Вторая невеста

Алина хотела купить что-нибудь, но я отговорила – цены просто бешеные, и потом, картины необычные, какой-то странный стиль, в буклете говорится: «метареализм», «символизм», «космизм». Я, наверное, старомодна, но мне, если честно, не очень понравилось, то есть кое-что ничего, но, в общем, не то.

– Почему? – спросил заинтересованный Федор.

– Понимаете, для меня картина или книга – это чувства, душа, мысли, если хотите, а тут слишком декоративно, нарочитость какая-то, несуразность, бессмысленность. Красные деревья, черные цветы, особенно меня поразила картина с руками: сложенные вместе ладони, в них земля – жирная, влажная, из нее растет дерево, выписаны каждая веточка и листик, одна половина синяя, другая – фиолетовая, а под деревом – мужчина и женщина, она в белом платье невесты, он обнаженный. С его стороны ветки дерева сломаны, с них капает что-то черное, похожее на кровь… Рассматривать интересно, но как будто тебя грубо толкнули или ударили… такое впечатление, что она бросает мне в лицо свою картину, издевается – вот вам, обыватели! – Полина помолчала, потом сказала: – Вы извините меня, Федор, я не в себе все эти дни…

– Понимаю. А потом, после вернисажа?

– Мы поужинали в «Белой сове». Алина говорила только про выставку, мол, приведет туда Павлика, хотела купить натюрморт с цветами. Она еще собиралась в «Магнолию» за продуктами, приглашала меня, но я устала и поехала домой. Эта выставка так повлияла на меня, хотя были и радостные картины. Но это дерево в ладонях, и земля такая жирная, и черная кровь… бррр! Я сразу подумала о кладбище. Если это Адам и Ева, то старые мастера интереснее.

Ну, Алина меня отвезла домой, она была на машине Павлика, красной «Тойоте», и… все. Это было около десяти. В тот вечер я ей не звонила, на следующий день – тоже, у нее был отгул, приезжал Павлик, и я не хотела их беспокоить. Позвонила только вечером, но Алинка не ответила, даже сигнала не было, я еще подумала, может, телефон упал. У меня мобильник как-то упал с балкона и вырубился, даже чинить его отказались. Кот сбросил. И Алинин домашний не отвечал. А восемнадцатого позвонил Павлик и спросил, где Алинка…

– Кот?

– Да, мой кот, Барон. Здоровый котяра, капризный, страшно не любит телефонов – знает, если звонят, то я выпадаю из жизни и не обращаю на него внимания. Вот он и сбросил мобильник с балкона, не знаю как – взял в зубы, наверное, и скинул.

– Понятно. Кот у вас, однако, – удивился Федор. – Скажите, а Алина не могла… – Он замялся.

– Пошутить? Нет, что вы! Алина любит Павлика, она так радовалась, что выходит замуж, только этим и жила последние месяцы. Павлик не очень хотел жениться, боялся, наверное… не знаю. Его первая невеста… Там у них какая-то трагедия произошла, но Алина сказала – или свадьба, или прощай. И я теперь все время думаю – это что, судьба? Его первую невесту… убили, теперь вот Алина пропала… Что это? Чуть ли не двадцать лет прошло, и снова? Я спать не могу, все думаю, где она… Господи, как страшно! – Полина всхлипнула и заплакала.

Федор протянул ей салфетку. Она взяла. Промокнула слезы, вытерла нос. Федор с удивлением заметил, что на лице ее нет косметики.

– Полиночка, а что за человек Павел Зинченко?

– Нормальный мужик. Надежный, прямой. Может, немного… бесчувственный… в том смысле, что книг не читает, кино не любит, только новости смотрит, в театр его не вытащить. Если вы думаете, что это он Алину… Что вы! Да Павлик ее и пальцем не тронул бы! Он, правда, не хотел жениться… не то чтобы не хотел, а опасался, только потому что первая его невеста… А теперь и Алинка…

Тут им принесли жаркое в горшочках и красное вино…

– Мы почти пришли, я живу в этом доме, – Полина махнула рукой на многоэтажку в конце улицы. – Спасибо за ужин.

– Это вам спасибо, Полина. Можно, я вам позвоню?

Он намеренно не добавил, что у него могут быть к ней еще вопросы – она ему очень понравилась, и он не хотел, чтобы Полина чувствовала себя обязанной встречаться с ним и отвечать на его расспросы. Федор слегка запутался в собственных мыслях относительно того, почему не сказал о необходимости новой встречи.

– Знаете, Федор, давайте я возьму ваш телефон и позвоню сама, если что-нибудь вспомню.

Она, улыбаясь, смотрела на Федора, и тот восхитился, как красиво Полина дала ему понять, что… не нужно. Не надо звонить, приглашать ее на ужин, поить вином… И дом показала лишь издалека. Кстати…

– Можно пригласить вас на ужин? – спросил он.

Полина рассмеялась.

– Вам понравилось жаркое в горшочках?

– Очень! В следующий раз мы можем пойти в «Белую сову» или «Прадо»… Хотите?

– Я позвоню вам, Федор. Может, вы узнаете что-то об Алине.

Он вдруг притянул Полину к себе и поцеловал в щеку, ощутив запах ее волос и кожи, нежный, теплый, чуть пряный…

Он стоял и смотрел ей вслед, уверяя себя, что действует исключительно из соображений безопасности – время позднее, район довольно глухой. Это была не вся правда – ему было приятно смотреть на нее…

И имя необыкновенное… Полина! По-ли-на… несовременное, старомодное. Он возвращался домой, засунув руки в брюки, и думал. Лучше всего ему думалось во время ходьбы. До его дома было далеко, он живет на противоположном конце города, уже почти ночь, они просидели в этом… как его, «Детинце»… часа три, четыре! Ого!.. Какая славная девушка! Не кривляется. Не красится. Не употребляет словечек… ненормативных. Он поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Необыкновенная девушка.

Вместо того чтобы думать об исчезнувшей невесте, Федор размышлял о месте женщины в жизни философа. С одной стороны, философия – это наука о смысле бытия в спокойной обстановке… кипарисовой роще, на берегу моря, и ничего отвлекающего в виде крикливых женщин и сопливых детей, а также толпы. Аскетизм – пожалуй, но в разумных пределах. Философ неторопливо шествует в окружении почтительно и трепетно внимающих его слову учеников, адептов… Тут Федор вспомнил своих студентов и вздохнул.

А с другой, ведь встречаются женщины, как бы это выразиться, оставляющие след! Они проходят мимо, проплывают, как каравеллы в белом сиянии парусов, а ты как дурак стоишь и смотришь им вслед…

«Смотри, какой умный!» – сказал бы реалист-капитан Коля Астахов.

«У тебя, Федя, заниженная самооценка, – поспешил бы на выручку добрый Савелий Зотов. – И совершенно напрасно!»

«Да разве я о себе, я вообще о человечестве с точки зрения философии и вечности», – махнул бы рукой Федор.

Глава 3

Разговоры о выставке

На другой день с утра Федор Алексеев отправился в «Магнолию», запарковался и пошел искать старшего распорядителя. Алина вернулась домой пятнадцатого и выгрузила продукты, значит, ее увезли не отсюда. Со стоянки она могла уехать с кем-то, и этого кого-то могли заметить служители. Капитан Астахов разговаривал с работниками «Магнолии», но у Федора была своя метода.

Распорядителем парковки оказался здоровенный парень в синей форме и фуражке. Федор невнятно представился, сказав, что с ним уже говорил его коллега капитан Астахов, а теперь нужно кое-что уточнить. Он даже сунул руку во внутренний карман пиджака, собираясь предъявить служебные корочки, но так ничего и не достал – как бы по рассеянности – и вместо этого спросил:

– Как часто вы видели на парковке красную «Тойоту»? Красных машин не так уж много.

– Да помню я эту машину, я ж говорил, – ответил парень. – Они часто приезжали вместе, он – здоровый мужик под сорок, она – помоложе. А иногда одна заезжала.

– А в вечер пятнадцатого июля вы видели эту машину?

– Вроде видел, в десять вечера примерно.

– Вроде?

– Может, не пятнадцатого.

– Хорошо, давайте иначе. Когда вы видели красную «Тойоту» в последний раз?

– Может, пятнадцатого… или шестнадцатого.

– Вы здесь каждый день?

– Последние две недели каждый, как папа Карло. Алик в отпуске, Петрович приболел.

– То есть после не то пятнадцатого, не то шестнадцатого вы ее больше не видели?

– Нет вроде. Не было ее.

– В этот последний раз она была одна?

– Одна. Очень спешила, мы работаем до одиннадцати, а она приехала поздно.