В Одессу на майские

– А может, лучше сказать, в Балтийский круиз?

– Вернешься – будут расспрашивать, что да как? Запутаешься. Этот материал надо все же представлять. Я бы отмазался, а ты, моя честная Ириска, нет. Про северный лагерь спросят по максимуму: «Холодно было? Что ели? Комары жрали?» Одним словом, стандартный набор вопросов, на которые можно однозначно отвечать «нет» или «хорошо».

– Ладно, едем! – засмеялась Ира. – Ты и мертвого уговоришь, как говорит моя мама, когда папа начинает клянчить стопочку к ужину.

УКРПРОСВЕТ

Уезжали они 29 апреля с намерением попасть в Одессу накануне праздника. Просторный чемодан девушке пришлось набивать и теплыми, и легкими вещами. По прогнозу погоды в Одессе должно было быть +22, а Ленинградской области, куда они, вроде как, отправлялись, обещали не выше +10. Мама, которая обычно принимала активное участие в сборах единственной дочери в дорогу, в этот раз была отстранена от этой обязанности. Пришлось так же отказаться от предложения отца отвезти на вокзал, сославшись на то, что они едут всей компанией на машине Пашки. Тот, действительно, приехал в назначенное время и загрузил большой черно-оранжевый чемодан Ирины в багажник, пробухтев для отвода глаз:

– Ты что, Ириха, на месяц в Лосиное собираешься? Бальных платьев набрала, чтобы комаров соблазнять?

– Тебе-то что? – заступился за подружку Петька. – У нее все бальные платья на вате, чтобы комар не прокусил. Попросишь у костра согреться, она ни за что не даст.

Пашка, долго путаясь по пробкам, подкатил все-таки ребят к Витебскому вокзалу. Место было памятным, именно здесь два года назад состоялся митинг, отсюда забрали Петра и увезли в неизвестном направлении.

– Да, мрачное местечко, – подумал вслух Петька. – Здесь все и начиналось: революция, арест, тюрьма и письма молоком любимой на волю.

– Какие письма? – удивилась Ирина. – Ты там сидел всего одну ночь.

– Но зато какую! Вся жизнь, как говорят приговоренные к расстрелу, пронеслась у меня перед глазами: глазастая няшная Ириска у меня на груди, храпящий на ухо Матрос в обнимку с Танькой, крутая Пашкина тачка и он сам, питерский предприниматель, а в будущем – владелец фабрики по пошиву трусов.

– Почему трусов? – возмутился Пашка.

– Друг один рассказывал, мы с ним как-то в Артеке отдыхали. Этот Мишка сам из Харькова, но десять лет назад родители уволокли его в Израиль. Теперь общаемся «ВКонтакте». Так вот, его мать – пианистка – строчит своими длинными музыкальными пальцами трусы с люрексом и кормит этим ремеслом и его, обормота, и бестолкового мужа-скрипача, который вообще не работает, а лежит сутками на диване, проклиная Россию, Украину, Израиль и Америку.

– Ну и терпло ты, Петька! Надо идти загружаться в поезд, а ты сидишь и болтаешь, черт знает, о чем! – напомнил цель поездки приятель.

– Скучный ты человек, Пашка. Нет бы спросить, за что проклинает этот гений Страдивари супердержавы? А ты бухтишь! Тем более, до отправки состава еще полчаса.

– Ну, и за что? – поинтересовался Пашка, зная, что если уж Петька задумал рассказать какую-то историю, то непременно должен ее выложить.

– А за то, дорогой мой друг Паша, что отравили они ему жизнь. Америка – тем, что помогла создать это славное государство Израиль, где его, уважаемого Аркадия Исааковича, стали запросто звать Аркаша, не понимая и не принимая его талантов. Израиль – тем, что жена-красавица вынуждена денно и нощно сострачивать кусочки ткани, чтобы чья-нибудь еврейская попа красовалась в них перед своим мужем. Украина – тем, что она совершенно непригодна для проживания такого гения, как он.

– Ну, а Россия-то чем ему не угодила? – не вытерпел Пашка.

– А тем, что когда-то в восемнадцатом году она выделила из своих пределов государство и назвала Украина, а эта страна… И дальше опять по кругу. Мишку так зациклило, что он множество раз описал мне эту ситуацию.

– Он, небось, в армии служит? – поинтересовалась Ира. – У наших знакомых, уехавших в Израиль, даже дочка с ружьем ходит.

– Не, Миха не служил, он непригоден к строевой. Он как-то в теракте под раздачу попал. Арабы взорвали их автобус, едва выжил. Теперь в универе бесплатно учится за грант, как жертва террора.

– Россию все ругают. Одни за то, что образовали государство, другие за то, что самостийности не дают, третьи за то, что она все еще существует. Нам не привыкать. А как по мне, то нефиг было эти государства плодить, – сердито вставил Пашка. – Была бы единая и неделимая, сейчас бы не сидели в окружении врагов, а все твои дружки либералы. Давай, вали в свою страну победившей демократии. Посмотрим, что запоешь по приезде.

– Чего это он так рассвирепел? – спросила Ира, поднимаясь по крутой лестнице Витебского вокзала.

– Не обращай внимания. Я в общаге всех достал победой демократии в отдельно взятой Украине. Русофил монархист Терминатор темную обещал сделать, коммунист Матрос обещал матрас экспроприировать, который сам же мне когда-то отдал, считая, что не к лицу последователю идей марксизма-ленинизма нежиться на мягком. Пашка молчал все это время, а сам, вражонок, оказывается, тоже злился. А что тут злиться? Если бы правили демократы, разве было бы такое безобразие, чтобы президент Российских железных собирал бы коллекции дорогих шуб, а на одном из главных вокзалов Северной столицы не было б ни лифта, не эскалатора! Эскалаторы есть уже в любом затрапезном супермаркете, а здесь, где они просто необходимы, их нет! – топнул Петька ногой по ступеням серых вокзальных сходней, по которым, пыхтя и отдуваясь под тяжестью своих чемоданов, безропотно тащились пассажиры.

– Ну и причем тут демократия? – удивилась Ира.

– А при том, мой юный друг, что в демократической стране власть сразу же отреагировала бы на сигналы борца с коррупцией Алеши Поповича, вернее Навального, и поинтересовалась у железнодорожного президента: откуда дровишки, вернее, шубы? Он бы парочку продал и сделал эскалаторы. Правда, бабушка? – обратился он к старушке, чей чемодан подхватил еще на нижней площадке лестницы и тащил наверх вместе с огромным Ирининым.

– Ох, и не говори, сынок, тяжко совсем тяжко, – ответила старушка фразой, которую, судя по интонации, повторяла по любому поводу и без повода.

Поезд «Санкт-Петербург – Одесса» стоял на боковом пути, который ребята с трудом смогли найти.

– Странный какой-то поезд, – засомневалась Ира. – Ты уверен, что мы ничего не перепутали?

– Видишь, табличка висит: «Санкт-Петербург – Одесса». Разве есть на свете другие такие же два города? Что тебя не утраивает?

– Старый он какой-то. Мне кажется, я в военных фильмах такие же видела. Откуда этот здесь взялся?

Состав, действительно, новизной не отличался. Старые вагоны, запущенные в эксплуатацию, как минимум, полвека назад, окрашенные темно-зеленой краской, с давно не открывавшимися окнами, с потерявшими былую прозрачность стеклами в деревянных рамах, со специфическим запахом нечистот и мазутной смазки, исходившим из-под днища вагонов, производил не самое лучшее впечатление.

– Смотри, какая краля! – послышалось за спиной. – Поезд ей старый!

Это говорила стоявшая у дверей вагона высокая толстая проводница в форме, едва сходившейся на ее обширной груди.

– У вас в России власть народных денег не жалеет! Сделала такие цены на билеты, что народ перестал ездить, а у нас на Украине думают о людях, цены низкие, вот и нет средств новые составы закупить.

– Странно, зачем же вы тогда такую замечательную власть свергли? – поинтересовался стоявший у вагона мужичок спортивного вида.

– А кто ее свергал? Мы что ли? – взвилась проводница. – Это придурки майданутые устроили. Им больше делать нечего, только скакать! – с большим чувством высказала она и скомандовала:

– Заходите в вагон!

Внутреннее убранство вагона тоже комфортом не отличалось. Тяжелый дух плацкарта был замешан на различных запахах: еды, которую вытаскивали пассажиры из пакетов, лишь стоило тронуться составу; не совсем высохшего белья, стиранного дешевыми стиральными порошками; старых матрасов, лежавших в скатках на вторых полках, пропитанных за долгие годы эксплуатации потом многих тысяч спавших на них пассажиров.

– Да, вагоны из моего забытого детства, – произнес Петька, заталкивая Иринин чемодан под нижнюю полку вагона.

– Как это вы умудрились забыть то, что еще не прошло? – поинтересовалась сидевшая на соседней полке немолодая женщина.

Пока Петька собирался с мыслями, чтобы ответить на это провокационное замечание, в их отсек зашел еще один пассажир и недовольным тоном сказал:

– Молодой человек, если вы уже устроились, дайте это сделать остальным.

– Да, да, пожалуйста, мы выйдем на улицу глотнуть на прощание чистого воздуха. Идем, Ириша! – с готовностью ответил Петька и повернулся к стоявшей в ожидании девушке.

Когда они вернулись, соседи по купе – дама и строгий мужчина – уже сидели рядом на одной из нижних полок, а на боковом сидении примостился новый пассажир – мужчина лет сорока с большой гладкой лысиной, обрамленной густыми черными кудрями, и ярким сладострастным ртом с влажными пухлыми губами. Поздоровавшись с новым соседом, Петька, скользнув взглядом по новому соседу, подумал: «Чистый сатир с картин из «Эрмитажа», только козлиных ног не видно».

– Садись, Ириска, – показал он жестом на свободную полку.

– Ириска, я не ослышался? – спросил Сатир. – Очень мило. Это значит «Ирочка»?

– Кому как, – недружелюбно ответил за подружку Петька. – Кому Ириска, а кому и Ирина Дмитриевна.

– Вот как! – улыбнулась пожилая дама и тут же обратилась с вопросом к засмущавшейся девушке:

– Ирина Дмитриевна, я правильно поняла, что у вас с этим молодым человеком верхняя и нижняя полки?