Kali

Kali
Иосиф Дмитриевич Воробьев

Некогда древние индийцы поклонялись загадочной богине Кали. На изображениях она рисуется, как агрессивная женщина с четырьмя руками. Древние индийцы испытывали трепет перед лицом богини. Но почему? Рассказ "Кали" возрождает для современного читателя пафос великой индийской богини.

Иосиф Воробьев

Kali

I

Я впервые увидел Кали, когда мне было тринадцать лет. Мой отец был школьным преподавателем истории, поэтому в нашем доме всегда было много книг, посвященных древнему миру. Я увидел Кали в книжке, посвященной истории древней Индии. В ней она страстно танцевала на теле своего мужа Шивы, держа в руках голову убитого ею демона Махиши. Её тело – темно-синее, а изо рта выглядывал красный-красный язык. Волосы Кали были растрепаны, а на шее было ожерелье из черепов её врагов. Под ожерельем можно разглядеть полную грудь, которая, как будто, так и хочет показаться, но вынуждена скрываться, опасаясь гнева своей хозяйки. Пояс богини украшает сотня человеческих рук, а её четыре руки разбросаны в разные стороны, будто четыре змеи, брызгающие ядом на врагов богини.

Не помню в какой день и какой час я увидел эту картинку, но после неё я испытал самое мощное в моей жизни возбуждение. Мой член так и рвался из штанов, но детский разум не совсем понимал как с ним управиться, как успокоить. Я сидел на стуле в кабинете отца и всматривался в образ Кали. Всматривался и горел. Я испытывал целый спектр эмоций: бурю радости, боли, наслаждения и желания. Кали врезалась мне в мозг и прошла по нейронным связям прямо в кровеносный поток, а оттуда в сердце, замкнув цепь его работы и выдавая напоследок самый мощный стук жизни. Яркий и быстрый стук.

Мама подняла меня с пола. Я упал в обморок. Мой низ был полностью обнажен. Только штаны слегка висели на коленях и мешали мне подняться. Дома началась паника: Мать звала отца, чтобы он вызвал скорую, а отец обреченным взглядом смотрел на меня, как бы понимая мою трагедию. Только Кали глядела своим резвым взглядом в потолок, явно не испытывая понимания или жалости ко мне.

Кали стала моей первой и последней любовью. После нашей встречи я не выпускал её из моей головы. «Кали, Кали, Кали»: твердил я как мантру в школе, пока учитель объяснял ненужную мне математику. С её именем я приходил домой и зачитывался старыми отцовскими книжками про древнюю Индию, Китай, Грецию и Рим. Меня интересовало все, что может быть с ней связано. Кали стала моим спасением и проклятием. У меня было мало друзей, а те, что были являлись скорее приятелями, чем товарищами. Друзья должны разделять боль друг друга, а кто разделит мою? Нет такого человека, который смог бы влюбиться в дикую, свободную богиню с кинжалами за спиной и головой в руке. Девушки тоже у меня никогда не было. Девочки в советской школе больше походили на правильных девственниц из библии. Они меня всегда раздражали своей правильностью, скованностью и любовью к партийной литературе. Я любил ту, которая требовала оргии, пожара, парада крови и любви. Да, она требовала любви в самом чистом её проявлении – страсти. Кали не та богиня, которая сидит рядом с тобой за столом в ожидании, что ты оплатишь счет. Она запрыгивает на стол, кидает копье в ближайшего к ней интеллигентишку с сединой, валит на пол официанта и пытается заняться с ним любовью, кусая его за шею своими острыми зубами. В это время её спутник, наблюдая за всем этим, берет ковбойское лассо и затягивает его на шее у разнузданной бестии. Да, вот это моя Кали. Все мои подростковые сексуальные фантазии были направлены только на неё. Я дрочил и мечтал, как на мне, а не на Шиве она стоит.

От семьи я сразу отдалился. Можно сказать, что я был маменькиным сынком, в том смысле, что я никогда не противился, когда мать обо мне заботилась. Отец был известным московским учителем, поэтому жили мы всегда достойно. Его зарплаты хватало на все книги, которые я у него просил. А просил я всегда те, где были иллюстрации древних богинь. Порой ему приходилось обращаться к своим друзьям из индийского посольства, чтобы достать мне тот или иной ценный экземпляр на хинди, а если повезет, и на санскрите. Это язык древних ариев, на котором написана большая часть их религиозной литературы. Когда я получал эти книги, я сразу же запирался в своей комнате и начинал искать своих богинь, чтобы провести с ними незабываемую ночь. Никто не прошел мимо моей жгучей спермы, но только одна Кали заслуживала должного внимания. Афродита, Венера, Сарасвати, Лакшми, Иштар, даже дева Мария использовались мной и выбрасывались в свой буквенный мир, для которого они и рисовались. Только Кали я осторожно вырезал и помещал в свой секретный столик, который я открывал, когда оставался дома один (что было достаточно редко). Отец явно замечал, что некоторые страницы из его дорогущих книг были вырваны. Однако никогда меня за это не ругал. Хотел, но у него не получалось. Дело в том, что он был под каблуком у матушки, которая всячески защищала своего любимого сыночка от тряпки-отца. Он пытался со мной поговорить спокойно, но мать всегда его прерывала и говорила, чтобы я продолжал вырезать красивые картинки, если мне это нравится. «Я что ли в твоем возрасте так не делала, – говорила она, – О, еще как делала. Ни одна картинка мимо меня не проходила. Вырежешь, а потом приклеишь на лист бумаги и получается, что-то вроде этих американских комиксов, которые мы на ярмарке молодежи видели». Отец слушал это и в бессилии выходил из комнаты, а мы с мамой смеялись. «Так его!» – говорила мама и продолжала вязать.

II

Шли годы я взрослел. Мне удалось окончить школу с отличием и поступить в МГУ на факультет востоковедения. Отец заметил мой интерес к востоку и решил, что для меня это будет лучшим выбором. Он договорился со своими товарищами и определил меня в лучший московский вуз без особых затрат. Теперь мое поле возможностей значительно увеличилось. Я мог получать любую нужную мне литературу, пользуясь вузовской библиотекой. Однако я был просто в гневе, когда не мог найти книг с картинками. Меня буквально раздражало отсутствие иллюстраций. Читать книжки было пыткой. Но все это никак не помешало мне стать одним из лучших студентов.

Жизнь не сильно изменилась. Я продолжал жить с родителями. Теперь большую часть своего времени я проводил в вузе, но не посвящая себя веселой студенческой жизни, на которую рассчитывал мой отец. Я тихо сидел в библиотеках, либо задерживался с преподавателями, которые обучали меня древним языкам. Так, я усердно учил латынь, древнегреческий и санскрит. На последний я особенно напирал, так как в моей домашней библиотеке было достаточно большое количество источников на этом языке. Преподаватели несколько удивлялись моему усердию и предпочитали ставить мне автомат. Скорее всего, они быстро понимали, что я и так достаточно умен (что не всегда было правдой). Про Кали в вузе я никому не рассказывал. Друзей там не завел. Я был очень тихим парнем, которого мало интересовали другие люди. Я всегда был в себе и иногда сидя на уроках повторял древние заклинания, посвященные Кали. Так я повторял заклинание тхагов. Это древняя индийская секта душителей, которая существовала с 12-ого века. Тхаги сеяли ужас на дорогах Индии вплоть до 19-ого века, пока их не уничтожила английская администрация. При убийстве они призывали Кали в свидетели: «Кали! Кали! Богиня смерти! Железная богиня! Рви зубами моего врага, пей его кровь, победи его, мать Кали!». Наверное, меня считали странным. Впрочем, мне до этого дела не было. Я четко верил, что у меня здесь совершенно другая миссия.

На дворе был 93-ий год. Советский Союз окончательно развалился после Беловежских соглашений, когда каждый субъект становился самостоятельной единицей. Родители встретили разрушение Красной империи со страшным отчаянием. Отец около недели не выходил из своего кабинета. Мать не отходила от телевизора. Узнав о распаде СССР, я некоторое время был потрясен, но быстро собрался. У меня была другая задача. Преподаватели, как и мои однокурсники, разделились на два лагеря. В вузовских коридорах всегда кто-то с кем-то дрался, либо очень громко спорил. «Чертов коммуняка! Смирись, твоя красная тюрьма разрушена!»: кричали одни; «Ага, открылась новая американская колония! Радуйся недоумок»: отвечали им другие. Меня это раздражало. Я не вмешивался в их клоунаду. А когда меня спрашивали ребята в кожанках относительно моей позиции у входа в Вуз, я смотрел на них тяжелыми глазами и отвечал: «Я за свободу!», потом молча уходил. Не знаю, что они думали, да и не хотел знать. Очевидно, что мне было все равно, что происходит. Отберите у меня хлеб, воду, землю, да что угодно, только оставьте моё раздроченное сознание, где хранится моя богиня. Однако, надо заметить, что определенный плюс от распада все-таки был. Преподаватели стали свободнее рассказывать о древних сектах и их эротических обрядах. Для меня это было крайне важно (пусть и большую часть этой информации я и так знал). В книжных и библиотеках можно было найти больше нужной мне литературы, пускай и львиную часть рынка занимали придурки-сектанты со своими бредовыми религиозными спекуляциями, направленные на не менее тупых советских граждан.

Жизнь шла размеренно. После второго курса нам перестали преподавать санскрит, и я продолжил его изучать самостоятельно. Слишком много книг я прочитал на нем. Должность профессора мне была обеспечена. Я решил посвятить себя научной деятельности. При помощи связей отца я избежал призыва и остался работать в вузе. Мои преподаватели ценили меня как ценный кадр. Получилось так, что пока мои одногодки проливали кровь на кавказских скалах, я усердно дрочил учебники и переводил источники, которые никогда не опубликуют для широкой аудитории. Два-три исследователя задрота найдут их в вузовской библиотеке не под моим именем и, фыркнув, изучат. Я не скажу, что ответственно относился к своей работе. Мне было все равно. Большая часть источников никак к Кали не относилась. Это были эпитафии, письма, распоряжения и прочая ерунда, которая мне была максимально не интересна. Изредка мне попадался какой-нибудь ценный экземпляр с гимном богу или правилом проведения обряда. Однако эти исключения относились преимущественно к богам из высшего пантеона. К Кали я так и не увидел ни одного экземпляра.

Хотя однажды мне удалось получить очень-очень ценный материал. Я сидел в квартире академика Топорова и изучал очередной древний источник с каменным лицом. У меня была копия экземпляра, который ему отправил его старый друг из Индии. Как он сказал, я должен успеть до полуночи, однако работа затянулась. Закончив в половину первого, я заметил, что мой патрон куда-то пропал. Мы сидели с его женой и пили чай. Я не мог уйти пока не отчитаюсь о сделанной работе её мужу. Более того, был ряд комментариев, которые я должен сказать, чтобы он их записал и выложил в работе от своего лица. Жена Топорова – Ольга Васильевна была очень милой полной дамой со слегка поседевшими кудрями. Отвисшая грудь проглядывала из-под мокрого передника, а её огромная шея постоянно вибрировала, когда женщина отпивала из кружки чай. Она была достаточно огромна относительно хиленького Топорова. Мы сидели, и Ольга Васильевна рассказывала, как она переживает относительно судьбы нашей родины. К сожалению, она не понимала, что говорит не с тем человеком. Я просто слушал её и поддакивал. Их кухня сильно контрастировала с комнатой профессора. Кабинет больше походил на секретное библиотечное помещение с самыми редкими книгами, огромным дубовым столом, где хранились документы с канцелярией и с полками, пространство которых занимала рабочая утварь вроде лупы, скальпелей, кисточек и пакетов, доставшихся ему еще в бытность археолога. А вокруг стола располагались огромные шкафы, набуханные литературой самого разного типа. Кухня же являлась маленьким пространством с газовой плитой, квадратным столиком и старым советским холодильником, страшно вонявшим овощами и молоком. Это пространство идеально дополняла жирнющая жена, которая буквально на глазах превращалась в жидкость телесного цвета, приправленную желатином.

Я слушал её и жалел, что не взял из кабинета один из скальпелей профессора, чтобы в один момент прервать её тираду об ублюдке Горбачеве и перерезать огромную шею, уже начинавшую раздражать своей наглядностью. Пытка ожидания длилась около двадцати минут, пока дверь не открылась и в квартиру не влетел Топоров. Он быстро снял с себя пальто (на улице был октябрь) и жестом пригласил меня в свой кабинет.

Профессор был явно возбужден. Его волосы были мокрыми от дождя, но он как будто этого не замечал. В руках он держал свой старый кожаный портфель, в котором то и дело что-то гремело. Его руки непрерывно дрожали, а на лице застыла глуповатая улыбка, выдававшая в нем знакомое мне возбуждение.

– Дорогой мой аспирант, – начал он, – вы не поверите, что я для вас достал.

Он начал непрерывно постукивать по портфелю, пока не положил его на стол с рукописями, которые я переводил больше 6 часов. Со второй попытки он открыл разодранную застежку своего портфеля, наконец вытащив из него несколько глиняных дощечек. Они были завернуты в полиэтиленовые пакеты, бывшими тогда в дефиците.

– Вам знакомо имя богини Кали? – спросил он.

Моё сердце ёкнуло. На секунду я замолчал.

– Конечно. Древняя богиня из индийского пантеона. Жена Шивы, одна из ипостасей древней богини Дурга. – ответил я.

Я сказал эти слова невозмутимо, но мои руки задрожали. Вряд ли он бы это заметил в своем состоянии, но на всякий случай я убрал руки в карманы.

– Вот, вот эта богиня! – он указал на дощечки, – Мой хороший друг-археолог из Индии получил их недавно из какого-то буддийского храма! Вы не поверите, мой дорогой, я буквально выкрал их. Слава богу, этот идиот вышел из кабинета, оставив мне этот ценный для науки экземпляр! Хах! Я подложил в его портфель какие-то римские таблички, которые собирался дать вам на перевод, а себе взял этот драгоценнейший материал.

Профессора нисколько не смущало, то, что он рассказывал мне преступление мирового масштаба. Впрочем, я его понимал. Если бы я оказался на его месте, то убил бы того, кто владеет столь важным материалом.

– Этот идиот сидел и хвастался мне! Вы представляете?! Хвастался своим открытием! Мол, смотрите, какие ценные источники мне достались! Его сынишка занимался исследованием какой-то заброшенной дыры на юге Индии и нашел этот…этот…шедевр в одном из храмов. В его команде был знаток санскрита, который перевел ему несколько строчек. Этот недоумок не понял ценность материала и отправил их на изучение в Москву к своему папаше. ВОТ ИДИОТ!!! Вы представляете? И пограничники даже не додумались проверить что было в багаже. Боже, как же я собой горжусь.

Он начал истерично смеяться. Стало сразу ясно, что с профессором что-то было не так, но я так сильно его понимал, что и слова не сказал.

В какой-то момент он перестал смеяться, и его безумная гримаса сменилась выражением полной собранности и безразличия.

– В общем, – произнес он, – очень скоро этот недоумок поймет какую выходку я совершил и решит вернуть свои экземпляры. До этих пор нам надо как можно быстрее сделать копии материала. Потом нужно упрятать дощечки как можно дальше, пока информация о них не станет историзмом. После можно заявить о великом открытии. Всю эту работу я кладу на вас.

Я немного смутился.

– Разрешите уточнить. Во-первых, что в этих дощечках столь важного и причем тут Кали? История великой богини передавалась в основном устно. Отдельные её легенды были написаны преимущественно в пассивной форме для восхваления других богов. Прямых указаний на неё мы нигде не найдем. Во-вторых, почему вы доверяете эту работу именно мне?

Верхняя бровь профессора дернулась, и он внимательно посмотрел мне в глаза. Я никогда не видел его столь серьезным и угрожающим. Чувствовалось напряжение.

– Буду честен. Вы хороший человек, а как переводчик – вы еще лучше. В вузе вы всегда оставались самым способным студентом, однако вы никогда не горели наукой. Я до сих пор не понимаю, почему вы выбрали научную деятельность. Говоря откровенно, я вижу вас исключительно переводчиком, но никак не творцом. Я уверен, что в этом и есть ваше главное преимущество. Для вас эти дощечки просто новая домашняя работа. Вы не понимаете и никогда не поймете какое значение они имеют для науки. Поэтому, пожалуй, вы – единственный знакомый мне человек, которому можно доверить столь важную работу.

Я опустил глаза вниз, чтобы мои длинные волосы могли спрятать ухмылку, появившуюся на моем лице.

– … Я так полагаю, что как переводчика вас интересует общий контекст работы. К сожалению, у меня не было времени как следует изучить содержание материала. Но пока я ехал сюда, я остановился у фонаря на автобусной остановке и смог перевести первые строчки первой таблицы. Это инструкция по практике тантристов, которые поклонялись Дурге. Её автором является вряд ли известный вам Кришнананда Агамавагиши – тантрический мыслитель, шактист, что означает, что это источник 16-ого века. Судя по первым словам, он написал это в пещере, будучи под экстазом, потому что избежал принятого для того времени обращения к богам.

Конечно, я знал кто такой Кришнананда Агамавагиша, и кто такие шактисты. Они поклонялись женскому проявлению богов, превознося разрушительную и творческую силу женщины. Неудивительно, что текст, посвященный Кали написал именно выходец из этой школы.

– В общем, я отдаю эти материалы вам. Завтра мне срочно надо явиться в вуз. Вы же остаетесь дома и переписываете текст с табличек вручную, потом переводите. Срок работы – три дня. Все это время таблички находятся у вас.

За дверью зазвонил телефон. Профессор выбежал из кабинета и крикнул своей жене, чтобы она не смела его брать. Однако Ольга Васильевна сказала, что это всего лишь родители «мальчика».

Топоров выдохнул.

– Все, я прощаюсь с вами. Заберите мой портфель с этими табличками.

Он неуклюже засунул таблички в свой обшарпанный портфель и протянул его мне.

– С богом, мой дорогой. Помните, что я вверяю вам всего себя. Когда я буду выступать перед мировым сообществом с докладом, то обязательно произнесу ваше имя.

Дверь за мной закрылась, и я рассмеялся.

III

Я заранее знал, что буду делать с таблицами. Я сел за свой старый любимый стол, в котором прятались вырезанные мной образы Великой Богини. Достал таблички из портфеля профессора. Все эти операции выполнялись мной в строгой последовательности и с холодной головой. Пока я не закончил свою миссию, надо быть максимально сосредоточенным даже в таких, казалось бы, простых действиях. Далее я достал ручку и огромную стопку бумаги. Моей задачей был не перевод. Перевод я буду делать в другом месте и в другое время. Сейчас я должен перенести все буквы с дощечек на бумагу. С самого начала я понимал, что это будет предельно сложная и долгая задача, так как я хотел сделать сразу несколько экземпляров. Планировался перенос первичной письменности, а затем перевод на латинскую графику. Таких экземпляров должно быть около трех. На всякий случай.

Я работал больше суток. Потом лег спать. Во время своего нелегкого труда я не отказал себе в удовольствии кратко пробежаться по тексту. Судя по всему, это был трактат не 16-ого века, как сказал профессор. Он относился к более глубокой древности. Периодически автор вставлял слова и конструкции, которые в 16-ом веке просто не использовались. Но кто тогда автор? Примерное время жизни Кришнананды Агамавагиши в науке опровержений не имеет. Его имя известно как раз тем, что он более подробно раскрыл образ Кали в рамках культа, который считается достаточно поздним. Однако если это не он, то есть веские основания считать, что таблички либо подделка, либо исторические данные относительно культа Кали неточны. Первое я сразу отбросил. Сомневаться в подлинности трактата я посчитал кощунством. Это древний текст, в этом сомнений быть не могло. Смысла в исторической спекуляции не было и быть не могло. Это точно оно. В таком случае ублюдкам ученым, которые все это время недооценивали глубину культа древней богини только что утерли нос. Кали – это не просто нововведенный фанатичный культ. Это нечто большее. Корни богини уходят в далекое прошлое, когда на территории Индии ещё не обжились арийцы. Впрочем, это было достаточно очевидно. Однако у науки ещё не было доказательств того, что до образа Кали существовало нечто иное. Скорее всего её генезису мы обязаны культу Великой матери, который был у древних дравийцев – автохтонного населения долины Инд. Все же, если Великая Матерь даровала благоденствие своим последователям, то Кали напротив требовала от них самого жуткого, кровавого поклонения.

Я спал очень плохо. Все время, что я спал, я видел эротические сны с Кали. В своих пошлых мечтаниях она вставала на меня, пока я лежал на голой земле. Её ноги придавливали мое худощавое тело, а с языка капала обжигающая слюна. Она танцевала, а я смотрел на неё снизу и стонал от боли. Затем она садилась на мой разгоряченный член и прыгала на нем, неуклюже помахивая головой, как бы в экстазе. Черепа на её шее постукивали друг о друга, а руки на поясе ударялись о мои бедра. Я стонал, потому что чувствовал боль, а она смеялась. Я был полностью в её подчинении и получал от этого небывалый экстаз. Две её нижние руки обнимали мое тело, а верхними руками она обняла меня за голову и стала тянуть вверх, но не для того, чтобы поцеловать. Кали хотела оторвать мою башку, чтобы натянуть её на свое ожерелье, дополнив коллекцию. «Тяни, тяни моя Богиня! Я весь твой!»: кричал я из последних сил, а она смеялась и усиливала напор.

Прошло ровно трое суток с момента, как Топоров доверил мне столь важную работу. В 12 часов он ждал меня в своем кабинете на кафедре. До меня не сразу дошла мысль, что дощечки он не увидит. Сначала я по привычке засунул их в портфель, но потом вспомнил, что хотел сделать. В момент мое лицо из обеспокоенного стало невозмутимым. Я положил дощечки на стол. Вытащил их из пакетов. Пошел на свою огромную кухню. Взял отбивной молоток и вернулся за ними. Бить их здесь нельзя, слишком много следов останется, да и портить стол не хотелось. Им следует его потом продать, а я так неблагородно поступлю. Я вышел в подъезд и на каменных ступеньках принялся бить по ним со всей силы. Дощечку за дощечкой. Всего их было около четырех. Бить их так приятно. Я чувствовал каждую пылинку, которую выбивал из этого антиквариата. В какой-то момент я вошел в такой азарт, что стал бить по ступенькам. Я очнулся, когда из-за пыли мой нос чихнул. Мой костюм, который купила мне матушка около трех лет назад, был весь в останках всемирно важного источника, который мог прославить имя Топорова на долгие века. Я вернулся в дом. Взял веник и совок. Убрал за собой мусор и выкинул все это добро в мусоропровод. Мусорщик найдет останки великого труда спустя несколько часов и утилизирует то, что останется от славы Топорова.

В 15:00 я был уже в аэропорту.