Русские сестры

– Вот уже и доченька замуж вышедсы[1 - Вышедсы (наречие одного из уездов из Тверской губернии) – вышла.].

В церкви их повенчали, потом все вместе они поехали к накрытым столам. «Какая же она счастливая!» – думала про себя Аннушка, глядя на подругу. Молодожёны держались за руки и не сводили друг с друга восхищённых очей.

В Сватово их уже ждали. Столы на улице были расставлены покоем[2 - Покой (устар.) – старинное название буквы П. Здесь: столы расставлены буквой П.]. Они ломились от яств. Барин Пантелеймон Афанасьевич не поскупился для крестьян, устроил им хороший праздник. Как, впрочем, и граф Липатов – он тоже сделал своим доброе застолье в Лотошино. Так что благодаря молодым две деревни гуляли свадьбу.

Каждый раз, когда им кричали: «Горько!» и приходилось вставать за столом и целоваться на виду у всех, Глаша, сначала стесняясь, а потом, уже не пряча счастливых глаз, отвечала на поцелуи мужа. Она чувствовала, что с каждым следующим поцелуем он становится требовательнее, она ощущала его плоть, его страсть. Она уже и сама не таилась, зная, что скоро для них праздник закончится, хотя гости ещё будут сидеть за столом, они уйдут и останутся наедине. Об этом в девичьих компаниях много передавалось из уст в уста, каждая девушка страшилась этого, но это непременно должно было произойти. Глаша была готова к этому. Она смотрела в глаза своему мужу и не могла насмотреться в них. Как ей все вокруг мешали! Ей нужен был только он один. Ей хотелось бесконечно долго смотреть на него, слушать его, быть в его руках… Скорей бы всё это кончилось, скорей бы остаться вдвоём, чтобы никто не отвлекал её от Степана!.. И чтоб его никто не отвлекал от неё…

Наконец, тамада их отпустил. Взявшись за руки, новобрачные беззаботно побежали к себе.

Но не тут-то было. Едва они удалились от праздничного стола, как увидели своего нового барина. Он стоял фертом[3 - Ферт (устар.) – старинное название буквы Ф. Здесь: стоял буквой Ф, т. е. уперев руки в боки.]. Оказалось, он ждал их.

– Отгуляли, молодожёны? – спросил он. – А ведь должок за вами имеется. Стёпка, ты же мне так и не заплатил выкуп за невесту. Я расплатился с Липатовым, невесту вот тебе купил, выкуп даже за неё заплатил. А ты мне должок так и не вернул. Что делать будем?

– Мы же не договаривались, чтоб так срочно возвращать долг, – холодея, ответил жених. Он понял, к чему клонит барин.

– А я что, у холопа своего спрашивать буду, когда он мне соизволит долг вернуть? Ты холоп мой, понял! Ты никто! Я здесь хозяин – и твой и твоей девки! Я здесь всё решаю!

И он грубо схватил Глашу за руку и потащил за собой в дом. Речь шла о невыплаченной Степаном подати на право первой ночи. Обычно крепостные давали помещику выкуп перед свадьбой, чтобы тот не воспользовался правом первой ночи. А Глашу муж не выкупил…

Помещик затащил её в тёмную комнату. Она рыдала и умоляла отпустить её. Ещё несколько минут назад она мечтала о том, чтобы остаться наедине с любимым мужем, а оказалась с посторонним мужчиной. И Степан неизвестно где, остался где-то на улице в темноте. Неужто никто не придёт ей на помощь?

– Барин, прошу вас, умоляю, отпустите меня, – заклинала его Глаша.

Неужели то, о чём она сегодня думала целый день, произойдёт не с мужем, а этим чужим, неприятным ей мужчиной? Это невозможно! А он уже рядом, он порвал на ней свадебное платье, он совсем близко, она ощущала прикосновение его туши, его слюнявых губ…

– Нет, нет, нет! – сквозь слёзы пыталась защититься Глаша. – Барин, прошу вас, не надо…

У неё уже не было сил сопротивляться. Она не могла вырваться из сильных мужских рук. И уже совсем в отчаянии она только смогла, защищаясь, ударить по лицу своего обидчика.

– Что?!! – взревел Безуглов. – На хозяина руку поднимать? На барина? Ты что себе позволяешь, девка? Я тебя разве для этого купил?

Он схватил девушку за волосы и потащил к выходу. По пути он награждал её пощёчинами.

– Я тебя научу барина уважать, – приговаривал он. – Я тебя укрощу, зверина! Ты у меня сейчас быстро научишься барина чтить! Кондрат! – позвал он деревенского кузнеца, самого сильного человека в деревне. Тот ещё продолжал веселье за свадебным столом. – Кондрат, чёрт тебя дери, давай сюда скорее!

Хмельной коваль, шатаясь, вышел из-за стола.

– Возьми эту девку, – барин швырнул новобрачную к ногам кузнеца, – и тащи её на конюшню. И пороть её беспощадно, пороть её до тех пор, пока пощады не запросит! Пока не позовёт меня с покаянием!

Глашу поволокли на конюшню. Там ей связали руки, привязали их к скамье, разорвали платье на спине и стали полосовать вожжами. Кондрат, дюжий мужик, после выпитого за вечер не мог рассчитать силу. Всю свою мощь он вкладывал в удары по девичьей спине, даже крякал от усердия. Он ждал, что жертва запросит о снисхождении, но та молчала. Тогда он стал прилагать ещё больше усилий, чтобы сломить её. Он хотел заставить её просить о пощаде. От девушки не было слышно ни звука. Устав, кузнец вытер пот со лба и облокотился о притолоку. Передохнув, он собрался было продолжить начатое дело, но что-то его насторожило. Присмотревшись, он увидел, что девушка уже не подаёт признаков жизни…

Аннушка возвращалась в Лотошино. Она несла со свадьбы печальную новость. Ей предстояло рассказать о случившемся не только всем дворовым, но и семье Глаши, её родителям. Подъезжая к имению графа Липатова, она увидела, что застолье на улице идёт полным ходом. Второй день крестьяне праздновали свадьбу Глаши и Стёпки.

Едва завидев её, все оживлённо стали звать её, чтобы она рассказала о прошедшей в Сватово свадьбе. Аннушка видела за столом родителей Глаши и потому ноги не слушались её. Она долго шла к празднично накрытому столу, подбирая слова и не зная, как сказать о произошедшем в Сватово.

– Ну, рассказывай, – торопили её односельчане. – Как Глашка, красивой невестой была? Как её приняли сватовцы? Что барин новый?

На негнущихся ватных ногах Аннушка подошла наконец к столу. Ей сразу же нашли место за этим столом, предложили сесть, но она не стала садиться. С трудом она после долгого молчания начала говорить.

– Нет больше нашей Глашеньки. Запороли её на конюшне. Стёпка «выводную куницу» не заплатил. Новый барин хотел этим воспользоваться, а она супротивилась. Он и отправил её на конюшню. Хотел проучить, чтоб сама о помиловании попросила. А кузнец не рассчитал силушку свою да и засёк её насмерть…

Никто не мог поверить в происходящее. В полной тишине заголосила мать Глаши. Только что все праздновали счастливое замужество девчонки, выросшей здесь, у всех на глазах, а оказывается, её уже нет в живых.

– Глашенька! – неслось над праздничным столом.

– Да, такова наша бабья доля крепостная, – послышались женские голоса. – Такое с каждой из нас приключиться может.

Когда о содеявшемся узнал барин Василий Никанорович, он только с неудовольствием покачал головой. Надо же такому случиться! Пока девка принадлежала ему, всё с ней было в порядке. Стоило отдать её в чужие руки, как тут же стряслась трагедия.

– Ох, лихо-то какое! – доносился плач с улицы – оттуда, где ещё недавно веселились.

Что ж, бывает. Граф Липатов не раз слышал о том, как другие хозяева насмерть забивали своих крестьян. Сам-то он не был сторонником подобного обращения с людьми, пусть даже и крепостными. У него с дворней так не поступали, разве что когда его не было в Лотошино, а хозяйничал здесь тогда Аркадий Семёнович, управляющий. Этот не либеральничал, он чуть что, сразу хватался за нагайку или розги. Поэтому дворня любила своего барина и старалась все проблемы решать с ним, а не с управляющим.

Получалось, что вышло всё из-за неоплаченного женихом выкупа права первой ночи. Подать эта именовалась «выводная куница». Когда-то ещё княгиня Ольга заменила право первой ночи на выкуп барину. Назывался этот выкуп тогда «чёрная куна». С тех пор и повелось на Руси крестьянским девушкам откупаться от своих помещиков перед свадьбой. А Глаше не удалось…

…На следующий день Липатов и Безуглов встретились на балу у одного из своих соседей, помещика Старовойтова.

– Что ж ты, брат, Пантелеймон Афанасьевич, девку-то извёл? Разве для того я тебе её продал, чтоб ты её на конюшне запорол? – с укоризной спросил Василий Никанорович.

– Да, нехорошо вышло, – согласился Безуглов. – Только купил её, никакой пользы ещё не успел поиметь. Самому жалко. Выходит, зря деньги потратил. Да ничего, у меня этих девок полно, могу ещё прикупить, если надобно будет.

– Я же тебе не об этом. Девка-то на моём дворе выросла, ладная была, крепкая, здоровая, работящая, могла потомство такое же привести. Таких работников беречь надо. Знал бы, что погубишь девку – ни за что не отдал бы тебе.

Исподлобья Безуглов кинул косой взгляд на графа.

– Но-но, – предупредительно сказал он. – За девку деньги плачены, она уже моя собственность, так что я сам решаю, как мне распоряжаться своим имуществом. Нечего на моё добро заглядываться и нечего мне девку в упрёк ставить, это моя вещь, моё имущество. Я хозяин, мне решать, как с ней поступать.

– Да нешто ты, Пантелеймон Афанасьевич, думаешь, что я намереваюсь осудить тебя за кончину крепостной девки? Ну вышло так – так что теперь нам, ссориться из-за дворни?

И два помещика, как прежде, продолжали мило беседовать о насущных проблемах мировой политики.

Аннушка долго не могла прийти в себя после случившегося с Глашей. Они были подругами с детства, часто бывали друг у друга. Совсем недавно, перед свадьбой, Глаша к ним заходила, делилась своим счастьем – вышло всё же у них со Стёпкой так, как и хотели. Кстати, а где он, что с ним? Как он перенёс случившееся?

Аннушка вспоминала улыбающуюся, счастливую Глашу, и её сердце сжималось. Не только от того, что потеряла любимую подругу, но и потому, что понимала: никто не застрахован от такой участи, в том числе и она. Из уст в уста передавались разные страшные рассказы, как господа поступали со своими крестьянами. Всякое могло случиться: то ли попадёшь в немилость, то ли под горячую руку, то ли по пьяни хозяин покалечит, а то и честь свою девичью придётся отдать – а это значит, что никто замуж уже не возьмёт, если только барин не заставит какого-нибудь мужика на тебе жениться. Этого девушки боялись больше всего. Каждая хотела выйти замуж по любви и быть счастливой. Поэтому обычно они собирались у кого-нибудь дома и гадали на святки и в сочельник, ожидая увидеть своего суженого.

Гаврила и Кузьма продолжали ходить за Аннушкой, оказывать ей знаки внимания, а она совсем не желала их замечать. После случившегося с Глашей она стала избегать мужчин, чувствуя, что от них идёт опасность для их женского племени. Кузьма, чувствуя холодность её, не стал настаивать на своих намерениях. Он их не оставил, но решил, что лучше не торопить события, а подождать, может, со временем девушка рассмотрит в нём его доброе сердце и сменит гнев на милость. А Гаврила тем временем искал новые пути к ней. Видя, что Аннушка недоступна, он поставил себе цель: любой ценой добиться её симпатии и утереть нос всем мужикам в Лотошино, прежде всего дворовым и особо – Кузьме.

– Ты в её сторону даже и не смотри. Вот увидишь, – говорил Гаврила, – Анька станет моей. А тебе здесь ловить нечего, даже не мечтай.

Он не пользовался успехом у женской половины Лотошино, скорее, наоборот – его чурались. Не нравился он женщинам. Что-то было в нём такое, что отталкивало от него. Все считали, что Гаврила – худой человек. Но он вёл себя так, словно он был украшением этого двора. Как-то он сумел поймать Аннушку за поленницей, где рядом не было никого. Он взял её за руку, но она яростно оттолкнула его. Тогда он грубо схватил её и хотел поцеловать. Аннушка ответила ему пощёчиной.

– Ну что ж, не уважаешь меня? Но запомни: ты всё равно будешь моей! И тогда я тебе всё припомню. Ты ответишь за эту оплеуху.

– Никогда! Слышишь, никогда я не буду твоей! Пусть меня лучше засекут до смерти на конюшне, как Глашеньку, но я никогда не стану твоей!

– Что ж, вам, бабам, такая судьба годится – ведь вас на конюшне всегда порют.

Он ухмыльнулся.