дорогой читатель уже, наверное, позевывает над книгой и пьет кофе, чтобы окончательно не уснуть. Что ж, я постараюсь сделать все, чтобы вновь вернуть его в бодрое расположение духа…

Глава 3

Уильям Шекспир и пельмени с сыром

История любви к пельменям уходила корнями в самое раннее Костиково детство.

Только тогда пельмени готовила мама, и готовила их вручную, то есть со всеми хлопотами, идущими в комплекте с пельменями: раскатыванием теста, вырезанием (с помощью перевернутого бокала и ножа) ровненьких беленьких, запорошенных мукой кружочков, укладыванием в них фарша (тоже, прошу заметить, изготовленного собственными руками) и прочей, на взгляд вечно спешащих современных людей, бесполезной и бессмысленной тратой времени.

А еще в маминых пельменях был, как нынче говорят, «бонус» – счастливый пельмень. Мама засыпала в него горошинки перца, заворачивала так же, как самый обычный пельмень, и заботливо укладывала рядом с остальными близнецами-братьями. Но этот отличался от прочих близнецов именно тем, что был счастливым. Кому он попадется – тот может загадать желание. И желание, как говорила (и совсем не обязательно думала) мама, непременно должно исполниться.

Когда настали суровые времена студенчества, вечного отсутствия денег и ночевок в общажных комнатах приятелей, Костику было уже не до баловства домашними пельменями. Пельмени покупались самые дешевые, а точнее, дешевейшие из самых дешевых, и, уж конечно, в пачке этих студенческих пельменей не попадалось ни одного счастливого.

Счастье, правда, существовало само по себе. Казалось, что все дороги открыты, что впереди бесконечная и прекрасная в своем непостоянстве жизнь, что верные студенческие друзья никогда не бросят, лишнего не спросят, как поется в известной песенке, что любимая никогда не оставит, потому что любовь – чувство непроходящее, и много других разных «что», которые так свойственны нам в юности, но которые, увы, испаряются, едва эта легкокрылая дива оставляет нас навсегда.

И все же безвозвратно ушедшее детство, а с ним и юность не отвадили Костика от дорогих его сердцу пельменей. Напротив, чтобы сделать это блюдо еще более желанным и аппетитным, Костик выдумал новый рецепт: пельмени с сыром.

По студенческой привычке (или в силу отсутствия желания постичь тайны поваренной книги) Костик готовил покупные пельмени в кастрюльке, осторожно вынимал их ложечкой (по одному!), методично выкладывал на заранее подготовленную тарелку (увы, без голубой каемки) и… – внимание, здесь начинается самое главное!.. – посыпал их заранее же натертым сыром. Далее Костик накрывал пельмени другой глубокой тарелкой и, усилием воли подавляя желание тут же наброситься на милое сердцу (и, разумеется, желудку) блюдо, дожидался, когда истекут положенные три минуты.

Костик не был педантом, не был он и маниакально пунктуальным: он мог опоздать на работу, мог плюнуть на все дела, забыть о последнем поезде метро и растерянно стоять у закрывающегося ларька с пивом, но! он ждал ровно три минуты – ни минутой больше или меньше, – прежде чем приступить к таинству поедания пельменей.

В «Голодном Колобке» о Костиковой глубокой привязанности знали не понаслышке. Молодой человек, каждый день настойчиво спрашивающий, не подают ли в этом заведении «пельменей с сыром», убедил-таки местного повара в том, что это блюдо просто обязано разнообразить меню закусочной. Теперь не только Костику, но и всем посетителям «Колобка», заказывающим пельмени, непременно задавался вопрос: «Вам с сыром или без?» – «А что, есть с сыром?» – интересовались изумленные посетители и, за редким исключением, соглашались попробовать это диковинное блюдо.

Сегодня мир казался Костику совершенно серым, лишенным красок. Так что даже пельменей не хотелось. Но укоренившаяся за последние три месяца привычка все равно заставила его, вышедшего из офиса, свернуть влево, а не вправо и поплестись, а не бодро зашагать в сторону выставочного центра.

Поначалу Костик даже рассердился на себя за предсказуемость, но вскоре в голове у него сложилась чудненькая программа сегодняшнего вечера: вначале – традиционные пельмени в «Колобке», а потом – «сливовая заманиха» в «Чаше Хайяма», местном дегустационном зале, где Костик частенько «утолял свои печали».

Конечно, «Чаша Хайяма» – перебор во всех отношениях. Такую роскошь Костик мог позволить себе только в благословенную пятницу, когда клятая рабочая неделя оставалась позади вместе со всеми ее офисами, ненавистными офисными рожами, начальством, полуначальством, сверхначальством и прочей начальственной иерархией, а также мерзкой толкотней в налоговых, бумажками для нотариусов и всей этой пустой курьерско-офисной жизнью.

И хотя была вовсе не пятница, а всего-навсего четверг, Костик, повинуясь невнятному шевелению души, настойчиво требующей праздника, решил плюнуть на клятое начальство и его завтрашний бухтеж по поводу его, Костикова, перегара. К тому же, не без помощи менеджера Лилечки – единственного светлого проблеска во всей начальственной команде, – сегодня он освободился гораздо раньше обычного.

Больше всего Костик негодовал по поводу Пал Саныча, директора фирмы, который постоянно изводил его своей любимой фразой: «Ну чё ты, Костик, а еще филолух…» Пал Саныч, как истинный руководитель, полагал, что на работе Костик обязан думать только о деловых бумагах, печатях, штампах и налоговых, короче, «трудиться, не глядя в небо». А Костик не мог не глядеть в небо. Он просто этого не умел.

«И все-таки из-за чего цепляется ко мне Пал Саныч?» – рассуждал дорогой Костик.

А все из-за того, что сам Пал Саныч зациклен на своей карьере, как сторожевая собака на доме, который ее с детства пинками и побоями выучили охранять. Какие уж тут посторонние мысли, когда только тебе и воли, что сидеть на цепи и дальше этой цепи – никуда. Если только-то тебе и внушили: кто на коне – тот чувила, которому «респект и уважуха», а кто под конем – тот «лох ушастый». И что тут делать, как тут быть Пал Санычу, когда на пятом десятке он все еще директор маленькой фирмы, а бери его мерками – тот самый «ушастый лох»… И как тут не злиться, как не выходить из себя, когда на бумажке – будь она четыре сотни раз второстепенная и на фиг никому не нужная – недостает одного штампика? Как не бранить своего несмышленого, невнимательного, озабоченного чем угодно, только не штампиком, курьера Кос тика?

Казалось бы, пожалеть надо Пал Саныча. Но пожалеть Костик не мог. Впрочем, он и пожалел бы, если бы Пал Саныч был один такой. Но пал санычей, этих «глаженых шнурков» с амбициями выше Эйфелевой башни, как показывала практика, пруд пруди. А вот Костиков, «лохов ушастых», гуманитариев-курьеров, еще поискать… Ну и как тут жалеть Пал Саныча?

С такими невеселыми мыслями Костик проглотил тарелку пельменей, вышел из «Колобка» и, потратив буквально пять минут вовсе не драгоценного времени, оказался в «Чаше Хайяма», где его ожидала местная анестезия в виде «Сливовой заманихи», так заманчиво бултыхавшейся на дне вполне цивильненького, хоть и стеклянного, бокальчика.

На первых тридцати эмэль Костик, естественно, не остановился. Не остановился он и тогда, когда утонули в «заманихе» и истошные вопли Пал Саныча, когда вспомнилась первая студенческая любовь, обвинившая его в инфантильности, когда вспомнилась вторая, уже не студенческая, кинувшая его ради какого-то «глаженого шнурка», гордо потрясавшего перед ней костюмами от «Наф-наф», «Ниф-ниф» или «Нуф-нуф» – Костик уже не помнил…

Остановиться пришлось, когда «Чаша Хайяма» притихла, как спящая кошка, и улыбчивый бармен улыбчиво сообщил осовевшему Костику, что дегустационный зал, а в скобочках, под улыбкой, – не распивочная! – заканчивает свою работу.

Костик уныло кивнул улыбчивому бармену, натянул куртку и вышел на свежий воздух. На воздухе оказалось сыро, как в ущелье, где обитал знаменитый горьковский Уж, и Костик почувствовал, что вопреки собственным ожиданиям совершенно не трезвеет. Этот факт, впрочем, его даже обрадовал: в такую мерзостную погоду да еще с таким мерзостным настроением трезветь не хотелось. К тому же денег на «догонку» не осталось – Костик слишком нескромно посидел в «Хайяме», и можно было только надеяться, что презренного металла хватит на дорогу. Что Костик и поспешил проверить, запихнув руку в карман куртки.

В подкладке явственно прощупывалась дырка, но это не очень-то удивило Костика. Просунув пальцы под подкладку, он обрел утешение: в недрах куртки лежали какие-то бумажки, а еще оттуда доносилось приятное позвякивание мелочи.

Поднатужившись, Костик добрался до дна куртки и выудил ее содержимое на свет божий. Стольник и тридцатка мелочью – совсем неплохо, особенно если учесть, что в «Хайяме» он разошелся не по средствам.

Костик побрел по направлению к арке, но тут заприметил дамочку, которая тщетно пыталась перетащить свою тележку через бортик.

– Девушка! – окликнул он нечто в огромной оранжевой шапке – ну и мода пошла! – Помощь не требуется?!

Оранжевая шапка обернулась. Костик напряг залитый «заманихой» взор и увидел, что его «прекрасная незнакомка» смахивает больше на старушку или даже старичка, одетого в еще более нелепый, чем шапка, фиолетовый плащ.

– Извините, – смущенно пробормотал Костик, тушуясь под насмешливым стариковским взглядом. – Перепутал… Может, я все-таки на что-то сгожусь?

– Сгодишься, сынок, очень даже сгодишься, – ехидно закивал старикан. – Поди-ка помоги с тележкой. Спина меня совсем одолела… Старость – не радость… А раньше, бывало, весь божий день на ногах – и хоть бы что… Пока доковыляешь, глядишь, все электрички уйдут. И не доеду я ни до какого Плюхина, придется на вокзале ночевать…

– Плюхино? – переспросил Костик. – Вот Выхино я знаю, а Плюхино – нет.

– Тебе и незачем, – добродушно улыбнулся старикан, а Костик пожал плечами и взялся за тележку.

Тележка оказалась не менее странной, чем сам старикан: на причудливой конструкции, спаянной, как видно, из всего, что нашлось в доме или на даче, красовалась стеклянная колба, напичканная разноцветными бумажками.

– Это у вас что? – поинтересовался Костик, приподнимая на удивление легкую тележку.

– Все вам скажи да расскажи… – беззлобно пробурчал старикан.

– Вы – лотерейщик, – осенило Костика, когда тележка была благополучно поставлена на ровный асфальт. – А это – билетики…

– Догадливый.

– И как выручка?

– Выручка-то грошовая, – подмигнул старикан Костику. – Только, как говорится, мал золотник, да дорог…