Месседж

– Конец света, – мелькнуло в голове.

Рушилась эпоха, унося в прошлое, привычный жизненный уклад, экономические отношения, ценности, которыми мы дорожили, смыслы жизни.

Ожидание Конца света щекочет нервы, но когда на ваших глазах заканчивается эпоха и волны социального потопа прокатываются по стране, унося в прошлое любимые места, людей, сложившийся образ жизни, тогда начинаешь понимать смысл фразы: «Не дай Бог жить в эпоху перемен».

– Вокруг Кремля как после бомбежки, – подумалось мне.

Перед глазами мелькнула зеленая крыша Манежа, я провела рукой по лицу, отгоняя наваждение. Накануне Манеж сгорел. Вдали виднелось обожженное пожаром здание Манежа, затянутое зеленой сеткой. В телевизионном репортаже показали картины этой трагедии. Слезы навернулись в глазах, при виде пожарища, какой-то юноша весело рассмеялся, посмотрев на меня.

В тот день, выйдя из метро, я шла в Пушкинский музей изобразительных искусств, где открылась выставка картин голландских художников XVII века.

Дорога к музею на Волхонке вывела к Александровскому саду.

На месте гранитных памятников городам-героям здесь когда-то стояли лавочки, которые тянулись от резных решеток сада со стороны Исторического музея до старинного грота. Весной на этих лавочках, защищенных от ветра кремлевской стеной, собирались старики, няни с детьми, влюбленные парочки; все они грелись в первых лучах солнца, из подтаявшего снега бежали ручейки, играли дети и весело чирикали воробьи. Пространство сада с окружающими его зданиями, создавало неповторимое ощущение элегантной старины. Сквозь деревья зеленела крыша Манежа, Националь искрился великолепной мозаикой, машины мчались по площади, двигались троллейбусы, важно шевеля усами, мимо солнечного сквера с журчащими ручейками и чирикающими воробьями в кипящем движении манежной площади – ах эти дивные воспоминания моей юности. Как изменился сейчас этот прелестный уголок!

Спустившись в нижнюю часть Александровского сада, я оказалась среди тенистых аллей, которые в жаркий день дарили прохладу, а зимой на заснеженных аллеях сада устраивались катания на санках. Катания у кремлевской стены мне всегда чем-то напоминали картины Брейгеля. Яркий белый снег, цветные свитера, куртки детей, фигуры прохожих, красные стены Кремля и замыкающее ансамбль – белое воздушное здание библиотеки Румянцева.

Шумный перекресток дорог вливается в улицу Волхонку, которая ведет к музею изобразительных искусств, который ласково называют Пушкинским. Поднимаюсь по широким белоснежным ступеням парадной лестницы, и мысленно кланяюсь укрывшемуся за колоннадой барельефу Цветаева – творцу этого чуда. Каждый раз, поднимаясь по лестнице в выставочные залы музея, я почти физически ощущаю культурный пласт времени, спрессованный в стенах музея.

Россия сотворила чудо, впитав в себя культурное наследие мира, подарив ему блистательных музыкантов, литераторов, художников, поэтов, архитекторов, блестящих инженеров.

Как удивительно соединились в экспозициях музея все достижения цивилизаций.

Перед картинами, развешенными на стенах, толпятся люди. Я подошла к картине Питера Брейгеля «Катание на коньках». Любимые картины как старые друзья, к ним спешишь и замираешь при встрече. ХVII век был для Европы концом света, в то время его назвали малым ледниковым периодом. В Голландии стали замерзать, когда-то постоянно судоходные каналы, и на картине художник изобразил воскресный зимний день, нарядно одетых отдыхающих людей, сидящих на берегу, молодежь катается на коньках по льду реки, люди радуются солнечному дню и похоже просто радуются жизни. Картина как музыка способна передать дух времени, чувства и мысли художника без слов, но так полно, что невозможно выразить словами. Как великолепен зимний пейзаж на картине Брейгеля, живые сценки с людьми, катание на коньках, прогулки на берегу реки, застывший во времени пласт вечности, к которому стремиться публика в зале!

– Река на картине символизирует жизнь, – пояснила экскурсовод, подводя экскурсию к картине.

– Жестокие нравы, – продолжала она, – люди спокойно сидят на берегу, как будто не замечая человека, провалившегося в прорубь, рядом скользит по льду молодой человек с шестом, делая знак рукой кому-то, кто смотрит на происходящее с берега реки.

Экскурсии мешают погружаться в мир шедевров, рядом с такими полотнами даже дыхание кажется излишним шумом и может спугнуть красоту и мысль картины. Я отошла в сторону, и мое внимание привлекла висевшая рядом небольшая картина. (Энгелберт Эрго 1620-1667г.)

– Enghelbert ERGO 1650г.,– поясняла табличка, висящая рядом с картиной. Аллегория Долготерпения.

Аллегория была изображена в виде женской фигуры, сидящей в молитвенной позе. На кресте с распятием, который она держит в руке, играют отблески пожара, в левой части картины огромный каменный замок пылает в огоне, луна освещает ночной пейзаж с зеленоватой лужайкой и деревьями на заднем плане. Справа на полотне картины изображена большая каменная Церковь, она освещена огнем горящего замка, песчаная дорога блестит золотом в отблесках пламени. Отряд наемников напал на селение. На переднем плане картины мародеры раздевают на дороге убитых мужчин, обшаривают карманы несчастных, другие грабят церковь, нагружают повозку, несут тюки на плечах. В центре картины, на дороге стоит священник, его окружают испанские конники, справа от священника два испанских гранда. Мужчины о чем-то говорят, возможно, торгуются или решают участь священника и готовятся убить его, слева от священника двое мужчин преклонили в молитве колени. У священника округлое лицо с совиным носом, его плотная невысокая фигура крепко упирается ногами в землю. Он стоит, чуть расставив руки.

– Господи! Как он похож на мою тетку – Прасковью Георгиевну сестру деда. Я попыталась стряхнуть с себя наваждение. При чем здесь моя тетка?

Я подошла ближе к картине и увидела, как под стенами горящего замка мужчины угоняют скот, они торопятся, а на заднем плане, в роще освещенной луной от преследователя пытается убежать молодой парень. Однако, тот кто гонится за ним с огромным мечом, уже приготовился нанести удар, меч занесен над несчастным, еще секунда и он обрушит его на правое плечо юноши.

В ногах у женской фигуры, изображающей Аллегорию, лежат похожие на младенцев тела.

«Пример невинного мученичества, – поясняет картину табличка, висящая на стене. Библейское воспоминание об убийстве младенцев царем Иродом. Фигура Аллегория дописана позднее неизвестным художником». Два убитых женских тела лежат на спине, сверху третье похожее на ребенка, обнаженное тело с приподнятой головой. Что это? У мертвого не может быть приподнята голова, значит, он жив. Это ребенок ползет по телу матери?

– Нет, все тела одного размера – это фигура Аллегории, дописанная позже, вводит зрителя в заблуждение, она значительно крупнее остальных, поэтому тела возле ее ног кажутся младенческими, но если их сравнить с остальными фигурами на картине, то их пропорции и размер совпадают.

– Боже мой! Да ведь это насильник в пьяном безумии ползет по телам несчастных женщин! Одна из женских фигур почти ребенок.

Ангел держит над головой фигуры Аллегории венок, венок Афелии, венок безумия. Почему ERGO назвал картину – Аллегория долготерпения, а не Аллегория безумия? Неужели жуткие сцены насилия, грабежа и разбоя были постоянны в жизни этих людей, или Долготерпение возможно только в безумии?

На выставке возле картин толпятся иностранцы, скорее всего голландцы, и мое пристальное внимание к картине вызывает у них явное неодобрение, неловкость и беспокойство. Неловкость связана с сюжетом картины, ведь в современной Европе все должно быть достойно и безукоризненно.

Не обращая внимания на окружающих, всматриваюсь в картину, чтобы лучше рассмотреть лицо священника.

– Лицо священника такое характерное и так похоже на Прасковью Георгиевну, сестру моего деда. Бывают ли в жизни случайные совпадения? Я помню ее шестидесятилетней старухой с совиным носом, гладким без единой морщины лицом и выражением долготерпения. Удивительно похожая на священника с картины, невысокая с крепкими ногами и странным выговором, перед каждым существительным она вставляла артикль – “зе”.

– Какая странная, неправильная речь, – думала я, впервые встретившись с ней в далеком вологодском селе – Ёрга.

ERGO в 1650 году пишет картину, в центре которой – священник. Священника собираются убить, убить слугу Господа. Грех ли так поразил художника в том мире, где человеческая жизнь ничего не стоит, или картина стала свидетельством каких-то невероятных событий? Вероятно, произошло какое-то чудо в глазах современников, как-то связанное с сюжетом картины.

Вспомнился поступок Магеллана, который, выбирая наказание для бунтаря Картахены, оставил его в пустыне, сказав:

– Пусть Бог решит, что дальше будет с ним.

Вероятно, было принято решение, подобное этому.

Но какое?

Наклоняюсь над табличкой с именем автора:

– Энгелберт Эрго (1620-1667г.)

Один год отделяет дату смерти художника от 1666 года – даты Конец Света, которого с ужасом ждала Европа и весь христианский мир.

В жаркое лето1647 на Лондон обрушилась эпидемия бубонной чумы, в неделю умирало больше двадцати тысяч человек, люди бежали из города, из страны. Малый ледниковый период, наступивший в Европе 1645 году, усиливал страх перед датой Конца Света. Вероятно, в эти годы произошли события, поразившие воображение художника, которые он запечатлел в картине «Долготерпение», датированной 1650 годом.

Оторвав взгляд от картины, пытаюсь осмотреть экспозицию в зале. От великолепной живописи голландских художников захватывает дух, все картины выставки подобраны так, что имеют назидательный подтекст, олицетворяя добродетели или обличая пороки людей, наставляя родителей в воспитании потомков. Но мысль о тайне скрытой в картине ERGO, не дает покоя. Долготерпение перед поработителями или что-то другое?

Снова возвращаюсь к картине и, вглядываясь в фигуру священника, ощущаю непреклонную решимость двух господ в дорогих испанских одеждах, не оставлять в живых свидетелей разграбления. Посмеют ли они поднять меч на святого отца или, искушая Бога, придумают какую-то особую казнь для него. Очевидно, что они не бросят его, как библейских святых, на съедение львам, в Голландии со львами проблемы; их изысканная одежда заставляет предположить, что они избирают что-то более утонченное, например, казнь – испытанием на выживание.

– Священника отправят в непроходимые болота проповедовать слово Божье, – догадываюсь я, – если он истинный слуга Господа, то выживет.

Странно, но буквы в названии села Ёрга, родины моего деда, и ERGO, практически одни и те же.

Картины со всех сторон торопятся рассказать свои истории, но любоваться ими можно лишь на отдалении. Как болото – они красивы только издали, приблизившись к ним, они затягивают человека и не отпускают. Информационная мощь образа непостижимо проникает в душу, совершая свою работу. Как много слов надо употребить, чтобы рассказать о маленьком кусочке холста, которому художник доверил свои мысли. Какой безумец повесит этот кусочек хоста в свой дом, наполнив его болью и страданиями, струящимися из полотна картины. Великие полотна подобны бриллиантам, которые вершат судьбы своих владельцев, благоразумные же создают музеи, дабы не обременять себя их информационной кармой.

Великолепная лестница вывела меня из объятий "великих голландцев" в фойе музея. Я надела пальто, вышла на улицу, с удовольствием вдохнув осенний воздух, свернула на Волхонку и вновь вышла к Александровскому саду.

В картине « Долготерпение» ERGO была какая-то тайна, странным образом связанная с рассказами бабушки о далеком селе Ёрга в Вологодской области. Всю жизнь она мечтала вернуться туда, ее мечта о Ёрге была мечтой, о земле обетованной, лицо ее начинало светиться радостью, когда она вспоминала годы, прожитые там, в семье мужа в двадцатых годах прошлого века.

– Там нищета и запустение, – говорили ей знакомые, бывавшие в этих областях России.

Бабушка не верила, она начинала рассказывать, как в замерзающей Москве голодного 1919 года умерла старшая дочка Вера, как, похоронив ее, с крохотным сыном на руках она нашла спасение в Ёрге, далеком Вологодском селении. В те годы революция еще не докатилась до укрывшегося среди лесов и болот села. Задыхалась от волнения, она говорила о богатстве, в котором ей довелось жить, об огромных летних и теплых зимних домах.

– Там строили две части дома, – рассказывала она, – летнюю и зимнюю половину. Зимний дом, теплый небольшой, летний просторный, с множеством окон, туда переезжали в мае месяце, как только наступало летнее тепло, и жили до самых холодов. Огромные стада коров и овец паслись на бескрайних зеленых просторах. Сады, сады во всех дворах, у нас там был большой яблоневый сад! Амбары, скотные дворы, все соединялось под одной крышей с зимним домом. Двор между постройками был вымощен деревом, деревянные тротуары в селе. Каменная церковь, мельницы с огромными крыльями на извилистых речках, голубые поля с цветущим льном, заливные луга, застеленные огромными льняными полотнами, отбеливавшимися под солнцем – это такая красота! Грибов и ягод в лесах – видимо невидимо.

– Конечно, пережив революцию и голод в Москве, этот край мог показаться тебе раем, – с сомнением говорили мужчины, бывавшие там, и, не желая обижать ее, переводили разговор на другую тему. Бабушка была красавицей даже в пожилые годы, ее красота и доброта вызывали уважение, мне же, искренне верящей ее рассказам, было обидно, что люди не верят ей.

За вечерним чаем, бабушка однажды рассказала о знакомстве с моим дедом.