Ночные тени (сборник)

– Ты скажешь в милиции, что это – я. Что я покончил с собой… Я ведь и вправду хотел это сделать: убить тебя и себя. А вот как получилось.

Женщина не поняла его. Она всё ещё сидела, прикрываясь рубахой, смотрела растерянно и испуганно.

– Ты убил себя? Как?.. Не знаю… Почему?

Александр стиснул зубы, подавляя внезапную вспышку злости.

– Да, я хотел себя убить! А теперь хочу жить! В том, что случилось – твоя вина! Так помоги мне!

– Но как это возможно, выдать его за тебя?

Злость отпустила. Устало сев к столу, он сказал:

– У твоего любовника теперь нет лица. А во всём остальном он вполне сойдёт за меня. Или кто-то знает, что ты с ним?..

– Никто.

– А соседи?

– Нас никогда не видели.

– Ага! – Александр вскочил, но, увидев, как Лидия сразу задрожала и сжалась, заставил себя сесть. Сквозь зубы сказал:

– Значит, это не в первый раз… Ладно, не хочу и знать. Скажи только, кто он? Его должны искать?

– Он не из нашего города, командировочный…

– Значит, хватятся не скоро. Это хорошо…

Он смотрел, как жена тихонько, настороженно поднялась, достала из шкафа и стала надевать другую его рубаху – длинную, байковую, в красно-чёрную клетку. Быстро натянула, торопливо застёгивая пуговицы. Рубаха доходила ей до середины бедра, и в ней, просторной, со свисающими рукавами, Лидия казалась особенно стройной, длинноногой. У мужчины, глядящего на неё, горячо стало внизу живота, сладкой судорогой потянуло мускулы ног. Сердце заколотилось, и он понял, что сейчас, через секунду, вновь снимет с неё эту рубаху. Что-то, какое-то чувство пыталось остановить его, кто-то там, в той комнате… Но он уже расстёгивал пуговицы, глядя в её близкие испуганные глаза.

– Боже мой, Алик, – шептала она. – Разве можно… Там мёртвый…

– Забудь! Как я забыл. Пока…

Он почувствовал, как податливо раскрывается она, впускает его в себя, и со сладостным стоном и вправду забыл обо всём… Они были вместе, одно целое, их любовь не пропала, наоборот – сильнее вжимала их друг в друга, наливала обнимающие руки силой, а губы жаром. Словно это было их первое, вновь первое соитие. И последнее.

Потом она плакала, уткнувшись мужу в плечо, а он молча гладил её волосы. И лишь когда она стала быстро и мелко солёными губами целовать его грудь, Александр сказал:

– Я вернулся из командировки неожиданно, ты меня не ждала, крепко спала. Разбудил тебя выстрел… Логичнее было бы сделать это здесь, в кабинете, но… как объяснить тогда кровь в спальне? Значит так: я зашёл, тронул тебя за плечо, разбудил, сказал что-то вроде: «Прощай, Лида, прости, не могу дальше жить…» Вообще, ты могла точно спросонья да с испугу не запомнить. И потом выстрелил сам в себя… Да, так будет лучше, правдоподобнее.

Она молчала, вновь сжавшись в клубочек. Он прикоснулся губами к её виску, успокаивая.

– Не бойся. Всё будет нормально. Тебе поверят, у меня были причины так поступить. Следователь всё равно будет проверять, найдёт подтверждение… У него вещи есть с собой?

– Портфель. Там, в комнате…

Александр поднялся.

– Оставайся здесь. Я сам всё там сделаю, что нужно.

Он надел только плавки: с тела кровь легче смыть, чем с одежды. Мёртвый лежал на спине, раскинув руки. Он был страшен, кругом кровь и что-то грязно-серое, комками… Но Александр сказал сам себе вслух:

– Ты это сделал, вот и смотри, не отворачивайся.

На убитом была рубаха в чёрную полоску – такие нынче модны, продаются на вещевом рынке в любом городе. Это хорошо, у него самого вполне могла быть такая. И брюки тоже самые ходовые – из мягкой, похожей на замшу зеленоватой ткани. На нём самом надеты почти такие же, только серые. На стуле лежал, небрежно брошенный, пушистый импортный джемпер. Конечно, кто кроме жены знает, какие были у него вещи. Но всё же, если милиция станет сильно докапываться, сослуживцы могут сказать, что подобного джемпера у него никогда не видали. Это вызовет подозрение… Решено, джемпер он заберёт с собой.

Да, теперь главное – карабин. Александр взял на трельяже, из Лидиной шкатулки, две бумажные салфетки, обернул одну руку носовым платком и тщательно протёр приклад, дуло, курок… Потом осторожно опустился около мёртвого на колени, с правой стороны, взял холодную вялую руку, положил ладонью на приклад, курок…

Ну, кажется, всё. Он прихватил джемпер, красивый кожаный портфель-чемоданчик и пошёл к двери. На выходе оглянулся: вот лежит он, Александр, по лицу не опознать, а особых примет у него нет. Хотя… стоп! На левой ноге ноготь большого пальца тёмный. Давняя история… Студентом он играл в университетской футбольной команде. Один из игроков, его друг, сломал ногу, и Александр пошёл его проведать. Парень ловко прыгал на костылях с загипсованной ногой. Они шли на кухню покурить, когда приятель наступил ему костылём прямо на ногу, на палец! Случайно, конечно. Долго у Александра палец болел, он даже не мог играть в футбол. Вот тогда по-настоящему и увлёкся программированием… А ноготь на травмированном пальце стал чернеть. Сам палец давно уже не болит, а вот ноготь так и остался тёмно-жёлтым. Впрочем, кто об этом знает, кроме Лиды? Никто, как будто. А она не станет говорить. И всё же, через силу, он вернулся, стоя на коленях, стащил с левой ноги мёртвого носок. Ещё раньше он заметил на прикроватной тумбочке свою пепельницу с парой окурков и чужой зажигалкой. Теперь он взял эту зажигалку, крутанул колёсико, поднёс пламя к ногтю большого пальца…

Глубоко в подсознании он повторял сам себе, успокаивая, убеждая: «Ему не больно, я уже сделал самое плохое – убил его, и теперь ему не больно…» Но в само сознание, которое в эти минуты двигало его руками, дыханием, взглядом, сердцебиением, Александр не пропускал ни одной мысли, только то, что доходило извне: дробь дождевых капель о стекло, скрип половиц, шорохи его собственных движений… Ладонью он стёр копоть с ногтя. Что ж, какая-то имитация получилась: ноготь на большом пальце левой ноги убитого немного потемнел. Вряд ли кто-то будет доискиваться причины, а внешнее сходство есть. Пусть даже про эту примету никто и не вспомнит, он, Александр, теперь будет более спокоен.

Как только он ступил в коридор, сейчас же спазм, давно назревавший, скрутил желудок. Александр еле успел добежать до туалета. Его рвало долго, мучительно, до желчи, и в ванную он почти вполз – дрожащий, мокрый от пота, обессиленный. Горячий душ привёл его в чувство, но когда он вошёл в комнату к жене, был бледен, со взглядом пустым и погасшим. Полчаса они ещё сидели, обнявшись, обговаривая детали того, о чём придётся рассказывать Лидии… Когда он уходил из дома, надев чужой серый плащ, он обернулся в дверях, долго смотрел на жену – дрожащую, с огромными, полными слёз глазами, сцепленными у подбородка ладонями, и сказал только лишь:

– Ты меня погубила, ты меня и спасёшь!

* * *

Ещё в квартире Александр заглянул в портфель: ничего особенного, обычный дорожный набор командировочного. Тут же были и документы убитого. Они оказались тёзками – даже здесь совпадение! Ох, Лида, зачем?.. Но нет, он не хотел думать о жене и этом человеке. Ведь теперь бедняга был мёртв, убит им самим. Он был уже не мужчина – ничто! – и Александр не мог теперь думать о нём, как о любовнике своей жены. И о ней, обнажённой, с разметавшимися волосами, изогнутым станом, верхом на… ком? Его уже нет в природе! Нет, и о ней он не мог думать. Он думал о себе.

Но сначала он выбросил портфель. Хотел взять его себе, воспользоваться чужими документами – свои пришлось оставить в квартире. Но совсем немного отошёл от дома и почувствовал, как оттягивает руку как будто лёгкий портфель. И понял, что не сможет жить под именем убитого им человека. Бог с ними, с документами! Сейчас такое время – неразбериха, миграция, беженцы. Никому ни до кого нет дела. Устроится как-нибудь и документы новые достанет. А потом, может быть, свяжется с Мазером, тот организует ему выезд за границу – не откажет!..

Через квартал от дома громоздились, размокшие от дождя, груды развороченного асфальта и земли. В котловане, при свете близкого фонаря, видны были трубы в новой, хорошо просмоленной обивке. Видимо ремонтные работы окончили поздно, не успели только засыпать котлован – рядом стоял бульдозер. И лопата с обломанной ручкой, как специально, валялась у земляного вала. Вырыв в нём углубление, Александр засунул туда портфель, закопал. Завтра бульдозерист с утра двинет всю эту кучу земли, опрокинет в яму… И портфель останется засыпанным, погребённым, вместе с документами, зубной щёткой, джемпером…

Теперь Александр шёл по ночному городу налегке. Но подобной лёгкости не было у него в душе. Не желая думать о недавнем, самом страшном, он уходил мыслями на два года назад, к трагическому повороту в своей жизни, к тем людям, которые заставили его стать злобным, истеричным, ни во что не верящим.

Глава 3

Ещё в институте Александр был лучшим, подающим большие надежды студентом. Генетика, после долгих лет запретов и уничижений, переживала бурный всплеск. Трудно было догонять далеко рванувших вперёд Запад и Америку, но уже в аспирантуре Александр написал такую работу… Вообщем, его имя появилось в иностранных научных журналах. Младшим сотрудником исследовательского института он поехал на международный симпозиум и там получил первое предложение от западных коллег – работать вместе. Но он вернулся и сделал подряд три громких открытия – и вновь о нём говорили и писали. Впрочем, известность эта существовала лишь в узком кругу специалистов, жил он не в столице, хотя и большом городе – научном и промышленном центре целого региона, в специализированном научном городке, работал в том же НИИ, правда, уже старшим научным сотрудником. И постоянно рядом с ним был друг и покровитель, замдиректора Боря Мазер.

Да, именно Борис всё обставлял так, что Александр знать не знал трудностей. Любая предложенная им тема – пожалуйста! Необходимое оборудование – вот оно! Борис сам регулировал трения с начальством, следил за публикациями в научных изданиях, заставлял Александра вовремя отвечать на приходящие от зарубежных коллег письма. Даже квартиру выбил ему – двухкомнатную, улучшенной планировки – до этого Александр и Лидия жили в одинарке. И не лез в соавторы, со смехом говорил:

– Какой из меня учёный, курам на смех! Я же чистый хозяйственник.

Перестройка сотрясала страну, но Александру нужна была его работа, и он не слишком обращал внимание на происходящее вокруг. Пока однажды не очутился у закрытых дверей своего института. Института, прекратившего своё существование, ставшего никому не нужным в эпоху «бешеного рынка», где главный интерес – купить и перепродать. Он не мог этого понять! Ведь наука вечна! А генетика – это будущее страны, нации, мира…

Впрочем, Александр не пропал. Лучший друг Боря Мазер как-то мгновенно организовал совместное германское научно-производственное объединение с потрясающим названием «Экология человечества», стал его председателем, а Александра сделал ведущим специалистом. На центральной улице города был куплен уютный двухэтажный особнячок, быстро отремонтирован, оборудован под офис, три рабочих кабинета, компьютерный зал, курилку и кафе только для своих. Оборудование было импортное и самое современное, заказы на разработки интересные и перспективные. Александр работал с удовольствием и получал очень приличные деньги. Правда, все его исследования уходили за границу, на что Боря философски пожимал плечами:

– Здесь это никому сейчас не нужно, сам видишь. А там люди понимаю, что к чему, готовы хорошо платить.

Так прошло два года. Но наступило время, когда Борис стал нервным, суетливым, дважды подряд съездил в командировки за границу, и однажды позвал Александра в кафе, когда все сотрудники уже разошлись. Девочки-официантки быстренько сервировали им президентский стол, по мановению руки Бориса приглушили музыку и свет.

– Всё, – сказал Боря. – Я уезжаю насовсем, в Германию. Здесь уже ничего нельзя сделать, давят налогами, комиссиями, проверками. На одних взятках разориться можно. Может, и ты со мной, Сашок?

Александр помолчал. Он уже раньше догадался, что Боря готовится отбыть в дальние края. Конечно, сам он был человеком науки, но ведь не глуп и не слеп. Понимал, какие огромные деньги проходят через их НПО, оседают в западных банках на счету у Бори и кого-то там ещё. Не только чистой наукой занимается друг Борис, но такими делами, которые даже в наше смутное и бесконтрольное время нужно было вовремя прекратить и исчезнуть. А наука… Что ж, она была хорошим прикрытием. Впрочем, Александр отдавал отчёт в том, что не только служил прикрытием: его разработки приносили очень приличные капиталы. Иначе зачем бы Боря стал звать его с собой?

Он покачал головой: