Горькое лекарство

– И я, и Сархат оборвали телефон, но Мо… Вовка не отвечает!

– Вне доступа или что?

– Да нет, просто длинные гудки. Алла Гурьевна, надо что-то делать: я его знаю, и уверен, что что-то случилось! Мы буквально недавно говорили с ним о такой ситуации…

– О какой?

– Ну, если вдруг кто-то из нас исчезнет…

– То есть он предполагал такую возможность?

– Да нет же, мы рассуждали гипотетически, в связи с делом Рукояткина[1 - Читайте об этом в романе Ирины Градовой «Клиническая ложь».]. Он ведь тоже пропал, никто его не искал, и если бы…

– Я прекрасно помню это дело, Иван Геннадьевич, – снова прервала доктора Алла, холодея от одной мысли о том, что Мономах и впрямь попал в беду. – Вы правильно сделали, что позвонили: я обязательно его найду!

– Найдите, Алла Гурьевна, потому что мы уже сделали все возможное, за исключением подачи заявления о пропаже человека в полицию!

– Не думаю, что в подобной мере есть необходимость, оставьте это дело мне, ладно? Я свяжусь с вами, как только что-нибудь узнаю. И вы, если…

– Разумеется, если он объявится, я сразу же поставлю вас в известность!

Повесив трубку, Алла внезапно обнаружила, что ее потряхивает. Да ладно, что, собственно, случилось-то? Ну, не ночевал мужик дома, ну, прогулял работу… Если бы речь шла о ком-то другом, она бы так и подумала, но Мономах?! Нет, он не мог по своей воле так поступить, и не зря Гурнов беспокоится о приятеле, ведь он знает его, пожалуй, лучше любого другого!

Забыв о том, что в ее кабинете находится жертва преследования, Алла присела на подоконник и попыталась рассуждать здраво. Что могло произойти со взрослым мужчиной в большом городе? Ответ пришел сразу – да все что угодно! Мегаполис в наши дни – опасное место, и никто не застрахован как от несчастного случая, так и от преднамеренного нападения – вот, в ее кабинете сейчас сидит живой пример… Гурнов говорил, что звонил Мономаху много раз, как и его работник Сархат, и все же она решила проверить их слова. Все оказалось именно так, как они утверждали: длинные гудки, говорящие о том, что некому снять трубку. Тогда Алла набрала другой номер.

– Алло-о! – почти сразу раздался раскатистый голос. – Доброго дня, Алла Гурьевна!

– Игорь, здравствуйте! Мне срочно нужно выяснить, где находится один телефончик.

– Диктуйте номер, сейчас узнаем!

* * *

Мономах сидел на жесткой шконке в полном одиночестве. Единственной связью с внешним миром для него оставалось маленькое зарешеченное окошко, потому что телефон отобрали при задержании. Он просил позволить ему позвонить на работу и предупредить о случившемся, однако крепкий молодчик в черной косухе и джинсах грубо ответил, что «куда нужно они позвонят сами». Поначалу Мономах даже не был уверен в том, что скрутившие его люди действительно работают в органах охраны правопорядка, но позднее, когда его привезли во вполне официальное учреждение, сообщили дежурному в форме о прибытии задержанного и заперли в камере, он немного успокоился: в конце концов, рано или поздно все выяснится. Только вот что выяснится? Мономах не в первый раз сталкивался с правоохранителями и понимал, что находится в весьма невыигрышном положении: его фактически застукали с руками по локоть в крови рядом с холодеющим трупом молодой женщины. Проверив его сотовый, они узнают, что он несколько раз звонил убиенной незадолго до ее гибели: Ольга задерживалась, поэтому Мономах хотел выяснить, в чем дело… Что из всего этого следует? То, что он ее и порешил!

Его слегка потряхивало. Мертвых и искалеченных тел он на своем веку повидал немало: работая хирургом-травматологом, раньше Мономах частенько имел дело с жертвами всевозможных аварий и производственных травм, хотя в последнее время у него были по большей части плановые пациенты. Тем не менее впервые на его руках умерла его знакомая, бывшая подчиненная, а он, как ни старался, ничем не сумел ей помочь. А вот теперь – кто же поможет ему самому? На нем по-прежнему заляпанная бурой жидкостью клетчатая рубашка и джинсы, тоже с пятнами крови. Спасибо дежурному – дал несколько влажных салфеток, чтобы хоть руки вытереть, но кровь нужно хорошо смывать большим количеством воды, иначе только размажешь…

Казалось, его вид совершенно не смутил следователя, который с самого утра затребовал Мономаха к себе. Проведя ночь в камере, задержанный выглядел потрепанным и невыспавшимся – а кто бы блаженно почивал в подобном месте?! Как и ожидал Мономах, его уже признали виновным, осудили, приговорили и, судя по всему, готовили к отправке на лесоповал – и все это произошло всего за восемь или девять ночных часов. Следователь задавал странные вопросы: не о том, как он оказался на месте преступления и почему был вымазан в крови погибшей, а о том, кем она ему приходилась и как часто они общались или встречались. Создавалось впечатление, что следователю известно нечто, о чем сам Мономах понятия не имеет, и ощущение было не из приятных.

Невеселые думы Мономаха прервало громыхание замка снаружи, после чего дверь с душераздирающим скрипом распахнулась (господи, неужели нельзя смазать ее, чтобы не резала слух?!) и на пороге возник человек, которого Мономах меньше всего ожидал увидеть.

– Спасибо, можете идти, – произнесла Суркова, обращаясь к дежурному. Тот повиновался, привыкший подчиняться приказам вышестоящего начальства. Несмотря на пережитое и беспокойство о собственной судьбе, Мономах не мог не отметить, что следовательша выглядит иначе, чем в последнюю их встречу – видимо, диета снова дает плоды: она кажется посвежевшей и постройневшей. Не модель, конечно (впрочем, с ее небольшим ростом такое не представлялось возможным даже с параметрами девяносто-шестьдесят-девяносто!), однако – молодая, привлекательная женщина с приятными формами, не более того. И, похоже, она что-то сделала с волосами: стрижка все такая же короткая, но другая.

Алла тоже рассматривала Мономаха, поднявшегося при ее появлении. Вряд ли он сделал это из вежливости (она никогда не замечала за доктором куртуазности), просто он, очевидно, был взволнован ее внезапным появлением. Алла отметила его усталый вид, щетину на лице, пятна крови на рубашке и джинсах, а также какой-то потухший взгляд, обычно светившийся интересом или азартом. Поэтому ее первым вопросом стал не тот, который она планировала:

– Как вы тут, Владимир Всеволодович?

– Ничего, – поморщившись, ответил он.

– Вас не обижали?

– В смысле, физически? Нет.

– А как-то иначе?

– Алла Гурьевна, как вы здесь оказались? Никто же не знает, что я здесь!

– Благодарите ваших друзей – они подняли всех на уши.

– Ваня?

– Точно! И правильно сделал, иначе вообще неизвестно, когда бы мы выяснили ваше местонахождение! Владимир Всеволодович, почему вы мне не позвонили?

– У меня отобрали телефон.

– А почему не назвали мое имя и должность?

– Не хотел неприятностей… для вас. Думал, все само собой рассосется, ведь я ничего не сделал!

– Лично я в этом не сомневаюсь, но следователь по вашему делу, похоже, считает иначе.

– Вы с ним говорили?

– Еще нет. На самом деле мы беседуем в нарушение всех возможных правил: следователь не в курсе, что я здесь. Давайте-ка присядем, и вы расскажете, что произошло, пока я не услышала версию следователя, хорошо?

Они уселись на шконку, и Алла сложила ладони на коленях, приготовившись слушать. Мономах помимо собственной воли задержал взгляд на ее руках. Будучи медиком, к тому же хирургом, он всегда обращал внимание на руки других людей. У Сурковой были небольшие слегка удлиненные ладони с тонкими пальцами и коротко подстриженными ногтями красивой формы. Она покрывала их бесцветным лаком, из-за чего ногти слегка поблескивали в тусклом свете висящей над головой лампы.

Сделав глубокий вдох, Мономах заговорил.

– Вчера вечером, в конце рабочего дня, мне позвонила Оля Далманова…

– Убитая, то есть? – уточнила Алла.

– Верно.

– Откуда вы ее знаете?

– Она раньше работала медсестрой в больнице. В моем отделении.

– А потом ушла? Почему?

– Нашла более высокооплачиваемую работу в частной клинике.

– Вы часто общались с тех пор, как она уволилась?

– Нет, ни разу, я…

– Ясно. Продолжайте!