Энциклопедия наших жизней. Семейная сага. Наша доченька – Стэлла. Том 4. Перестройка

Мужичек сразу вспомнил, что – «Вон в том доме, втором от краю, на верхней улице живет хозяйка Таисья. Вот, именно, она и продает свой дом».

Дальше – состоялось знакомство с хозяйкой дома.

«Проблему» оседлали, и, «взяв лошадь под уздцы», въехали в это поместье Таисьи, купив его у неё в собственность. При оформлении всех документов на покупку, выяснилось, что эта новая улица построена на территории бывших огородов. Каждому дому деревни Подольниха, в своё время были прирезаны земляные наделы под огороды. Участки выделялись на земле, прилегающей к домам и располагались они все на крутом склоне, отделяющем Подольниху от большого луга и старого леса.

Земля выделялась в аренду и почва была в этом месте глинистой. Поэтому возделывали огороды далеко не все деревенские жители. Поскольку в Подмосковье уже давно начался ажиотаж и борьба за каждый свободный клочок земли, нашлись умные люди, которые стали покупать эти огородные наделы и строить на них коттеджи. Так и родилась в Подольнихе ещё одна улица – без названия. И построено было на ней не больше 10 домов.

Участок, прилегающий к купленному дому Таисьи, был узким, и, как и все другие дома этой линии, застроен по склону, сбегающему к деревне. Оказалось, что к купленному участку примыкают ещё два не проданных огородных надела.

Поторговавшись, Юре и Стэлле удалось купить эти два земляных участка, присовокупив их к основному, на котором был выстроен дом Таисьи. В результате, наша молодежь стала обладателями дачного большого двухэтажного дома и 17-и соток земли.

Нам объявили об этом приобретении, когда уже все документы были оформлены. В одно из воскресений нас пригласили на семейное новоселье. С тех пор Подольниха породнилась с нами, вернее будь сказано – мы вросли своей судьбой в это удивительное местечко…

Приехав к Стэлле и Юре на дачу, мы были очарованы в первую очередь – воздухом. Его, казалось, можно было пить бесконечно, не переставая. С одной стороны – лес, с преобладанием сосновых и еловых деревьев, а из низины, через старые выцветшие крыши деревенских домов, как легкий туман, к нам поднимался влажный, напоенный свежестью воздух водохранилища.

Поразил нас большой на первый взгляд участок, сбегавший сверху вниз. Казалось, что в тот раз на нем ничего не росло, хотя, может быть, это было и не так.

Впечатление это создавалось потому, что всё кругом носило характер недавней стройки. На неровностях, взрыхлённостях и россыпях камней и песка, выделялось три здания: большой деревянный дом, недалеко от него, справа – длинный сарай, и далеко внизу – голубой туалет. Голубой, потому что дверь его была обита фанерой, выкрашенной ярко-синей краской.

В доме не до конца были отстроены комнаты, предназначенные под спальни. Потолки высокие. И, странно, крутая крыша снаружи делала второй этаж похожий на огромную мансарду. В боковины можно было заглянуть через встроенные двери. И там, за дверями, было столько места, что можно было устроить ещё по две больших комнаты.

Самым обжитым был первый этаж. Всё отделано вагонкой.

Поражал потолок. В центре была изображена многоконечная звезда, треугольные лучи которой были как бы инкрустированы двумя цветами – желтым и тёмнокоричневым. В середине этой фигуры – люстра, совмещенная с вентилятором. При включении она кружится над головой и на тебя спускаются струи прохладного воздуха. Широкая массивная деревянная лестница вела на второй этаж. Всё вместе производило впечатление оригинальности, с претензией на роскошь. Но, в целом, всё-таки до роскошного интерьера – не дотянули, а от характерного деревянного деревенского дома ушли.

На первом этаже был построен камин.

Пол был паркетный.

На купленной даче новоселье отмечалось не один раз.

Конечно, приезжали сослуживцы и – многие другие, типа нас…

Дальше с фотографиями произошло маленькое недоразумение.

Я привела здесь несколько фотографий, будучи уверенной в том, что на них приехала дружная семья Степановых посмотреть купленную дачу Стэллой и Юрой. Но Людочка говорит, что на снимках – дача не Стэллы, а – самих Степановых, у которых они все собрались по какому-то поводу.

Стэлла предупредила нас о том, что она уже продумала – как, именно, она будет перестраивать дом и обустраивать участок. Поскольку участок расположен на покатой стороне холма, она планировала сделать его уступами…

Ну, что ж! Поживём – увидим…

Часть 31

Моя мама

После смерти отца (Владимира Васильевича), мама (бабушка) стала сдавать с каждым днём. Сказалось в первую очередь то, что 7 лет она была «прикована» к постели больного отца. Мы с Милой покупали продукты и мама, практически, никогда не выходила из дома. Я думаю, что не только её мозг, но и мозги любого здорового человека «завихрились бы» от многолетнего заточения. По другому это не назовёшь.

Ну, и во вторую очередь – возраст. Ей шёл девятый десяток. Она забывала всё. Чтобы что-нибудь запомнить, она вела записи. Причём, то, что она уже записала, она забывала и записывала вновь, и записывала на всём, что подалось под руку.

И так, всё время.

Моя мама – Нина Николаевна Степанова. 1998 год

Сразу же после смерти папы, она попросила оставить её одну. Она на пустом диване расставила его фотографии, грамоты, документы. Как окаменевшая, она сидела так несколько суток. Начала потихоньку ходить, когда мы сказали, что увезём её из дома к Миле или ко мне. Немного отошла она от оцепенения только после сорокового дня. Началась весна. Милочка собиралась в деревню, где они с Володей купили дом, а мы тоже – на дачу. Мы понимали, что маму нельзя оставлять надолго одну. Она выйдет из дома, потеряется, заблудится, и мы её больше не найдём.

И вот, для мамы началась очень трудная психологически – жизнь. То Милочка забирала её на дачу, то мы её везли к себе. Мы насильно оторвали её от родной квартиры, от того во что она вросла каждой своей клеточкой. Ну, и, кроме того – там, в Дзержинке остались могилы Боречки, Бабуси и теперь – папы Воли.

И, конечно, когда мы привозили маму на дачу, мы всё время были заняты своими бесконечными делами, и поэтому мало уделяли ей внимания.

Помню однажды, сидя на лавочке, на крылечке нашего маленького домика, мама задумчиво сказала – «Я всё могла представить, но, что мне придётся на старости лет ещё раз пожить в бараке, я и подумать не могла». Действительно, спали мы с мамой в нашей малюсенькой комнатушке без дверей, похожей на купе вагона. Да, и весь наш домик был крохотным, игрушечным, но для нас он уж никак не был бараком.

В июле, в день рождения Татьяны Викторовны, они с Олегом приехали к нам на дачу. Накрыли стол, дружно посидели, распили бутылочку. Мама пожаловалась, что что-то плохо себя почувствовала. Пошла и прилегла на свою постель. Через некоторое время я пошла её проведать. Смотрю – она задыхается. Я позвала наших.

Т. В. и Олег использовали все свои возможности, чтобы как-то поддержать её. Таня и я дежурили по-очереди всю ночь около неё. Утром решили сразу же ехать в Москву. Т. В. поставила диагноз – тяжелейший инфаркт. И не ошиблась.

Маму посадили в машину к Олегу, так как у нас сидели три собаки. Доехала мама домой нормально. Сама вошла в комнату, где спала у нас всегда. Сама разложила свою одежду в шкаф и сказала – «Ну, вот, Ира, я уж к вам с Витей как-то прибилась. Я и дальше останусь с вами жить». Я уговорила её прилечь, а сама, по совету Т. В., вызвала скорую помощь. Приехали врачи, сняли кардиограмму, поставили диагноз – тяжелейший инфаркт, и сказали, что они за её жизнь не отвечают, нужно немедленно отвезти её в реанимацию. Я с трудом уговорила маму поехать в больницу. Скорая помощь отвезла нас в 20-ую, нашу районную.

Мама даже не поняла сути происходящего. Она никогда в жизни не лежала в больницах. И сейчас, при её ослабшем уме, когда её поместили в реанимацию, она решила, что мы её нарочно туда запрятали. Вставать ей не разрешали. Нас в реанимацию не пускали. Мы приходили в больницу каждый день. Просили старшую реанимационную сестру проследить за тем, чтобы маме создали какие-то улучшенные условия, говорили, что готовы за это заплатить. Наивные люди. С нас и потребовали – 600 руб. Это были очень большие деньги. Но потом с нас взимали по 600 руб. каждые сутки, но, скорей всего, маме ничего особого не улучшали.

Дежурная сестра рассказала нам, что мама то просила позвать дочек, то принималась нас ругать, говоря, что мы её сюда запрятали, чтобы завладеть её квартирой.

Нас в реанимацию не пускали. Взяли лишь записку, в которой мы старались маму успокоить и уговаривали – не волноваться и полечиться. Мама прислала в ответ записку, которая у меня сохранилась.

Прошла неделя. Мы были в полном неведении, что будет дальше. Пошли к заведующей реанимацией. Спросили, в чём заключаются «услуги» за 600 рублей ежедневных «взносов». Не думаю, что это явилось для неё откровением. Тем не менее, она сказала, что маме лучше, но она не советует сразу забирать её домой. Она сказала, что маме предоставят отдельную маленькую палату, примыкающую к реанимационной. Там её ещё подлечат. А нам разрешат свидание.

На следующий день, с утра, мы все приехали в больницу. Мамины вещи перенесли в палату. Мама занервничала. Когда стали собирать её вещи, она подумала, что сейчас её заберут домой. Доктор сказала, что пусть к ней кто-нибудь пройдёт один и успокоит её. Пошла Стэлла. Через несколько минут она вышла, какая-то вся расстроенная. Когда она стала уговаривать маму (бабушку) остаться в больнице ещё несколько дней, и мама это поняла, она беспомощно, с обидой и страхом вскрикнула и… потеряла сознание. Стэллу попросили уйти, сказав, что сейчас постараются её реанимировать… На самом деле, сделать уже ничего было нельзя. Её старое, больное, несчастное сердце остановилось…

Мы все стояли, даже не в коридоре, а на лестничной клетке, подпирая стены. Наконец, к нам вышла заведующая. Она произнесла «речь», о том, что, к сожалению, так бывает, что сейчас мы помочь ничем не можем, что нам нужно поехать домой и т. д. и т. п. Мы, действительно, поехали по домам. Стэлла знала, что случилось, так как мама умерла на её руках. Но нам прямым текстом об этом никто не сказал. И только, когда я уже ехала в трамвае, меня пронзила мысль, что мамы уже нет в живых. Я захлебнулась беззвучным рыданием…

Правду говорят, что всегда, если не все, то, по крайней мере, многие, после смерти близких людей долго испытывают раскаяние, и чувствуют свою вину в том, что не долюбили, не дожалели, не сберегли…

По крайней мере, я ощущаю это всю оставшуюся жизнь. Но уже ничего не вернёшь.

Похоронили маму в Дзержинке. Опустили в Боричкину могилу, так после его захоронения уже прошло 38 лет.

Наши последние снимки с мамой…

Часть 32

Сны

Вот так, мы оставили на старом Дзержинском кладбище своих ушедших в мир иной близких и дорогих – бабусю, Боричку, папу и маму. Я думаю, что, именно, в этом месте я вспомню два сна, связанных с этим местом. Сны снятся мне почти каждый день часто. Но, иногда, они бывают вещими.

Бабусю я видела в снах очень редко. Но вот года два назад, мне снится бабуся. Она какая-то вся встревоженная, что-то хочет мне объяснить, а я не пойму – что… А через несколько дней мне позвонила моя сестренка – Милочка и рассказала, что они то ли возвращались с дачи, то ли перед поездкой на дачу, решили заехать на кладбище к нашим родителям. Мы с Витей уже сами не можем ездить так далеко, поэтому зависим от детей – когда они нас куда-нибудь отвезут. А Милочка с Сережей часто навещают родные могилки. Спасибо им за это.

Так и в тот раз – что-то подтолкнуло их, потянуло и они заехали на кладбище и, как оказалось, вовремя. У нас в оградке стоит три памятника: один из серого мрамора – бабусин, из черного мрамора – Боричкин и коричневый памятник – был поставлен отцу, а потом туда добавили надпись в память о маме. При кладбище работала граверная мастерская, которая выполняла работы и по изготовлению памятников. Так вот эти сволочи, по другому их не назовешь, присмотрели бабусин памятник. С обратной стороны памятник был не обработан. Так они сделали пробный обтес – проверяли – настоящий ли камень. Затем вывернули его из постамента и привалили к ограде. Им оставалось его только вывезти и тогда ищи свищи… И в этот момент появилась Милочка. Конечно, она подняла всех, кого смогла – "на ноги". В общем, памятник поставили на место, зацементировали, привели в порядок.

Бабуся лежала парализованная три года. Незадолго до того, как слечь в постель с инсультом, она попросила меня отвести ее на кладбище. Тогда там была еще только одна могилка – Боричкина.