Удар отложенной смерти

Кроме того. Минц был круглым отличником и неисправимым максималистом, возжелавшим победить вселенское зло. За всё время нашёлся только один адвокат, не разбивший лоб об обвинительные доводы Каракурта. И случилось это как раз на процессе Дмитрия Стеличека. Анатолий Усвятцев, старичок с бородкой клинышком, будто пришедший в зал советского суда сквозь толщу времён, даже золотые свои часы носил не на руке, а на цепочке в кармане.

Веталь и сам не знал, что укрепил сейчас дух своей жертвы, напомнив о прозвище, которое было для Минца дороже любых наград…

* * *

С самого начала переговоров Холодаев предупредил, что ни о каком отказе от намеченных акций на транспорте речи быть не может. Выход остаётся, как и раньше, один – пропустить золото и прекратить уголовное дело. Люди в аэропорту ещё не ведают о своей трагической участи, и их судьба всецело в руках тех лиц, которые принимают решения. Упросить или запугать Веталя не получится – он уже достаточно пожил на свете и готов ко всему. Но вот позориться перед поставщиками ему совсем не хочется. Репутация для него дороже всего на свете. И ради неё можно забыть о слюнях и соплях…

– Я ещё сам не знаю, какой рейс намечу, – продолжал Веталь, покуривая сигарету через янтарный мундштук и задумчиво глядя в окно.

Несмотря на глумливый тон и показное спокойствие, он сильно нервничал. Солнце ушло, и теперь стёкла очков Веталя матово светились в полумраке. Свет хозяин почему-то не зажигал. – Я положу перед собой расписание и наугад ткну пальцем. У меня в «Пулково» много людей. Они выполнят мой приказ. А осматривать все лайнеры глупо – легче пропустить золото. Или вы людей цените дешевле?

Они встретились глазами, и Саша еле сдержался, чтобы не высказать Веталю своё мнение о происходящем. Захар умолял его не обострять отношения, не вспоминать прошлое. Ведь всё-таки Холодаев не всю жизнь был бандитом, никогда не сидел в тюрьме и в лагере. Он – советский офицер, много лет стоял на страже Родины. И потому, вероятно, сможет отказаться от своих намерений. Никакое золото не заслуживает того, чтобы из-за него гибли люди. Веталь, в сущности, сказал сейчас то же самое. Только вкладывали они с Горбовским в эти слова диаметрально противоположный смысл.

Сам Саша знал, что на Холодаева эти доводы никакого впечатления не произведут. Напротив, упоминание об армейском прошлом способно разгневать его ещё больше. Сразу вспомнит о жене, о доносе приятеля, о позорной своей нищете. Родина вот так отблагодарила своего верного сына за безупречную службу, и теперь он ничего никому не должен.

Но всё-таки нужно как-то его убедить, попросить об отсрочке – а о большем и говорить не стоит. Правда, делать это нужно так, чтобы Веталь не заметил никакого давления на себя – иначе пристрелит без разговоров. И это ещё в лучшем случае, потому что люди у него в окружении сплошь отсидевшие, и не по одному разу. А уж с прокурора-то они радостно шкуру живьём снимут…

Саша пошевелился, пытаясь хоть немного размяться. Заломленные назад руки затекли, и сидеть на жёстком стуле с узким сидением становилось всё труднее.

– Веталь, я прошу хотя бы об отсрочке. Ставь свои условия. Мне уже всё равно, какими они будут. Я специально явился сам, чтобы сбылось твоё давнее желание. Делай со мной, что хочешь, но те люди перед тобой не виноваты. А я, с твоей точки зрения, враг. И потому должен поплатиться…

– Вот как мы заговорили? – Веталь глубоко вздохнул, словно пытаясь успокоиться. – Отлично. Насколько хочешь отсрочить?

– Допустим, на четыре часа. Не в восемнадцать начнёшь, а в двадцать два.

– О'кей. – Холодаев засмеялся.

Губы его, очень тонкие, почти незаметные, всё же не портили ослепительную искусственную улыбку.

– Но это будет лишь в том случае, если ты останешься у нас в заложниках. В самом прямом смысле, имей в виду. Если наши требования не будут выполнены, ты умрёшь. Так будет даже лучше… Эй, Бабьяк! – крикнул Веталь в сторону двери. – Сейчас же свяжись с господином Горбовским и скажи, что Саша остаётся у нас. Если он согласен вести переговоры, пусть приедет ко мне сам. Встречаемся в Белоострове около магазина – тут он всего один, неподалёку от станции. И чтобы через сорок минут был здесь, ясно? Пусть хоть на метле прилетит. Заяви со всей ответственностью, что, если он не кончит дурить, мы заложника вешаем. Всё!

… Саша, едва удерживая сознание, подобрался к насыпи. Он старался не отдыхать и не останавливаться, иначе не нашёл бы сил тронуться в путь снова. Половик то и дело соскальзывал, падал на наст, изрезавший все ноги до колен. Приходилось наклоняться и искать его при лунном свете, а руками шевелить становилось всё труднее.

Жизнь уходила туда – под глубокие, колючие сугробы. И страшно саднил след от верёвки на шее. На протяжении всего страшного, вероятно, последнего в жизни пути, Минц думал лишь об одном. Почему Захар не приехал? Не может быть, что он пренебрёг угрозами Веталя, не поверил им. Он же знает, с кем имеет дело. Или с ним самим что-то произошло?..

Саша тяжело дышал. По его лицу, несмотря на мороз, градом катился пот. Огни электрички, идущей со стороны Выборга, её лобовой прожектор, словно в страшной сказке, наползали из тьмы. Ещё несколько секунд – и она, в облаках снежной пыли, пронеслась к Ленинграду. Окна вагонов ярко освещены, люди там в относительном тепле, в безопасности. Они здоровы, нормально одеты, и скоро будут дома. Промелькнуло за наполовину оттаявшим стеклом испуганное личико девочки с пуховой шапке – она увидела на кромке насыпи голого человека.

Саша уже не помнил, каким чудом он поднялся на шпалы. Замёрзшее болото осталось позади. Ещё раз, обернувшись, он увидел на снегу свои кровавые следы.

… Веталь вернулся через двадцать минут после того, как ушёл, и сбросил своё пальто с бобровым воротником на руки белобрысого парнишки, которого тут все называли Похом. Сквозь зубы он сообщил, что майор Горбовский, хоть и обещал, к магазину в назначенное время не явился. А, значит, за отсрочку Каракурт должен заплатит собственной головой.

– Согласен! – ни на секунду не задумавшись, даже радостно, с готовностью сказал Минц. – Только смотри, Веталь, не нарушай уговора. До сих пор, как мне известно, ты слово держал.

– Я-то держал, а вот твой начальник сбляднул маленько. Но ничего, нам с тобой скучно не будет. За четыре часа ты сполна заплатишь, а там посмотрим.

Веталь хлопнул в ладоши, и в комнату валились шестеро «быков» с подозрительно блестящими глазами.

– Отдаю его вам со всем барахлом, – продолжал Холодаев, заводя глаза к потолку. Минц посмотрел туда же и увидел вбитый в дерево массивный крюк. – Надо его повесить, прямо здесь, и чтобы без халтуры. Рафхата позовите – сами не справитесь. Долго не тяните, потому что Горбовский любую подлянку заделать может. Захочет, к примеру, любимчика своего освободить в наглую. Отдать его можно только мёртвым, понятно?

Веталь куда-то опять торопился, то и дело смотрел на часы. Потом вновь надел пальто и шапку, укутал шарфом подбородок.

– Митька всё мечтает голову тебе отрубить, – мягко, по-домашнему обратился Холодаев к Минцу. – А мне кажется, что такой почётной смерти ты не заслужил. Хватит с тебя и петли. Рафхат смерть констатирует, хоть он и не доктор. Зато палач классный – без дураков. Когда всё закончите, мне доложите. Всё! – Веталь направился к двери, но вдруг остановился ненадолго. – Когда шмотки делить будете, не порежьте друг друга. Вы мне все живыми нужны…

На лёгкую смерть рассчитывать не приходилось. Минц прекрасно понимал, что самое страшное ещё впереди. Когда двое из холодаевских парней направились к нему с намерением стащить дублёнку и всё остальное, Саша остановил их.

– Расстегните наручники – я сам всё сниму. Даю слово, что сопротивляться не стану.

– Ясно, что не станешь, – сказал низкорослый крепыш с пустыми глазами по фамилии Бабьяк. – Тогда уж пощады для самолётов не жди. Да ты и сам понимаешь, что Веталь натворит в городе. За каждое твоё лишнее движение как минимум человека уложит. Окропит снежок красненьким… Так что давай без фокусов?

В отличие от Озирского, Минц не находил особого удовольствия в драках, хотя под руководством гуру прошёл курсы нескольких восточных единоборств. Он считал, что побеждать следует, в первую очередь, силой духа. И потому даже не повышал голоса. В его покорности мучениям было что-то абсолютно непривычное для бандитов, и те оробели. Бабьяк долго раскуривал трубку, прежде чем продолжить ужасный спектакль.

Покусывая чубук, он наблюдал за Минцем. А тот, словно собираясь ложиться спать, раздевался и аккуратно складывал одежду на два стула. Тем временем худой мужик с вислыми усами по фамилии Гырин принёс узкую скамейку, поставил её под крюк. Вскочил на неё, привязал петлю, привычно проверил, как скользит узел по намыленной верёвке.

Бабьяк вынул трубку изо рта и сказал:

– Трусы оставь, кому они нужны! Если б ты бабой был… да я и не знаю, какой ты там «веней» болен. От греха подальше… Пох! – обратился Бабьяк к альбиносу в тельняшке. – Защелкни наручники и поставь его на скамейку. Гыра, включай чайник! – Бабьяк глуповато и вместе с тем хищно оскалился. – Ну, Каракурт, до такого никакие фрицы не додумались… Сейчас мы тебе класс покажем!

– Я сам поднимусь, – брезгливо дёрнулся Саша, отстраняясь от Поха.

– Ну, хоть петельку дай надеть! – просительно проныл альбинос.

Все громко заржали.

– Ну что, Шурик, молиться будешь? – спросил Бабьяк немного погодя. Но ответа не получил.

Минцу казалось, что всё происходит во сне. Он смотрел в замёрзшее тёмное окно и вспоминал, как уходил сегодня из квартиры на Васильевском. Он даже не предупредил отца и ночевавшую у них старшую сестру насчёт своих рискованных планов. А ведь старику уже семьдесят четыре года… Как он перенесёт гибель младшего, единственного уцелевшего сына?

И что будет с Софьей, вообще трудно представить. Она так и не привыкла, что братишка часто рискует собой. Только вчера уговаривала его бросить милицию и податься хотя бы в юрисконсульты. А ещё лучше – преподавать иностранные языки и настраивать музыкальные инструменты. Она найдёт кучу клиентов, хоть лично расклеит объявления на каждый столб. Только бы Саша наконец перестал всё время играть со смертью в жмурки…

Теперь жмурки, как видно, закончились. Смерть поймала его в ледяные объятия. Остаётся порадоваться, что не успел жениться, завести детей. Тогда бы слёз пролилось ещё больше. Будем надеяться, что папа и Соня, а также зять Володя и племянник Юра плохо о нём не вспомнят…

– Ну, вымолил местечко в раю? – доброжелательно спросил Бабьяк и снова усмехнулся. – Пох, чего ты там возишься? Давай, чайник неси. Сейчас, Шурик, ты сам повесишься. Лягнёшься на славу, и лети в небеса. Пусть земля тебе будет пухом…

Подошёл Пох с электрическим кипящим чайником в руке и, ни слова не говоря, стал лить кипяток на ноги Минца. Но тот, к изумлению бандитов, даже не пошевелился, и продолжал задумчиво смотреть в окно. В комнате повисла тяжкая, готовая вот-вот взорваться тишина.

… Всё это они проходили с Андреем Озирским. Потому что считали себя элантистами. Они были свято уверены, что настоящий мужской характер можно выработать, лишь ежедневно, ежечасно преодолевая боль, лишения, опасности. «Человек рождается слабаком, недоноском, просто дебилом…» – так считал Андрей, и Саша был полностью с ним согласен. Сколько у них было общего – и в характерах, и в интересах, и в служебных делах! Только вчера говорили они о Готтхильфе, мясокомбинате, крематории. Всё было, но уже ничего не будет. Что ж, живи, Андрей, вспоминай!..

Бабьяк, матюгнувшись, подскочил к скамейке и ударил по ней ногой. Саша повис, раскачиваясь. Верёвка, впиваясь в его шею, задрожала, как струна. Бандиты некоторое время глазели на умирающего, но потом загалдели. Им показалось, что всё закончилось слишком быстро. И потому Бабьяк, подмигнув остальным, достал свой «Вальтер», прицелился и выстрелил.

Верёвка с треском лопнула, и Саша рухнул на пол. Он немного полежал, очнулся и сел, стирая с разбитых губ кровь. Его вешали ещё два раза. И, в конце концов, решили позвать Рафхата Хафизова. Поразительная живучесть жертвы вселила их души леденящий ужас. Рафхат явился довольно быстро, выслушал каждого из присутствующих, потом внимательно уставился на Минца. Тот лежал на полу в луже воды и крови. В распухшую шею впилась перебитая пулей верёвка.

– Надо класть его на скамейка. Я посмотрю. – Рафхат сделал рукой жест, чтобы его наверняка поняли. Потом добавил: – Привязать его, крепко.

Когда приказ был исполнен, Рафхат долго и тщательно ощупывал всё тело заложника, что-то приговаривая на своём языке.

Потом подвёл итог:

– Ясна! Рафхату всё ясна! У него есть великий сила. Восточный учения, слыхали? Она так не сдохнет. Чакра выключить нада.