В Одессу на майские

– И ты тоже с кем-то тут жил? – напряглась Ирина.

– Я нет, но буду жить с моей девочкой Ириской, – просто ответил Петька, опять увлекая ее в новые, не неизведанные ранее ощущения.

– Нет, не буду я тут жить! По-моему, это странно и противно, вот так, на глазах друг у друга… – сказала Ирина, уже собираясь уходить.

– Ты прямо как Марина Сергеевна. Она как узнала, что в общаге все вперемешку живут, долго не могла опомниться и тоже все время повторяла: «Как это можно? Как это можно?»

– Зачем же ты ей об этом сказал?

– Это не я. Есть у нас одна девчонка. Я, говорит, этого Серегу знаю хорошо, он уже год с моей соседкой в нашей комнате живет. Сергеевна просто в осадок выпала. Что сделаешь, старое поколение! Моя бабушка говорит, что они все невинными замуж выходили.

– А я? – эхом отозвалась Ира.

– И ты, – ответил ей Петька, – ты же теперь моя жена. Понимаешь?

– Жена… – растерянно протянула девушка и еще крепче прижалась к любимому.

Чувственность, которая поселилась в ее теле, неосознанно для нее самой требовала все новых и новых объятий, все новых и новых ласк, удовольствия ощущать своего любимого. О том, что ее жизнь может кардинально измениться, зародись от этих ласк в ее чреве ребенок, не бросит ли этот лихой и веселый парень ее после всего этого, Ира как-то не думала. Ей было все это безразлично, ей просто было хорошо от того, что он рядом, что можно целовать его глаза, можно гладить его упругие бицепсы, можно слушать его голос. Она стала его частью.

Он не был так невинен, как она. У него, симпатичного и веселого парня, отбоя от подружек не было с первого дня общежитейской жизни. Особым спросом он пользовался у старшекурсниц, которые, пережив первые приступы внимания к себе и не сумев зацепиться за одного из парней, продолжали искать того, кто будет их любить. С одними он просто целовался с другими, наиболее доступными, занимался любовью, не придавая этому большего значения, чем обычному массажу, который ему – спортсмену – делали в легкоатлетической секции. Это было приятно, но не более того. Ни к кому он не прикипал ни душой, ни телом. Эта же девочка, которая смотрела на него большими как у газели глазами, вызывала у него удивительную нежность, и он понимал, что это надолго. И ему совсем не хотелось ее обидеть. Когда Пете исполнилось шестнадцать, отец, заметив его интерес к девчонкам, провел с ним беседу и объяснил ему, что должен сделать мужчина для своей женщины – это не обидеть ее и не оставить один на один с последствиями их любви.

– Имей в виду, если обрюхатишь какую-нибудь девчонку, женю на ней и ее в дом приму. Так что думай, что надо делать, чтобы не стать молодым отцом, – говорил полковник, строго сведя кустистые брови.

– Да, ладно, батя! Зачем мне дети? Я еще сам дите, как говорит бабуля, – отшучивался Петька, но все же почитал в инете, как не стать отцом. Сейчас же ему, девятнадцатилетнему, казалось, что он уже совершенно взрослый, и может себе позволить создать семью с этой удивительной девочкой и завести в доме такую же маленькую глазастую дочку, как и она сама.

– Ты не бойся, мы сразу поженимся, если появится ребенок, шептал он в маленькое ушко подружки, но его пока не будет, это я тебе обещаю. У нас будет самая красивая свадьба на свете, а ты будешь самой красивой невестой. Я все сам заработаю, а если понадобится, кредит возьму.

– Да, – отвечала она тоже шепотом, – но кто его тебе даст? Нам на занятиях говорили, что кредиты дают только людям с нормальным доходом.

– Увидишь, будет у меня доход, будет свадьба, и будет роскошная квартира и большая семья! А еще мы будем постоянно путешествовать и объездим весь мир. Наша страна развивается, здесь теперь каждый может себя проявить и все заработать.

– Класс… – радостно отвечала она и представляла себе это чудесное будущее, но тут же спросила. – А зачем же ты тогда на митинги ходишь, если все и так хорошо?

– Вот ты, Ириска, оказывается вредная, – растрепал Петька ее темные, слегка вьющиеся волосы, – я тебе про светлое будущее, а ты – митинги. Да, я хожу туда, потому что хочу, чтобы Россия была не монархией, как мечтает Терминатор, не тоталитарным государством, как задумал Глеб, а демократической страной. Чтобы была свобода слова, чтобы соблюдались законы, чтобы всякие поганые менты не издевались над человеком, не превращали его в тварь бессловесную. Посмотри, на западе чуть чего народ сразу на улицы валит, по любому поводу топами идут. Нас же собралось несколько сотен, ни кричали, общественный порядок не нарушали, а попали в СИЗО, как хулиганы.

Петька опять загрустил и, отвернувшись от подружки, замолчал, уставившись глазами в потолок.

– Пека, прости! – обняла его Ирина. – Все наладится, все будет хорошо!

– Как ты меня назвала? – оживился Петька и всем корпусом развернулся к Ирине.

– Пека. Так в Финляндии называют Петек. Я там в языковом лагере летом после девятого класса была.

– Пекой звали твоего финского дружка?

– Нет, так звали нашего учителя английского, немолодого финна с большой лысой головой, но он был таким милым и таким добрым, что и мне захотелось так назвать тебя.

– Ну, тогда лады, ты – Ириска, я – Пека, – быстро согласился Петька. – В этом даже что-то есть. Зови, разрешаю.

Сделав небольшую паузу, он опять замитинговал:

– Ты должна понять, что я хочу, чтобы меня уважали. Не надо любить, уважать надо. Горький так говорил. Мы его что, напрасно в школе учили? Я хочу, чтобы соблюдались мои права, чтобы один чел, однажды взобравшись на трон, не присох к нему намертво. Пусть он замечательный, умный, демократичный, но пусть уступит свое место другому. Даже роботы снашиваются, даже они могут совершать ошибки, а это человек. Одним словом, пусть будет движение вперед. Поняла?

– Поняла, – ответила Ириша.

– Ты со мной?

– Да, – кротко ответила девушка, – с тобой.

Петя, в любой компании не забывал сказать о себе, что он одессит. Отчасти это было правдой, так как он родился в Одессе, где одно время служил его отец и где нашел себе жену. Потом долгие годы мать с отцом странствовали сначала по Союзу, а потом по России, выполняя свой воинский долг. Петя родился в Одессе, куда уехала рожать мама из Сибирского военного городка. Поехала туда, где было тепло, где жили ее родители и еще незамужняя сестра – Галина.

– Первое, что я увидел в этом мире, было море, – рассказывал Петька подружке. – Дача дедушки и бабушки была у самой воды, и они носили меня на руках вдоль прибоя, и волны убаюкивали меня. И потом каждое лето мы отдыхали только в Одессе. Уже нет бабушки и дедушки, но мы продолжаем ездить туда к моей тете, которая живет в родительском доме и поддерживает на плаву дачу. Вот будущим летом поедем в Одессу, ты увидишь, что это за город. Знаешь, как писали братья Катаевы? «Все человечество делится на тех, кто жил в Одессе и на тех, кто там не был. Причем, вторая часть не самая лучшая на планете».

– По-моему они так писали про свою гимназию, а не про всю Одессу, – возразила начитанная подружка.

– Может быть, и про гимназию, но я распространяю их слова на весь город, который очень люблю! Бульвары, фонтаны, Лонжерон, Привоз, южный говорок… «Мадам, не делайте мне громко», – говорит тетка своей соседке в автобусе, болтающей на весь вагон по мобильнику. «Если вы такая краля, ездите на таксофоне», – отвечает ей крикуха. Тут же в перебранку включается весь вагон. Причем и на той, и на другой стороне есть свои сторонники. «Шо вы хочите от этой дамы, мы для нее простые гои, а она принцесса», – говорят одни. «А если бы вам позвонили, вы бы тоже подняли такой хипиш?» – отвечают другие. Переговариваться через весь вагон там норма и всем велело. А в Питере зайдешь в транспорт, сразу хочется в этой тишине прилечь и уснуть. Все постоянно говорят, что Питер – интеллигентный город, здесь, мол, никто не шумит, а я думаю, что причина здесь простая: как можно болтать, прикалываться и веселиться в сонном дурмане, в котором, в силу погодных условий, постоянно пребывает народ Северной столицы?

– Ну, ты придумал! – возмущалась коренная петербурженка Ирина. – Мы просто наследники петербургской аристократии и советской интеллигенции. У нас не принято шуметь и ругаться на людях и вообще привлекать к себе внимание.

– Понял не дурак, у тебя голубая кровь, – тут же парировал Петька. – Питерцы, по ходу, ругаются только дома. Проснулся и ну орать. Тут шел как-то по улице Марата, слышу крики, мат-перемат, а в воздухе пух и перья летают. Поднял голову, а на самом верхнем этаже идут бои местного значения при открытых окнах. Похоже, супружница кидает в мужа всем подряд: сковородками, подушками, утюгами, и они плавно приземляются на идущие под окнами автомобили и головы интеллигентных горожан.

– Ну, всякое бывает. В семье не без урода. Питерцев сильно разбавили приезжие. После блокады в городе осталось всего около семисот тысяч человек, а теперь уже под пять миллионов.

– Хочешь сказать, понаехали? Маманя тоже говорит, что Одесса сильно изменилась в последние годы. Раньше город на треть был еврейским. Когда Горбачев открыл границы, большая часть евреев съехала в Израиль и Америку, их место заняли украинцы из окрестных сел. Оставшиеся немногочисленные евреи растворились в большой массе украинцев и теперь настоящей одесской речи практически неслышно. Ты видела фильм «Ликвидация»? Классный фильмец! Мать говорит, что артистам удалось здорово передать одесский диалект, хотя время от времени и прорывался московский говорок, но в целом хорошо. Моя матушка – коренная одесситка, ее не проведешь. Я еще прошлым летом хотел тебя в Одессу свозить к моим родичам (так на Украине родственников называют), но тут подвернулись эти путевки в Южный. Я подумал, зачем нам на глазах родни быть? Народ провинциальный, еще не поймет, как невенчанным спать вместе? А в это лето обязательно поедем. Хорошо бы попасть в цветение акации, это где-то в июне. Ты знаешь запах акаций? Нет, ну это просто чудо: сладкий, но не приторный, ты весь в нем утопаешь и понимаешь: вот он юг! Север так не пахнет. Одним словом, следующим летом едем в Одессу.

Всю осень Петька опять ходил на какие-то митинги и марши, только иногда прихватывая с собой подружку, объясняя, что не хочет подставлять ее под дубинки полиции. В конце ноября он прибежал к ней домой сияющий и радостный и закричал с порога:

– Свершилось!

– Что свершилось? – удивилась Ирина.

– Революция на Украине! Народ поднялся, чтобы свергнуть коррумпированную власть! В центре Киева собрались тысячи людей с требованиями отправить в отставку президента Януковича. Причем, никто им этот митинг не согласовывал. Просто взяли и пришли. Включай телевизор, там телеканал «Дождь» в режиме онлайн все показывает.

– А чему ты, Петр, собственно, радуешься? – с такими словами вышел в коридор отец Ирины. – Они же в ЕС вступить хотят.

– О, приятно, Дмитрий Вадимович, что и вы заинтересовались политикой. Вот ведь, что революции с людьми делают! – нахально улыбаясь, ответил ему Петька. – ЕС – это хорошо, нам тоже надо туда вступить, не с Азией же брататься.

– Понимали бы вы чего, прежде чем делать такие заключения, – рассердился отец Ирины. – Россия не та страна, чтобы быть под кем-то. Такого еще сроду не бывало, чтобы ей правил чужой дядя.

– А татары и монголы? – неожиданно поинтересовалась дочка.

– Это было еще до объединения Руси, а после того – ни разу. К тому же, татары нами не правили. Дань мы им платили, но были самостоятельными. А Европу эту мы трижды били, и правили значительной ее частью, так что не им нас учить!

Дмитрий Вадимович говорил сердито и мало походил на всегда любезного и хлебосольного хозяина. Из этого стало ясно, что радость от украинской революции потенциальный тесть не разделяет, и Петя замолчал. Однако его оппонент не унимался.

– Петр, я терпел, когда ты Ирку в свои политические игрушки затаскивал. Надо, конечно, немного нашу власть потрясти, чтобы сами жили и другим давали. Мне, предпринимателю, это понятно, но вот предавать Родину я ей не позволю! – закончил он на высоких тонах.

– Какое же тут предательство? – удивился Петр.