Личное сообщение

Личное сообщение
Ирина Астрина

Роман об очень непростых взаимоотношениях милой преподавательницы французского и её невероятно красивого и способного ученика – айтишника; о взаимоотношениях, сложившихся совершенно непредсказуемым образом и приведших героиню к драматической развязке. Текст полон сдержанной чувственности, интригующих намеков, ненавязчивого юмора. На страницах романа автор делится своим взглядом на самые разные стороны столичной жизни: от явлений природы и архитектуры до политических акций и астрологии.

Личное сообщение

Психологическая драма о любви

Ирина Астрина

Ну к чему ополчаться на страсти? Ведь это же лучшее, что есть на земле, это источник героизма, восторга, поэзии, музыки, искусства, решительно всего.

    Г. Флобер «Мадам Бовари»

© Ирина Астрина, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I[1 - Данный текст представляет собой литературное произведение, все совпадения являются случайными (прим. автора).]

Мне часто снится, что я мертва. Проснувшись, убеждаюсь: сны не врут. Просто люди невнимательны к тому, что творится вокруг. Они сидят в офисах, кафе и квартирах, катаются на велосипедах, выгуливают в парках детей и собачек и совершенно не замечают, что бок о бок с ними находится умершее существо. А в это время я, словно сухая травинка, желтею то тут, то там среди бурной зелени и распустившихся цветов. Вот проносящаяся мимо девица лет шестнадцати чавкает жвачкой прямо у меня над ухом. «We need to finish our negotiations as soon as possible…»[2 - «Нам нужно закончить переговоры как можно скорее…» (англ.)] – деловито беспокоится в телефон мужчина в дорогом костюме. Девочка тянет усталую бабушку к лотку с мороженым. Парочка разглядывает афишу с изображением какого-то поп-монстра, ломающего собственную гитару. И всё это без малейших признаков апокалипсического ужаса. Окружающие не видят труп, так как танатология сообщает им, что после стандартной смерти тело разлагается на химические элементы и становится непригодным к использованию. При этом наука не уточняет, что после моральной оно способно ходить, спать, питаться с относительным аппетитом и выглядеть более или менее привлекательно.

Самое удивительное, что даже такой чуткий человек, как мой муж, не понимает случившегося. Разумеется, он знает, что я больна, но не догадывается, сколь далеко зашло дело. Смерть ведь овладевает человеком по-разному. Вдруг приключится сердечный приступ, инсульт, авария, несчастный случай. А может вас тихонько спихнёт в могилу тяжёлая продолжительная болезнь, как выражаются телевизионные дикторы, объявляя о кончине выдающейся личности. В моём случае случилось и то и другое. Болезнь длилась долго, но остановка сердца произошла внезапно. Словно киллер, неслышно проникающий в подъезд за своей жертвой, смертельный недуг подкрался незаметно и там, где я меньше всего ожидала. На работе.

Всё началось три года назад в прекрасный майский день. Безусловно читатель имеет право предположить, что раз так, раз всё началось с идиллии, то Смерть по контрасту должна была сцапать меня в какое-нибудь холодное тоскливое время под завывания ветра. Обычно катастрофы выбирают подобный антураж для создания пущего эффекта. Однако со мной Она поступила коварно, явившись без предупреждения в такой же чудесный солнечный день в мае.

Впрочем, вернёмся на три года назад… Да, день был ослепительный, и было тепло, и Москва сияла как открывающая бал немолодая, но по-прежнему ничего себе щеголиха, и я пришла на рабочее совещание, будучи ещё живой и относительно здоровой. Как тогда живой, так и сейчас мёртвой, я работаю в одном и том же заведении – лингвистическом Центре, название которого представляет собой никому непонятную забористую аббревиатуру. Учреждение, конечно, не старинное, но и не так, чтобы вовсе без биографии. Возникло оно после перестройки с тем, чтобы обучать нашему мозгодробительному с точки зрения грамматики языку хлынувших в страну иностранных бизнесменов. Эти hommes d’affaires[3 - Деловые люди (франц.)] набирали на работу российских граждан, а те, не пожелав отставать от заморских патронов, принялись в свою очередь осваивать европейские языки. Помимо собственно преподавания Центр ведёт развлекательно-просветительскую деятельность, устраивая киносеансы, вечеринки с поеданием деликатесов страны изучаемого языка, культурологические круглые столы и прочее. Лично я в этом не участвую по причине ярко выраженной социофобии, то есть боязни общества. Однако, несмотря на игнорирование мной культурного аспекта, жизнь в Центре бьёт ключом и без меня.

Время от времени наше заведение меняет адреса, оставаясь при этом всегда в сердце города. В данный момент (как и три года назад) мы находимся недалеко от прудов, славившихся некогда своим загрязнением. Рядовой москвич или гость столицы вряд ли знают, что исторически в этом районе кучковались французы. В сонном переулке стоит собор в честь почитаемого католиками короля, куда стекается на Рождество и Пасху вся столичная французская диаспора. Постройку церкви в этом месте одобрила ещё Екатерина Вторая. Поначалу она велела возвести её в Немецкой слободе. Однако та находилась слишком далеко от известной улицы, в старину завлекавшей покупателей французским парфюмом да кружевами, а потому никогда не отличавшиеся большим боголюбием франкофоны не желали ради мессы тащиться на другой конец города. Рядом с собором в те времена находились церковные дома, французские благотворительные учреждения, гимназия, школа.

Дальнейшему развитию этой petite France[4 - Маленькая Франция (франц.)] помешала Первая мировая война. Если бы мы не поспешили выручать «братьев-сербов», лелея тайную надежду завладеть наконец Константинополем (о чём сейчас почему-то не любят распространяться), то в квартале возник бы крупный жилой комплекс для французской колонии, включающий библиотеку, театр, Коммерческий музей и даже Генеральное Консульство Франции. Примечательно, что французский лицей и сейчас находится тут же. Стайки галдящих не по-нашему ребятишек бродят по кварталу, настораживая угрюмых ортодоксальных женщин, прихожанок знаменитого монастыря, настоятель которого есть «особа, приближённая к Императору».

Теперь вы понимаете, что нахождение нашего Центра именно в этом районе закономерно. Ведь изначально мы специализировались на преподавании русского и французского наречий. Это сейчас вы имеете возможность учить дополнительно языки Диккенса и Сервантеса, а также готовить ваших чад к сдаче любых школьных экзаменов, наняв репетиторов из нашего учебного заведения.

Центр избрал местом своей дислокации большой серый дом, в котором в начале двадцатого века располагались ОКНА РОСТА. Конечно, мы занимаем не всё здание, а лишь небольшое помещение на четвёртом этаже в одном из подъездов. Наш директор Ксавье однажды подсчитал ступени в пролётах и обнаружил, что каждый из них обладает своим уникальным количеством. «Однако же оно как-то держится…», – удивлённо заметил он. Думаю, в этом факте заключена для него вся суть России. Ксавье ещё не старый, гладковыбритый, но при этом кудрявый мужчина, шевелюрой смахивающий на наполеоновского маршала Мюрата. На нём всегда голубые или сиреневые сорочки и очки в крупной чёрной оправе, которая вкупе с волосами придаёт их обладателю сходство с пуделем в маске для подводного плавания.

В тот памятный майский день трёхгодичной давности в Центре состоялось собрание, на котором директор призвал нас, преподавателей, унять страсть к «ненужным ксерокопиям идиотских упражнений».

– Почему вам так не жаль бумаги, – распалялся главный начальник. – Вы полагаете, ксерокс – это дар доброго ангела?! (Забавно, но по-французски это устройство называется вовсе не так звучно, всего лишь «фотокопировальница»). Между прочим, Центр выложил за него немалые деньги. Нельзя чтобы преподаватель копировал любую глупость, которую он желает впихнуть студенту в голову. Прежде подумайте, а оно ему надо? А вам? В конце концов, берегите леса, экологию, эта тема разбирается в каждом современном языковом пособии!

Ксерокс – больная тема Ксавье. Будь его воля, он бы поместил аппарат под стеклянный колпак, провёл сигнализацию и отлавливал тех, кто намеревается покуситься на ценный прибор с целью использовать его по назначению. По этому вопросу он способен разглагольствовать чуть ли не часами, однако на сей раз директорские заботы заставили его ограничить эту часть выступления пятнадцатиминутным временным отрезком.

– Следующий момент… по поводу одежды, – Ксавье слегка скривился. – Наши клиенты – кто? Солидные организации, всемирно известные компании, мировые бренды. Ваши студенты – кто? Достойные руководители и сотрудники этих предприятий. Вы обязаны иметь надлежащий вид, а не джинсы, которые выглядят так, будто вы пережили атаку крокодила.

– Да и вот ещё… снова вынужден напомнить. Запрещаю добираться до ваших учеников на машинах!! Извольте ездить общественным транспортом. Самое оптимальное – на метро, это чуть ли не единственное, на что можно положиться в России!

Закончив сию тираду, разволновавшийся руководитель провёл рукой по лбу и удалился с видом, вполне достойным маршала, оставившего своих солдат размышлять о грандиозности сказанного.

Отступление главного шефа означало, что теперь слово возьмёт начальник помельче. Его зовут Антуан, и он – обладатель своеобразной внешности. При взгляде на него вам на ум могут прийти два слова: «козёл» или «мушкетёр». Зависит от вашей доброжелательности. Эта оригинальность имеет место благодаря многомесячным усилиям по отращиванию бородки, которой Антуан страшно гордится, хоть она и являет собой тщедушный пучок волос, жалобно стекающий с подбородка. В остальном это вполне обычный юноша приятной наружности. Высокий, стройный, с хорошими манерами.

Антуан с энтузиазмом оглядел своих апатичных подчинённых, то есть нас. По возрасту и внешности состав довольно пёстрый. Молоденькие девушки только-только из университетов-институтов, женщины средних лет и несколько почтенных дам – бывших школьных учительниц, подрабатывающих на пенсии. Отдельно выделялись преподавательницы – настоящие француженки. Все в однотипных джинсах, рубашках одного фасона, с одинаковыми длинными носами. Разнились лишь цвета топов и оттенки джинсовой ткани.

Подёргивая бородку, Антуан повёл речь об учебной рутине, о старых и новых пособиях, тестированиях студентов, проблемах нечитающихся компакт-дисков, культурных мероприятиях Центра. Однако особо волновала оратора тема отчётности.

– Дражайшие коллеги, и опять и снова я обязан обратить ваше внимание: не желаю и не буду принимать отчёты, заполненные одновременно синими, зелёными и красными чернилами, отчёты, чей внешний вид явно свидетельствует о том, что они служили подставкой для чашек с кофе, отчёты с размазанным кремом от пирожных и следами губной помады. И, пожалуйста, не пишите на них посланий типа «Антуан – ты идиот», потому что это документы, которые я передаю менеджерам компаний, где трудятся ваши студенты. В части, предназначенной лично мне, можете формулировать всё, что вы обо мне думаете и хотите до меня донести. Впрочем, русские преподаватели более дисциплинированы, – закончил он обнадёживающе для местного персонала.

Событие, явившееся катализатором моей болезни, а впоследствии смерти, случилось в самом конце собрания, когда Антуан предложил заменить отбывающую в отпуск сотрудницу. Сложно сказать, что сподвигло меня согласиться. Как правило, я не беру замен, не испытывая желания подстраиваться под чужую программу и лишний раз контактировать с незнакомым коллегой (не забывайте о моей социофобии). Показалась ли пропозиция заманчивой из-за близости офиса к Центру да и к моему дому (я живу хоть и не в пределах Садового, но легко дохожу до него пешком) или в тот момент у меня наблюдался дефицит учеников, сейчас я не могу этого вспомнить. Возможно, это было просто то, что называется словом «фатум». Так или иначе, я решила взять два чужих урока на следующей неделе.

Подозреваю, что читатель уже давно недоумевает: разве тот, кто боится людей, способен работать педагогом? Отвечу так: в принципе, это возможно при условии, что вы любите свой предмет, а также если число обучаемых в группе не превышает трёх. В идеале для собственного комфорта следует ограничиться одним студентом. Кроме того, нормальный учитель всегда знает больше ученика, что пробуждает чувство превосходства и вынуждает застенчивость затаиться (пусть всего лишь на время урока). Занятия проходят не в Центре, а прямо на рабочих местах моих студентов, то есть в различных французских компаниях. С одной стороны, это позволяет практически никогда не видеть начальство и коллег (кроме пресловутых собраний два-три раза в год), с другой – в этих компаниях я – особа пришлая и относятся ко мне с уважением.

Обучение взрослых людей иностранному языку больше походит на развлечение. Представьте, какой-нибудь менеджер среднего, а то и высшего звена решил сам или по воле обстоятельств, называемых халявой, приняться за покорение французской грамматики и лексики. Прежде всего он обнаруживает, что изрядное количество французских слов похоже на английские. Немного смущает неудобоваримое произношение, но студент всё равно пляшет в эйфории. А как же иначе? Ведь, едва ступив на новый материк, первопроходец узрел там массу знакомой флоры и фауны. Ой, вот тут известный цветочек, а за ним зверёк с хвостом пробежал, я ж его знаю! Однако ребячий восторг быстро сменяется недоумением. Кто-то старается отнестись к неприятному повороту событий с юмором, кто-то раздражается не на шутку. Дело в том, что человек, владеющий английским (а большинство служащих иностранных компаний изучали в школе именно его) не может смириться с тем, что притаившаяся в засаде французская грамматика вдруг выстреливает оттуда родами, артиклями, которые то сливаются с предлогами, то существуют отдельно, а главное каверзными спряжениями. А уж числительные…

– Не-е-е, ну они чего не могут как люди сказать «семьдесят»?! Зачем «шестьдесят и десять»?!

Читатель может вообразить, какую бурю эмоций вызывает необходимость произнести комбинацию слов «четыре раза по двадцать и пятнадцать» для обозначения числа «девяносто пять». Некоторые даже начинают подозревать преподавателей в умышленном издевательстве. Более вежливые злятся на французов: «Садюги… пусть по-русски говорят!»

Конечно, многие студенты ломаются скоро и бесповоротно. Походив на уроки месячишко-другой, они понимают, что дело труба, и испаряются как утренний туман над Сеной. Порой встречаются совсем безнадёжные личности вроде очень милого, похожего на Винни-Пуха, директора крупного французского супермаркета. На мой вопрос «А где же ваша тетрадь?» он лишь похлопал пушистыми ресницами и удивлённо осведомился «Она нужна?» Медвежонок всё же завёл крохотную школьную тетрадку в клеточку и добросовестно пыхтел, записывая туда всё, что полагалось. Он делал это на протяжении нескольких месяцев, однако девица-недотрога (читай: французская грамматика) держалась неприступно, и этот солидный начальник не смог приблизиться к ней дальше глагола «быть». Поиметь девицу ему так и не удалось[5 - Второй основополагающий глагол после «быть» – это глагол «иметь» (прим. автора).], но он часто утешал себя и меня: «В институте я хорошо учился по химии».

Симпатичный ученик-геолог, обожавший рядиться в жёлтые рубашки и розовые джемперы («цветовые пятна в серой жизни», – пояснял он), принял решение осваивать лишь инфинитивы. «Я ходить к начальнику», «Начальник сказать, что я работать плохо», – докладывал он, ни секунды не тушуясь. Таким же макаром геолог болтал по-английски и был уверен в своей правоте. Никакие мои доводы в расчёт не принимались, и лишь после того, как изумившийся этой манере общения коллега-француз сказал: «A ты бы, старик, поспрягал всё-таки глаголы!», ученик согласился попробовать запомнить первое лицо, но всем остальным формам он такой привилегии не предоставил.

Частенько люди отказываются усваивать синонимы. К примеру, два глагола со значением «приходить». Обычно радостно выбирается тот, который существует и в английском, то есть arriver. Мои уверения в абсолютной частотности обоих слов и в том, что даже если сами они никогда в жизни не произнесут второй глагол, он обязательно встретится им в тексте или в речи собеседника, не имеют никакого действия. Аргумент всегда один и тот же: «Два слова запомнить не смогу!». Более, чем странное оправдание для людей, собравшихся освоить нечто большее, нежели словарь Эллочки-людоедки.

Уже упомянутый поход на замену коллеги должен был состояться во второй половине дня. А с утра я провела урок в солидной нефтяной компании. Там у меня пара интересных экземпляров. Давайте назовём первого Сонный, а второго Шустрый. Оба компьютерщики. Почему-то мне на них везёт. Практически половина моих студентов трудится на ниве информационных технологий.

Сонный постоянно находился в состоянии анабиоза. Он был молод, белобрыс, голубоглаз, до ужаса апатичен и, как казалось, совершенно неспособен к языкам. Лишь однажды он слегка зашевелился во сне, споткнувшись о слово boucle[6 - Пряжка, застёжка (франц.)], оказавшееся не тем, чем он ожидал. «Что это? Что? Объясните! – разнервничался ученик. – Я знаю только сову Буклю!!» За два года Сонный так и не научился толком самым простым фразам.

Шустрый – весёлый взъерошенный брюнет лет сорока – говорил по-французски довольно бойко, однако имел обыкновение путать слова. Так, нечётко произнося «guerre»[7 - Война (франц.)] и «gare»[8 - Вокзал (франц.)], он часто отправлял себя и знакомых на войну. Или, не моргнув глазом, рассказывал о «мужике с зелёными яйцами». Мысленно я прикидывала всю непредсказуемость личной жизни этого неординарного субъекта, однако тут же разочаровывалась, понимая, что студент просто перепутал «oeufs»[9 - Яйца (франц.)] и «yeux»[10 - Глаза (франц.)], а герой его истории – обычный ничем не примечательный мужчина. Да и слово-то, положа руку на сердце, означает «куриные яйца», а не то, что подумал читатель. Смешные казусы случались с Шустрым регулярно, а потому почти каждый урок мне в уши поступал поток жалоб на недалёких франкоговорящих сослуживцев. Для успокоения обескураженного ученика я рассказывала о Марке Твене, который, пытаясь общаться по-французски в Париже, так и «не смог заставить этих идиотов понять их родной язык».

Вообще-то проблемы Шустрого и американского классика не уникальны. Недавно одна из студенток сообщила простой вроде бы факт: «Наш генеральный на Корсике». Перед моими глазами уже плыли заросли мак?, женщины в чёрных одеждах, кровавые разборки, Жанна из романа Мопассана, пережившая на Корсике момент простого женского счастья. Но… всё обернулось как-то уж совсем прозаично. Шеф не вынашивал планы кровной мести и не совершал романтическое путешествие. Он был даже не на Корсике (en Corse), а всего лишь в курсе (en cours) текущих событий.

Прискорбно, но… после двух лет обучения студенты по-прежнему не помнили элементарных вещей. Вот Сонный в тысячный раз погрузил меня в мистику. «Всё деревья, деревья, за ними церковь, а потом появляется Вий…»[11 - Сонный неверно произнёс слово ville (город), которое должно звучать как «виль» (прим. автора).], – меланхолично интриговал он. Не будучи сильно начитанным, Сонный не пытался пересказать гоголевскую страшилку на языке Бальзака, а попросту повествовал о путешествии в подмосковный город.

Такие ситуации возникают на уроках постоянно, поэтому преподаватель изрядно веселится, наблюдая за стараниями учеников. Однако даже самое приятное времяпрепровождение необходимо порой прерывать, дабы ощущения не утратили остроту. Ради этого и берётся иногда отпуск, ибо устать от подобной работы невозможно. В том году до моих каникул оставалось несколько дней. Несколько дней, в которые и нужно было подменить коллегу, уже наслаждающуюся на каком-то из морей.

На замену я отправилась из Центра, куда заскочила, дабы взять нужный для этого дела учебник. Возле входа группа девушек-француженок отравляла никотином весенний воздух. Порадовавшись тому, что не знаю никого из них и, стало быть, не надо говорить им bonjour[12 - Здравствуйте (франц.)], я решила пойти в нужную фирму по бульвару.

Старинный бульвар в хорошую погоду веселил душу. Кучки формальной и неформальной молодежи, мамаши с колясками, пенсионеры с домашними любимцами – все наслаждались теплом, радостно-фисташковой травой и солнышком. Возле памятника русскому драматургу экзотический музыкальный коллектив в головных уборах из перьев который день давал концерт, поднимая настроение москвичам и работающим на бульваре гастарбайтерам. Если отдалиться от музыкантов, то слышен птичий гомон.

Я купила мороженое и, не спеша, двинулась по бульвару. Быстро миновала толпу, глазеющую на пернатых инструменталистов, и пошла по аллее, щурясь от солнечных лучей и одновременно изучая прохожих, а порой и обитателей бульвара. К примеру, компания бомжей с одеялами явно проводила здесь не первую ночь.

Офис французской компании, куда я направлялась, располагался в здании, соседствующем с модным театром. Нет, не в стареньком двухэтажном домике фасадом на бульвар, а в уродливом современном строении, которое, к счастью, догадались расположить в глубине, чтобы не портить вид бульварного кольца. Я заявилась раньше назначенного времени, и мне пришлось немного послоняться туда-сюда, разглядывая театральные афиши. Когда же до начала занятия оставалось пятнадцать минут, я вошла внутрь стеклянно-бетонного монстра и, подав паспорт, сообщила, что я преподаватель французского языка. Регистрирующий посетителей молодой охранник попытался состроить глазки, но умолк, раскрыв документ. «От возраста шокировался, бедолага», – подумала я. «Сорок женских лет – это вам не фунт изюма, а для России – так вообще приговор, не подлежащий обжалованию». Гордо забрав у разочарованного стража паспорт, я поднялась на третий этаж. До чего же безлики все офисы! Как только работающие в них люди умудряются не сойти с ума в этих выкрашенных белых краской помещениях с одинаковыми дверями!

Снова ресепшн. Я назвала имя студента. Девушки-рецепционистки в солидных фирмах все миленькие как на подбор, каблучки-юбочки, завитые локоны.

– Пожалуйста, пойдёмте, я вас провожу.

Здесь тоже, как и везде, белые комнатки с прозрачными дверями. Правда, двери снабжены жалюзи, но вряд ли кто-то кроме больших начальников имеет право их закрывать. В центре просторный зал, уставленный компьютерами. Возле них вьются стайки мелких служащих, вынужденных весь день маяться на виду у коллег. Те, кто рангом повыше, сидят в белых комнатках. В общем, надо обладать изрядной любовью к социуму, чтобы не свихнуться от постоянного пребывания на глазах у сослуживцев…

Я долго думала, как бы его описать.