Стихотворения Я. П. Полонского как педагогический материал

Нельзя не отметить в стихах Полонского не всегда удачных refrains.

Например, в хорошенькой пьесе «На пути из гостей» на конце каждого куплета повторяется две строки:

Боже мой! Боже мой!
Поздно приду я домой.

Прочитать первую строку анапестом невозможно, потому что все стихотворение построено на дактилях, а прочитать дактилем Боже мой, – не будет рифмы.

Странен также и некрасив припев: О эллада, эллада! в пьесе «Статуя».

Совершенно незаконным, по крайней мере не обычным, кажется мне (в маленькой пьеске, ст. 16, 1-го т. Ах, как у нас хорошо на балконе, мой милый! Смотри.) рифмованный гекзаметр с пресеченной мужской рифмой.

Стихи с мужской рифмой, по-видимому, особенно любимы нашим поэтом: Келиот весь написан 4-стопным ямбом с мужскими рифмами. В «Закавказье» есть длинные пьесы с пятистопными мужскими стихами («Заступница»). Сплошные мужские рифмы очень красивы в стихотворениях: «Ночь – Отчего я люблю тебя, светлая ночь?», написанном четырехстопным анапестом; в «Зимнем пути» и особенно в «Агбаре» – эта последняя пьеса очень выдержана: двухстрочные куплеты придают ей эпический балладный склад и тон, несколько резкий, обрывистый, но мужественный.

Говорить о словаре Я. П. Полонского, о его неологизмах мне не придется много. Вопросы словарные трудны, специальны и могут завести нас далеко. Я буду считать в настоящем случае свою задачу исполненной, если мне удастся указать на несколько характерных черт предмета, преимущественно со стороны отрицательной, потому что заслуги нашего поэта, как мастера слова, легко оценятся всеми, кто прочитает его стихи. Прежде всего, наш поэт злоупотребляет причастными формами, как я указывал уже и выше. В нашей народной речи чаще употребляются деепричастия, а формы членные или причастные являются в форме прилагательных, преимущественно:

Выше дерева стоячаго,
Чуть пониже облака ходячаго.
Доставай ты татарина мерзлаго.

Наши церковно-славянские причастия на щий и мый чужды духу народной речи. Замечательно, что Пушкин очень редко прибегает к этим причастным формам. Затем, пользование уменьшительными словами, этой силой русского языка (в которой он из всех европейских языков, может быть, уступает одному итальянскому) – у Полонского не всегда, как мне кажется, равно удачно.

Например, рассказ ведется в торжественном тоне (в Келиоте) и вдруг уменьшительные слова – диссонансом:

Да знаком
Мне с детства был тот бережок
Тот густо-лиственный лесок (?)

Или изображается сила, страсть, и она приписывается предмету, отмеченному уменьшительным именем:

И вот
Из-за басов, как бы смычок,
Волшебный женский голосок
Стыдливо, робко, нежа слух
Дрожит и тянется, и вдруг.
Могучий страстный, молодой
Все покрывает.
Как будто вещим ветерком
На них повеяла гроза.

Любит наш поэт, между прочим, слово конек (в смысле лошади). Он употребляет его и в прямом смысле! (в «Ми-ми»), и в переносном (Железный конек. На железной дороге). В народной речи и поэзии это слово очень редко. Ершовский конек-горбунок – деланное выражение.

К числу неотделанных, неточных черт в языке Полонского надо еще отметить случайные архаизмы в несоответствующей обстановке:

Неукротимый сей нахал
Ни велемудрый капитан.
Ему сочувственных славян
Сих допотопных христиан.

Мои замечания кончены. Общие выводы о поэзии Я. П. Полонского я позволю себе сделать в одной из ближайших статей, сопоставив его с современными ему и родственными по духу поэтами – Майковым и Фетом.