Яд для Моцарта

– Девятнадцатое, – подумав, ответил парень. – Сегодня же суббота? Значит, точно девятнадцатое.

Катя задрала носик и торжественно произнесла:

– Девятнадцатое июня 1948 года с сего момента объявляется самым знаменательным днем в моей жизни! – и, сменив тон на доверительный, шепнула парню на ухо: – Давай его запомним и будем хранить как талисман.

…

Они не продвинулись и на пару метров, как вновь увидели еще более ссутулившуюся и поникшую фигуру того самого композитора, за которым занимали очередь.

– Дмитрий Дмитриевич! – окликнула его девушка. – Ну как, достали билеты?

Композитор подошел к ребятам. Взгляд серых глаз казался опустошенным, уголки рта искривлены, будто от горечи.

– Что с вами? – с тревогой спросила девочка, почувствовав неладное. – Окошко не нашли?

– Нашел, нашел окошко. Низенькое такое. Над ним табличка висит «Администратор» – все как полагается, – речь композитора была сухой и отрывистой, словно разорванная на части.

– И что?

– Подошел я к нему… А оно низенькое, понимаете ли, вот специально, чтобы человек изогнулся! Вот специально, чтобы в дугу изогнулся… Я, конечно, изогнулся, и туда заглядываю. А администратор меня спрашивает: вам чего? Я ему говорю, что хочу два билета на фильм. А он: а почему это я вам должен билеты давать? кто вы такой? Я говорю ему: я – Шостакович…

Композитор замолчал.

– Ну, а он-то?!. – с замиранием сердца и напрочь позабыв о физиологической потребности организма в осуществлении дыхательного процесса, выспрашивали молодые люди.

– А что он? Он мне отвечает: а я, говорит, Смирнов, ну и что? И в это время я, понимаете ли, стою, так сказать, перед ним, согнувшись, потому что окошечко так специально сделано…

– Ну и что же вы не объяснили этому непросвещенному идиоту, что вы тот самый Шостакович, который музыку к этому фильму написал? Это же ваш фильм! – парень едва сдерживал порыв праведного гнева и возмущения.

– Да что вы, зачем? – Дмитрий Дмитриевич спрятал голову в плечи, словно в нескольких сантиметрах над его головой кто-то размахивал огромной дубинкой. – «А я – Смирнов, ну и что?» Так я и ушел. Не люблю, понимаете ли, просить, не люблю…

Композитор повернулся и медленно побрел дальше. Молодые люди были смущены. Опустив взгляд долу, они впервые почувствовали, как твердая до сих пор почва под их ногами начала проваливаться, подобно трясине…

Диалог с паузами

– Почему исчезло изображение? Внезапно, без всякой на то причины блики огня захлестнули и без того нечетко просматривающуюся фигуру.

– Ветер, во всем виноват ветер.

– Ветер, который разносит яд по планете? Неужели весь воздух пропитан отравой? Наверняка это вредно. Может быть, попробовать как-то научиться обходиться без воздуха?

– Не думаю, что в земных условиях это получится.

– Что же стало с тем человеком, которого нещадно травили в то смутное историческое время?

– Он был вынужден покинуть родную страну и подыскать себе временное пристанище в другом уголке земного шара, куда ядовитые потоки не долетали.

– Но я не могу понять – зачем нужно было избирать такой изощренный способ убийства? Выходит, целью была не смерть?

– Разумеется… Если Гений остро ощущает вопиющую диссонантность бытия, этого вполне достаточно.

– Достаточно для чего?

– Чтобы он не чувствовал себя счастливым. Противник радовался своему превосходству над Тем, кто в действительности был выше его.

– Так вот в чем кроется истинное предназначение отравы?

– Может быть. Ты уже близок к истине. Впрочем, скоро ты сам все поймешь, и мне не придется объяснять тебе самое главное, самое страшное и трудное для меня.

– Но откуда тебе известны такие подробности?

– Я был там. Я странник, и мой удел – всегда идти сквозь времена и расстояния, принимать различные обличья, в сущности оставаясь собой.

– Если я правильно тебя понимаю, брат, ты бродишь не как попало, ты сопровождаешь (или преследуешь?) тех, для кого открыта дверь в трансцендентность, кто способен слышать музыку сфер, подобно мне?

– Подобно тебе…

– Но зачем, если ты приносишь им только несчастья? Зачем ты отравляешь их существование, мешаешь выполнить свое изначальное предназначение, с которым они явились в этот мир?

– Я вынужден так поступать, у меня нет иного выбора.

– О, как ты жесток, брат! Пребывая рядом с тобой здесь, один на один среди бескрайних просторов, я и не подозревал о том, насколько ты опасен и коварен! Отойди от меня, я не хочу больше говорить с тобой!

– Постой, брат, не горячись. Видно, настало время, когда не ты, а я должен успокаивать тебя. Мы поменялись местами.

– Ну это уже слишком! Если не уходишь ты, тогда я сам покину тебя. Нам незачем сидеть у одного костра, я вполне могу развести огонь и вдалеке от тебя.

– В том-то и дело, что не можешь.

– …То есть как не могу? Что кроется в твоих словах?

– Истина. Мы с тобой – родные братья, и нам предназначено волей Всевышнего никогда не разлучаться. Поэтому я и следую за тобой в истории человечества.

– Не следуешь, а следишь!

– Ты волен называть это как хочешь.

– Но почему тогда я ни о чем не знал, ни о чем не догадывался до сих пор? Ты помнишь, а я нет. Это более чем странно. Я не нахожу объяснения…

– Подожди немного.

– …И почему ты вдруг решил открыть мне глаза?

– Я подумал, что так будет лучше. Справедливее…

– О, звезды! Вы слышите, о чем говорит тот, который, по несчастью, приходится мне кровным братом! Он вещает о справедливости! Подумать только! Ответь же мне: какая может быть справедливость хотя бы в твоих намерениях, если ты беспричинно таишь коварные намерения против родного брата?

– Отнюдь не беспричинно.