Две половинки райского яблока

– Еще нет десяти, – возразила я, и она неохотно посторонилась.

«Бум-м-м!» – начали бить часы. Я влетела в цех игрушек и бросилась к знакомому проходу между полками. Там, где совсем недавно стояла ведьма в лиловом платье, было пусто. Я растерянно металась между рядами. Напрасно! Моей ведьмы там уже не было. Неужели продана? Неужели кто-то купил ее? Я чуть не плакала, а тут еще хозяйка магазина стояла над душой…

И вдруг я увидела ее! Ведьма в лиловом платье лежала на последней полке стеллажа, почти у самого пола, совсем незаметная. В этот самый миг часы на площади пробили десять.

Женщина с высокой прической, не произнеся ни слова, взяла у меня деньги и выбила чек на допотопном, клацающем зубами кассовом аппарате. Достала громадный лист тонкой желтой бумаги, выдернула куклу у меня из рук, стала заворачивать и обвязывать шпагатом. Я забрала покупку и во второй раз оставила пределы «Астарты».

Не оборачиваясь, я летела по тротуару, прижимая к себе приобретенное сокровище, чувствуя позвоночником, что женщина с высокой прической, которую я про себя окрестила Астартой, все еще стоит на крыльце и смотрит мне вслед. «Подумаешь, задержалась из-за покупателя на лишних пять минут. Не велика беда! Нечего было приглашать», – утешала я себя. Наконец, не выдержав, оглянулась – на крыльце было пусто, свет в окнах погас, и дом приобрел нежилой вид.

На коврике перед моей дверью находился какой-то предмет, который я заметила с нижней лестничной площадки. Я поднималась пешком, так как лифт снова не работал. Предмет небольшой, вернее, совсем маленький, черный и округлый. Оказалось – котенок. Он сидел на коврике у двери и смотрел, как я поднимаюсь по ступенькам. Подпустив меня на достаточно близкое расстояние, он вдруг испустил пронзительный вопль, странный для такого маленького существа. «Тише, – сказала я. – Ты откуда взялся?» Он взвыл еще раз. Я присела на корточки, положив сверток с ведьмой на пол. Котенок был тощий, взъерошенный, с крупной головой и большими, как лопухи, ушами. На крохотной мордочке сияли неправдоподобные зеленые глазищи. Он напоминал зайца из венского музея современного искусства, которого я видела когда-то. Заяц был много меньше живого, но покрыт настоящей шерстью. А глаза были в натуральную величину, что производило диковатое впечатление. Котенок, задрав голову, смотрел мне в лицо. Насмотревшись, раскрыл розовую пасть и снова мяукнул. У меня зазвенело в ушах. Просто удивительно, откуда в этом тщедушном теле брался такой пронзительный звук.

«Тише!» – сказала я строго. Котенок встал на задние лапки, передними опираясь на мое колено. Я почувствовала его острые коготки. Не успела я опомниться, как он вскарабкался ко мне на колени, взлетел на плечо и ткнулся холодным влажным носом в щеку. И тут же испустил сложную вибрирующую руладу – замурлыкал. Я схватила котенка, ощутив в руке мягкое теплое хрупкое тельце, но оторвать зверька от плеча мне не удалось – когти у него были острые и лапы – неожиданно сильные. Так мы и зашли в квартиру: я с ведьмой в руках и котенок на моем плече.

В квартире котенок безропотно позволил снять себя с плеча. Я положила сверток на журнальный столик, а котенка посадила рядом. Был он темно-серый, а не черный, с серой кнопкой носа. С торчащей дыбом негустой шерсткой и коротким хвостиком. С несуразно большой головой на тоненькой шее и большими ушами, атласно-розовыми изнутри, которые не помещались на макушке и съезжали набок. И глазами, как ягоды крыжовника. Не красавец, однако.

– Ты кто такой? – спросила я, и он мяукнул в ответ. – Анчутка! – вспомнила я словечко, которым наша соседка называла свою безалаберную невестку. В моем понимании существо по прозвищу «анчутка» было нелепым, растрепанным и несуразным. – Анчутка! – позвала я, и он снова мяукнул. Закрыл глаза и оглушительно замурлыкал. – Вообще-то, мне не нужна кошка, – сказала я запоздало, но он притворился, что не слышит.

Я освободила ведьму из бумаги, расправила платье, поправила берет. Хороша! Конечно, на журнальном столике ей не место, а где место? Я оглянулась. Полочка на подставке торшера! Пожалуй. Свет падал на ведьму сверху, отчего ее лицо приобрело таинственное выражение. И лукавства прибавилось. И ножка в полосатом чулке приподнялась выше, и ручка с метлой отставилась дальше. И колечки волос засверкали нестерпимым блеском.

Я сидела на диване, улыбаясь до ушей. Смотрела на ведьму. Анчутка полузакрыл глаза, поставил зрачки вертикально и тоже смотрел на ведьму. Даже мурлыкать перестал.

– Красавица, правда? – сказала я ему, и он дернул хвостом в знак согласия. – Как же мы ее назовем? – раздумывала я вслух. – Норма? Коринна? Эльвира? Моргана? Викка?

Тут мне пришло в голову, что на товарном ярлыке должна быть всякая информация – артикул, наименование изделия и ряд других полезных сведений, а также инструкция по эксплуатации. Ну, что-нибудь вроде: «Ведьма хеллоуинская, зовут Эвридика, мейд ин Чайна, держать вдали от огня, не ронять, не купать, не раздевать, не причесывать, не… не… не… Счастливого Хеллоуина!» Я взяла ведьму с подставки и стала искать ярлык. Я обследовала изнанку платья, берет, сняла и рассмотрела сабо и полосатые чулки – ничего! Производитель решил, видимо, остаться анонимным. «Как же тебя зовут?» – спросила я. Ведьма молчала, глядя загадочно, улыбаясь чуть приподнятыми уголками рта. Анчутка мурлыкал, сидя на столике, и казался вполне довольным жизнью. Я снова взяла ведьму, приподняла пышную гриву волос и увидела на шее сзади крошечное прямоугольное клеймо, на котором было выбито лишь одно слово: «Sheba».

Шеба? Тебя зовут Шеба? Шеба… А что, подходит! Имя языческое, древнее, чуждое слуху, полное мистики…

– Шеба! – позвала я, и Анчутка мяукнул в ответ. – Тебе тоже нравится? А кто такая Шеба?

Глава 3

Водолеев ждут приятные перемены в судьбе. Главное, не сопротивляйтесь!

Уже утро, а за окном все еще темень. Телеастролог, мужчина с загадочным лицом, глядя на меня проницательными черными глазами, объявил, что сегодня – девятый солнечный и двадцать второй лунный день. Солнце находится в знаке Скорпиона, Луна покидает знак Рака и переходит в знак Льва. Знаки Воздуха – Близнецы, Весы и Водолеи – находятся на первом месте лунного календаря, а посему их ждут неожиданные события и внезапные повороты судьбы. Они полны оптимизма, испытывают прилив творческих сил и готовы принять вызов судьбы. Главное, не пропустить нужный поворот и прислушаться к голосу сердца.

Спасибо, уже наслушались!

Между прочим, даже в разгар нашего с Жорой романа толстый астролог обещал мне как Водолею каждый день с три короба – и радостные встречи, и приятные перемены в жизни, и замечательные известия. Он ни разу не сказал: «Беги, кролик! Убегай! Уноси ноги, пока не поздно, эти игры не для тебя. Будет больно!»

Представляешь, сказала я Шебе, он меня бросил! Тебя, например, когда-нибудь бросали? Знаешь, что испытывает брошенный человек? Брошенная женщина? Шеба молча смотрела на меня, внимала. Хотя, с другой стороны, кого тут винить, продолжала я. Жора ничего мне не обещал. Я сама, по доброй воле, в здравом уме и твердой памяти… Он ничего мне не обещал, слышишь? Это было бы еще хуже. Не обещал ни белого платья, ни свадебных колоколов. Я сама себе все придумала. Вообще, нет хуже, когда придумаешь себе человека, а потом начинается трагедия, потому что он не соответствует. Трагедии не будет, пообещала я Шебе. Я его забуду. Не сегодня завтра. Ты мне веришь?

Шеба сочувствовала, уголки рта поползли вниз. Конечно, забудешь, словно говорила она, а куда ты денешься? В утреннем свете ведьма казалась бледной и слегка утомленной. Видимо, еще не привыкла к новому месту. Да и я выглядела не наилучшим образом. Один Анчутка был, кажется, счастлив. Он лежал на диванной подушке, влажный после умывания, похожий на ежика. Светил розовыми ушами. Переваривал завтрак.

Я застыла посреди комнаты с кухонным полотенцем в руках. Жора заглядывал мне в лицо и улыбался… улыбкой, от которой останавливалось сердце. Гладил мои волосы…

«Хватит!» Я сказала это так громко, что Анчутка испуганно вскочил с подушки, выгнул спину китайским мостиком и задрал хвост.

…Мы лежали на диване, смотрели фильм «Talk to her» испанца Альмодовара. Я видела лишь один его фильм, тот, кстати, где впервые снялся юный Антонио Бандерас. На английском языке. Жора, как оказалось, был человеком мира. Снобизм его заключался не только в физическом антураже, но и в духовном. Поколение постдиконакопительской эпохи. Предки утонченных английских аристократов тоже грабили на морях и суше. Жора говорил на английском, так как закончил в Лондоне школу экономики и бизнеса. В Америке он тоже что-то закончил, а во Франции, в Каннах у него была собственность, о которой он небрежно упомянул, сказав что-то вроде – тебе там было бы интересно, ты знаешь язык… В Испании собственность была у его папы – вилла на берегу моря неподалеку от Барселоны. Сам Жора подумывал прикупить себе домик в Умбрии – что-нибудь старинное, в одичавшем, заросшем кустами жасмина и азалий саду, с вьющимися по стене шпалерными розами. Но еще не решил окончательно. Это были мысли вслух. Причем говорил он все это без малейшего намерения произвести на меня впечатление. Он не хвастался. Он жил в этом мире, таком немыслимо далеком от меня, и ходу, как оказалось, мне туда не было. Конечно, и миллиардеры женятся на официантках, бывает. Бывает, черт побери! Но на всех официанток не напасешься миллиардеров. Даже миллионеров не напасешься. Даже просто приличных хороших парней и то не напасешься…

Да, так о чем я? Мы, лежа на громадном диване, обнявшись, смотрели фильм испанского режиссера. В богатой, даже роскошной, Жориной квартире, которая мне так нравилась…

…Бескрайняя гостиная с прекрасной, темного дерева мебелью, граненые, тускло сверкающие стекла серванта – вполне возможно, хрустальные, отделка тонкой латунной полосой по периметру благородных выпуклостей, львиные лапы стола и стульев. Без хамства, зеркального блеска и цветного пластика. Бледно-оранжевый с оливковым, даже как бы слегка выцветший от времени, ковер на полу казался настоящей драгоценностью даже моему неискушенному взгляду. Белые аскетичные стены, скромная люстра – дерево и черный металл, кожаные диваны с подушками, выдержанные в оранжево-коричнево-багровой гамме. Задернутые шторы на окнах в тон всему остальному – глухого оранжевого цвета. Матовый экран большого плазменного телевизора, который я сразу узнала – видела на рекламе в каком-то журнале. Сочетание больших денег и аскезы было поразительным – здесь поработал хороший дизайнер. Я помню, как остановилась на пороге, раскрыв рот…

Жорина кухня также поражала воображение девственным сверканием металлических устройств, агрегатов и приспособлений, которыми никто никогда не пользовался. Жора готовил здесь лишь кофе. Потемневшая, грубо сработанная, старинная джезва стояла на черной полированной поверхности электрической плиты. На светлых шкафах и буфетах повторялся один и тот же рисунок маслом, исполненный в нарочито грубой деревенской манере – бледно-красная роза, отдельно и в букете, окруженная блекло-зелеными листьями. Бледно-красная роза была также и на сиденьях табуреток. Сочетание металла и крестьянской мебели создавало потрясающий колорит.

Наследный принц Жора… Старая пословица – соль земли, об одежке, по которой встречают, и уму, по которому провожают, всегда казалась мне не вполне корректной. Встречают, конечно, по одежке, но согласитесь – глупость в богатой одежке уже как бы и не глупость, а, скажем, эксцентричность и непосредственность, не так ли?

Это не о Жоре. Жора умен в любой одежде…

…Фильм был необычен, как и другие фильмы культового испанца. История девушки-балерины, впавшей в кому после аварии. Безутешный отец нанимает ей сиделку, молодого человека, дауна, но вполне вменяемого, который нежно за ней ухаживает – умывает, купает, расчесывает длинные волосы и кормит. И все время говорит с ней, абсолютно уверенный, что она его слышит. Девушка лежит с бессмысленным лицом, уставясь взглядом в потолок. В палате рядом лежит другая женщина в таком же состоянии, по профессии тореадор, а ее друг, журналист, сидит рядом. Даун убеждает журналиста говорить с женщиной, но журналист не может заставить себя переступить некую черту, зная, что его подруга за гранью и не услышит. Потом девушка-балерина оказывается беременной, и дауна сажают в тюрьму. Подруга журналиста приходит в себя и бросает его. Он посещает дауна в тюрьме, тот говорит о своей любви и не понимает, почему их разлучили. Он готов жениться на девушке. Потом он умирает от сердечного приступа. Ребеночек рождается мертвым, а девушка-балерина, к изумлению врачей, приходит в себя. Журналист спустя год, кажется, знакомится с девушкой и узнает в ней ту самую балерину, которая была в коме. Она испытывает к нему странное влечение, дежавю, чего, естественно, не может объяснить. Ему же известна та часть ее жизни, о которой она и не подозревает – любовь, мужчина, ребенок. Но он никогда ей об этом не расскажет…

Мы молчим. История действительно необычна. Как правило, в любой истории присутствует элемент назидания – добро побеждает зло (или, наоборот), добродетель награждается, маленький хороший человек получает по заслугам, равно, как и большой, но плохой, а бедная девушка – большую любовь. И так далее, что оставляет читателя или зрителя в приятной уверенности (вопреки здравому смыслу), что где-то там есть кто-то, кто все видит, взвешивает, подсчитывает и в итоге предъявляет векселя к оплате, а также воздает. А от истории, рассказанной испанцем, такого чувства не возникало. Просто история… Виток судьбы.

– Ты такая красивая, – произносит вдруг Жора, поворачиваясь ко мне и целуя в висок. – И умная. Я таких не встречал… В тебе гармония и мягкость… Как же я мог без тебя столько времени?

В голосе его море нежности. Как герой фильма, даун, Жора говорит и говорит, лаская и обволакивая меня словами…

Шеба смотрит на меня синим взглядом и, кажется, вздыхает. Анчутка примостился рядом с ней на полочке. Таращит зеленые глазищи, потом зевает, показывая острые клычки и розовую пасть. «Вы и ваша любовь! – словно говорит он. – Не понимаю, зачем усложнять себе жизнь!»

* * *

Суббота. Жизнь продолжается, труба зовет, куча дел впереди. Большая куча. Во-первых, вынести мусор и принести со двора песок. Анчутка получает обыкновенный песок из детской песочницы, а не ароматизированный гранулированный песок для богатых котов из аристократических семейств. Се ля ви, а также каждому свое. Потом нужно приготовить обед… хоть раз в неделю. Анчутке, кроме молока, нужно горячее, вернее, теплое – суп или каша. Он ведь растет. И витамины. Потом нужно достать и пересмотреть зимние вещи, спрятать летние, накраситься для самоутверждения, позвонить Танечке Сидоровой и вытащить ее куда-нибудь погулять. Вон день какой! Солнце, синие небеса… Можно побродить по парку, пошуршать листьями. Поговорить за жизнь… поплакаться на широкой Танечкиной груди в ее с готовностью подставленную уютную жилетку. Дел – непочатый край!

Проходит еще полчаса. Я не двинулась с места – продолжаю лежать в постели, бессмысленно глядя в окно. Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть и испуганно замереть. Кто? Сейчас никто не ходит в гости без телефонного предупреждения. Я лихорадочно решаю, что делать. Притвориться, что никого нет дома? Звонок повторяется. Человек за дверью терпеливо ждет, что ему откроют, и не уходит. Проходит долгая минута. Снова звонок. Противный, тонкий, скрежещущий, как ножом по стеклу. Допотопный, родительский еще механизм. Сколько раз я давала себе слово купить новый, нежный и мелодичный… Опять звонят! Ну что ты будешь делать! Человек за дверью, как герой анекдота, не понимает намеков и намерен ждать, пока ему не откроют. Я сползаю с кровати, набрасываю халат, на цыпочках иду в прихожую. Заглядываю в глазок и вижу парня в спортивном костюме, который смотрит на меня с той стороны. Лицо его кажется мне смутно знакомым. Хотя, с другой стороны, все молодые, румяные и нахальные физиономии похожи друг на друга. Правда, парень не выглядит нахальным. Уловив шевеление в квартире, он произносит:

– Извините, пожалуйста, я ваш сосед из двадцатой, мы вместе выбрасываем мусор… Откройте, пожалуйста!

Интересно, зачем, думаю я. Кажется, мы действительно сталкивались раз или два у мусоропровода. Хотя полной уверенности на сей счет у меня нет. Романтичными подобные отношения вряд ли назовешь, и уж, разумеется, это не повод, чтобы ни свет ни заря – еще и десяти нет – ломиться в дверь к незнакомому человеку. К незнакомой женщине. Голос у него, нельзя не признать, довольно приятный.

– Пожалуйста, – слышу я с площадки. – Я захлопнул дверь!

Захлопнул дверь? И теперь собирается лезть через мой балкон к себе? И непременно сорваться, как сорвался пьяница из соседнего подъезда четыре года назад? Весь дом тогда просто трясло от слухов и домыслов – выкинули его дружки, или он выбросился сам после ссоры с любимой женщиной в приступе белой горячки?

Я все-таки открываю дверь. Не могу я бросить человека на произвол судьбы. Он так стремительно влетает в прихожую, словно боится, что я передумаю. Останавливается, глядя на меня.

– Доброе утро, – говорит он. – Еще раз извините.

От его спортивного костюма пахнет холодом и улицей, кроссовки снежно-белые, на щеках яркий румянец, в глазах ни малейшего намека на вину, а только любопытство. Видимо, бегал. Из тех правильных парней, которые ведут здоровый образ жизни. Он мне не нравится. Чувство это усугубляется осознанием того, что я стою перед ним в тесной прихожей, в халате и тапочках, неумытая, растрепанная, кислая.

– Чем могу помочь? – спрашиваю сухо. – Хотите лезть через балкон?

– Через балкон? – удивляется он. – Моя квартира на другой стороне дома!

Он смотрит на меня как на идиотку. Немая сцена. Ну и пошел бы к кому-нибудь поближе… к той стороне дома! Если не балкон – что тогда?

– Мне нужны какие-нибудь инструменты, чтобы открыть дверь, – объясняет он.

– Отмычки? – спрашиваю я иронически.