Тринадцатая…

* * *

Как только Полина переступила порог амбара, она сразу поняла, что в нем никого нет. Сооружение, по всем признакам, несколько раз перестраивалось, причем последний раз явно под нужды нынешнего владельца фермы. Полина снова оглянулась назад. Когда-то раньше здесь держали технику. Причем изначально, по-видимому, предполагали построить полноценный бетонный гараж. Но, возможно, не хватило денег. Законченным оставался только один угол амбара: часть пола и две прилежащие к нему стены. Как напоминание о несбывшихся мечтах первого владельца фермы посреди этой части строения одиноко торчали два цементных столба. После этого стройка шла явно кустарным методом, видимо, по мере поступления денег. Неровные, кое-где крашенные, сучковатые доски были сбиты, скорее всего, собственными силами хозяев. Кругом зияли щели, поперечные балки тянулись вкривь и вкось, а крыша держалась на честном слове.

Передняя часть длинного строения была разделена тонкими перегородками на своего рода смежные «комнаты». Судя по всему, именно теперешний обитатель амбара пытался создать тут подобие жилья. Было заметно, что он проводит в его стенах немало времени. У Полины мелькнула мысль, что если он и не живет здесь постоянно, то переселяется сюда, когда ему удается заполучить очередную жертву. Обшарпанный диван у стенки с лежащими на нем подушкой и одеялом, очевидно, служил ему постелью. Он, несомненно, столовался здесь же, о чем говорили крохотный, застланный потертой клеенкой стол, пара стульев и допотопный холодильник. В одном из центральных отсеков, по-видимому «гостиной», Полина увидела разваливающееся кресло и стоявший на полу старенький телевизор. На включенном без звука экране мелькало изображение девушки.

Все окна амбара были намертво заколочены. Под ними стояли, прислонившись к стене, отслужившие свое деревянные ставни. Похоже, маньяк собирался дополнительно укрепить окна, но, видимо, руки до этого так и не дошли. Оглянувшись на дверь и не чувствуя за спиной никого, Полина прошла «центральную комнату» и увидела то, что искала. На высоком самодельном рабочем столе был представлен целый арсенал холодного оружия… и не только. Ровненько в ряд лежали пассатижи и клещи различных размеров и всех видов и назначений. Установленные на краю стола тиски с темными пятнами непонятного цвета рождали в ее воображении картину вполне определенного содержания. Над столом на стене был развешан полный набор слесарно-столярных инструментов, включая различные предметы, необходимые в хозяйстве, – от стальной проволоки до паяльника. Если не знать, для чего предназначались все эти инструменты, то их владелец вполне мог сойти за умельца, способного своими руками смастерить все что угодно. Но Полина в полной мере осознавала, что по прямому назначению ни один из них не использовался. Сердце ее сжалось от боли, когда она представила себе, через какие муки ада прошли несчастные жертвы маньяка.

Такие же, как на тисках, темные пятна она наблюдала повсюду. Полина была уверена, что это следы крови, а не разлитого мазута. Ей сделалось дурно, хотя вид крови она всегда переносила спокойно. В университете на антропологии ей приходилось работать даже с трупами. Но и в детстве она не раз имела дело с кровью. Правда, в основном животных. Еще когда училась в школе, в последних классах, ей понадобились деньги на карманные расходы, и она попыталась устроиться на лето в ветеринарную клинику. Упросила того самого доктора, который спас ее Милашку. Сначала просто следила за чистотой: готовила комнаты к осмотру, дезинфицировала поверхности, мыла полы и выносила мусор. Позже начала раскладывать по местам лекарства, помогала медперсоналу затаскивать крупных питомцев на весы, заполняла медицинские карты. Но девочкой она была смышленой, и ей постепенно начали доверять кое-что посерьезней, а когда стало ясно, что и с этими заданиями она справляется как нельзя лучше, ей стали поручать дела более ответственные. Так она доросла до помощницы самого доктора. Иногда она даже помогала ему при операциях. Хотя «помогала» – это громко сказано, скорее присутствовала, но уже тогда сделала для себя вывод: ей нравятся медицина, биология и анатомия, но ветеринаром она быть не хочет. Она слишком эмоционально переживала смерть любого животного, чтобы видеть ее чуть ли не каждый день. Да и смотреть на слезы горюющих хозяев, когда врачу не удается спасти их питомца, это не для нее.

Сейчас, глядя на утоптанный пол амбара, чувствуя, как кружится голова, Полина понимала, что это не от вида крови. Просто она слишком хорошо представляла себе то жуткое чувство безысходности, которое, несомненно, охватывало невинную жертву маньяка, когда та оказывалась здесь. Темных пятен было слишком много. Протянутый с улицы шланг для воды не справлялся со своей обязанностью: всю пролившуюся здесь кровь невозможно было смыть. Полина словно примеряла шкуру предшественницы на себя. Она ясно видела, как связанная по рукам и ногам девушка стоит на коленях, прикованная цепью к столбу, тому самому, который когда-то должен был поддерживать перекрытия будущего гаража. Ее голова опущена вниз, шею охватывает широкий металлический ошейник, а по разорванной, мокрой от слез одежде с лица девушки стекает кровь. Цепь, лежащая на цементной платформе словно свернутая кольцами змея, поджидала сейчас Полину. Тут же, на вкрученном в столб кольце, висел массивный замок. Зацепившись за него открытой дужкой, он будто раззявил пасть в голодном ожидании.

Связанная по рукам и ногам жертва ничего не могла предпринять для своего спасения. У нее не было ни единого шанса избежать того, что уготовил ей мучитель. Все, что она могла позволить себе, – призывать смерть и молиться, чтобы господь услышал ее, смилостивился и поскорее закончил ее страдания. Гнев охватил Полину с такой силой, что злоба ее срочно требовала выхода. Как муж, заставший жену в постели с другим, способен уничтожить всех и вся, так и она не в состоянии была сдержать своих эмоций. Полина принялась крушить все вокруг, что, по ее мнению, маньяк использовал для издевательств над своими жертвами. Она опрокинула стол с инструментами, расшвыряла все до единого предметы, которые висели на стене, подлетела к столбу и со всей силы ударила по замку молотком. Несколько раз подряд. Дужка его изогнулась, но, к великому сожалению Полины, отломить ее она так и не смогла. Несмотря на это, ей стало легче.

И тут в проеме открытой двери будто мелькнула тень. Панический страх мгновенно охватил ее, заставив похолодеть все внутренности. Пульс подскочил настолько, что она слышала грохот сердца у себя в висках. Бросившись к куче разбросанных инструментов, она выхватила приличных размеров нож, но этого ей показалось мало. Ежесекундно оглядываясь на входную дверь, она принялась рыться в куче металла, выискивая нечто более подходящее. На глаза ей попался небольшой автоматический ножик с инкрустированной рукояткой и явно фронтальным выбросом. Она сняла его с предохранителя, мельком заметив витиеватые инициалы Х. Д. Р., и наскоро проверила в действии. Клинок коротковат, но в руке нож сидел как влитой. Сунув его в кармашек лосин, она продолжила поиски.

Отбрасывая в сторону ненужное, она наконец отыскала кое-что посущественней. Уцепив пальцами широкий кухонный нож-топорик, предназначенный, очевидно, для рубки замороженных кусков мяса, она вытащила его из кучи. Этим ножом убийца, скорее всего, разделывал уже трупы убиенных им девушек, но в данную минуту Полина старалась об этом не думать. Перемещаясь с величайшей предосторожностью, ступая как можно тише, она направилась к выходу. Проходя один за другим простенки, присматривалась к каждому предмету, за которым мог бы укрыться человек. Подойдя к двери, внимательно всмотрелась в пространство перед собой. Снаружи было слишком темно, чтобы она могла что-либо разглядеть. В любом случае, прежде чем выходить из амбара, ей следовало убедиться, что маньяк все еще находится там, где она его оставила.

Заметив валяющийся на полу рядом с ведром для отходов ручной фонарь, Полина дрожащими руками подняла его и попыталась включить. Залапанная грязными, а возможно, и окровавленными пальцами убийцы кнопка сработала не сразу. Прячась за косяком двери, Полина резко провела лучом света по земле. От сердца отлегло: маньяк все еще не пришел в себя и лежал в той же самой позе, что и прежде. Видимо, движение в проеме двери ей все-таки показалось. Полина успокаивала себя тем, что, возможно, это была летучая мышь, которых в Джорджии полно. Вместе с тем она знала, что привлечь рукокрылых способны только насекомые, которые могли бы слететься на свет, падающий из открытых дверей амбара. Но шел дождь, и никаких насекомых в округе не было. Впрочем, так же, как и самих крылатых ушастиков, которые сейчас где-нибудь прятались от дождя. Но такими нюансами Полина решила себе голову не забивать. Чуть успокоившись, она в этот миг сожалела лишь об одном. Если она вдруг на самом деле нечаянно убила похитителя, то ему выпала слишком легкая смерть. Ей доставило бы гораздо большее удовольствие знать, что кончина его была долгой и мучительной. Такой же, которую он уготавливал своим несчастным жертвам. По ее твердому убеждению, этот отмороженный на всю голову ублюдок не заслуживал иного.

Вооруженная до зубов, держа в одной руке нож, а во второй одновременно нож-топор и фонарь, она направилась к фургону, чтобы взять наручники. Те самые, которые ей чудом удалось снять со своих рук. Подходящей веревки в амбаре Полина не увидела и после того, как напугалась тени в дверном проеме, искать ее не решилась. Наручники должны были быть под брезентом. Возможно, ей даже не придется залезать внутрь фургона. Обойдя на приличном расстоянии лежащее тело похитителя, она быстро оказалась у цели. К сожалению, тот момент, когда она освободилась от наручников, Полина помнила плохо – мозг ее тогда не в состоянии был фиксировать детали. Положив нож на задний бампер, поближе к себе, она взялась рукой за брезент. Когда она услышала звук за спиной, было слишком поздно, чтобы успеть среагировать. Удар по голове тяжелым предметом вмиг оглушил ее, и она без чувств рухнула наземь.

* * *

Полина очнулась от ощущения, будто по ней лупили из водометной установки для разгона демонстрантов. Не то чтобы она когда-то раньше испытывала подобное, но именно таким было ее первое впечатление. Откуда-то на нее лилась вода, она захлебывалась, а тело ее трясло мелкой дрожью от холода и внезапного пробуждения. У нее ушло несколько минут на то, чтобы осознать, что произошло и что с ней творится сейчас. Она лежала на цементном полу в одном нижнем белье, снова лишенная возможности двигаться. На этот раз ее руки и ноги были скручены проволокой. То ли похититель после всего случившегося не доверял больше наручникам, то ли не стал тратить время на их поиски. Держа в руках шланг, он поливал ее водой, сделав напор в полную силу.

– Очнулась, дрянь?! Отлично! – Он сглотнул слюну, словно перед ним стоял накрытый стол. – Думал, грохнул суку…

Полина еще полностью не пришла в себя и не могла разглядеть выражение его лица, но в интонациях его голоса она уловила злорадство и предвкушение. Первым делом она попыталась сообразить, что он сделал с ее одеждой. В кармане лосин лежал складной нож. Он был совсем небольшим, и похититель вполне мог его не заметить, если не обыскивал ее с особой тщательностью перед тем, как снять одежду.

Поводив головой по сторонам, делая вид, что все еще приходит в себя, Полина заметила в углу кучу какого-то тряпья. Сначала она подумала, что это обноски хозяина, но, заметив сверху свою одежду, пригляделась. До нее не сразу дошло, что вся куча состоит из женских вещей. Юбки, платья, сарафаны и блузы шли вперемешку с нижним бельем. Свешивающийся из-под ее штанов лоскут оказался не чем иным, как рукавом яркой цветастой кофточки. Материал, из которого она была сшита, выцветшим не выглядел, а значит, она принадлежала какой-то женщине совсем недавно. Скорее всего, кофта являлась деталью гардероба самой последней жертвы маньяка, девушки, которую этот моральный урод мучил в амбаре незадолго до нее. От осознания увиденного по ее спине пробежала дрожь.

Чуть в стороне валялись кроссовки Полины, а под ними ее ветровка. В свое время она потратила немало времени на поиски в интернете удобной спортивной одежды и обуви. Кроссовки ей пришлось несколько раз отправлять обратно из-за того, что она никак не могла угадать с размером. Даже отзывы покупателей не помогли ей, хотя, прежде чем совершить покупку, она прочла большинство из них, ориентируясь в основном на отрицательные. Как оказалось, шестой размер одной фирмы может намного отличаться от шестого размера другой. Помнится, она пришла в ярость оттого, что третья по счету пара снова не подошла ей. Здорово психанула. Стянула с ног примеряемую обувь и расшвыряла ее по углам комнаты, а затем схватила первое, что попалось под руку, и запустила им в стену. А попалась ей бутылочка с лаком для ногтей, которая стояла на журнальном столике. Она швырнула ее с такой силой, что оставила на гипсокартоне вмятину. Хорошо хоть удар пришелся выше уровня глаз, и Полине удалось прикрыть выщербину картиной.

Откровенно говоря, такая несдержанность была свойственна ей. Об этом можно судить по числу вмятин на стенах ее квартиры. Стоило снять с них все репродукции, и становилось понятно, что в ней проживает человек с весьма неустойчивой психикой. Она с регулярностью раз в год вызывала профессионалов для косметического ремонта квартиры, хотя с починкой разного рода почти всегда справлялась сама. Жизнь заставила ее быть самостоятельной и научила многому: от замены резиновой прокладки в протекающем кране до установки нового унитаза. Здесь она могла с легкостью обойтись без посторонней помощи. Что же касается шпаклевки гипсокартона… Сколько ни пробовала, качественно у нее не получалось.

Прикинув расстояние до ветровки, Полина поняла, что не сможет незаметно до нее дотянуться. Она тут же вспомнила, что с покупкой этой вещи ей повезло намного больше, чем с кроссовками: куртку не пришлось возвращать ни разу. Она ей была чуть-чуть великовата, но Полина заказала такую специально. Она не сковывала движений при беге, и к тому же под ней легко было прятать тактический пояс, без которого Полина никогда не выходила из дома. С наступлением теплой погоды она отстегивала от ветровки тонкую внутреннюю подкладку и убирала в шкаф до новых холодов. Облегченный вариант куртки складывала пополам и, завязав рукава изделия вокруг поясницы, прикрывала таким образом пистолет.

Подбирая ветровку, Полина изначально уделяла внимание наличию карманов. В данной модели их было множество, даже на рукавах ? для наушников или плеера. В одном из внутренних карманов сейчас лежал перцовый баллончик. Изготовленный в форме тюбика губной помады, он совсем не был похож на средство самозащиты. Нежно-розового цвета, инкрустированный в нескольких местах стразами, он не должен был привлечь внимание маньяка, даже если бы тот обнаружил его. В любом случае вряд ли бы он стал открывать его и проверять что внутри. К тому же, найдя ее пистолет, похититель наверняка подумал, что другого оружия при ней больше нет. В надежде, что баллончик на месте и ей каким-то образом все-таки удастся дотянуться до куртки, Полина вновь глянула в ту сторону, где она лежала.

– Харэ башкой крутить, оторвется. И поднимайся уже, разлеглась она… Не на пляже, чай! – Убедившись, что она соображает, где находится, он отложил шланг. – Че заглохла? Мычи уже…

Полина подчинилась не сразу. Медленно привстав на локте, она, казалось, раздумывала, а стоит ли вообще выполнять его требование? Еще раз осмотревшись по сторонам, она придвинулась к столбу и, прислонившись к нему спиной, расправила плечи. Вытянув перед собой ноги, она всем своим видом демонстрировала полную расслабленность. Первые слова, слетевшие с ее уст, привели похитителя в ярость.

– Сам заткнись, падаль… – невероятно спокойным голосом проговорила Полина.

Закончить фразу она не успела, хотя и довела до логического завершения. Маньяк подлетел к ней вплотную и влепил увесистую пощечину. Почувствовав во рту соленый привкус, Полина поняла, что слизистая оболочка щеки поранилась о зубы. Но несмотря на это и тут же запылавшие огнем скулу и висок, Полина сдержала стон и даже слезы. При этом она умудрилась заметить, что ее отношение к происходящему вызвали у похитителя недоумение. А ее слова, пожалуй, даже ошеломили его. Ведь, скорее всего, он ожидал, что, очнувшись, она, подобно другим похищенным девушкам, начнет вопить, звать на помощь и биться в истерике. С ужасом в широко открытых глазах съежится, забьется в угол и будет молить о пощаде.

Одним словом, все пойдет по предсказуемому и скучному до тошноты сценарию. Ему давно хотелось новизны, и он все время думал о том, как бы разнообразить момент возвращения жертвы в сознание. И вдруг такая неординарность. Даже несколько пугающая. Судя по всему, послушанием и смиренностью его новая знакомая не отличалась, и потому вызывала заслуженный интерес. Он еще раньше понял, что в этот раз все будет не так, как всегда. Уразумел в то самое мгновение, когда она своими обманчиво слабыми ручонками вцепилась ему в глотку. Вспоминая ее мокрые, ледяные пальцы на своем горле, он невольно содрогнулся. Они были длинные, тонкие и невероятно цепкие. Решив, что перво-наперво ей следует коротко подстричь ногти, он начал размышлять о том, насколько данный случай будет отличаться от всех других.

Уже тот факт, что она умудрилась выбраться из наручников, озадачил его. Подобное в его практике случилось впервые. До сегодняшнего дня он мог гордиться собой: ни одной его узнице не удавалось освободиться от пут и уж тем более совершить побег. Для этого им не хватало ни ловкости, ни решительности, ни сообразительности. Хотя однажды ему попалась девица, которая смогла настолько ослабить скотч, которым он перемотал ей запястья, что у нее почти получилось высвободить руки. Именно после того раза он приобрел наручники и стал использовать их при транспортировке жертв. Но тот случай был скорее маленьким недоразумением, чем серьезной попыткой обрести свободу. Так, жалкая, ни к чему не приведшая потуга…

Что же касается новоприбывшей… Удивила, ничего не скажешь. Он до сих пор не мог понять, каким образом ей удалось открыть наручники, да еще так тихо, что он ничего не заметил. Или он теряет бдительность? Если бы эта «спортсменка» не пошла сначала в амбар, а сразу забрала у него ключи от фургона… Да уж… Чуть не положила его на обе лопатки… Добралась бы сейчас до трассы и к этой минуте находилась бы на недосягаемом расстоянии. На кону могло стоять его, а не ее будущее. Ему пришлось бы сниматься с насиженного места, искать укрытие подальше отсюда и, скорее всего, провести оставшуюся жизнь в бегах.

Подобное в его планы не входило. Он слишком долго продумывал, конструировал и настраивал свою собственную систему похищения милых куколок, чтобы какая-то дрянная девка все в одночасье разрушила. Он обустроился, обжился, в конце концов, вложил деньги в эту ферму для того, чтобы чувствовать себя здесь комфортно и безопасно. Ему здорово повезло, что в свое время он нашел этот участок. Отобранная банком у предыдущего хозяина за неуплату ипотеки ферма была выставлена на аукцион за смехотворную цену. Он оказался единственным заинтересованным лицом, и ему удалось приобрести ее с завидной легкостью. И хотя дом разваливался, а хозяйства как такового не имелось, ферма идеально подходила для его «особых» нужд и давно стала теплым гнездышком. Он достаточно намыкался по стране в молодые годы, чтобы ценить то, что имел. Было бы непростительным промахом неожиданно лишиться всего этого вот так, по-глупому.

Он долго искал себя в самом начале. Постепенно совершенствуя навыки убийцы, учился на собственных ошибках. По понятным причинам в делах подобного рода редко у кого находится наставник. Он родился и вырос в штате Аляска, население которого сильно отличается от жителей остальной части страны. Суровый климат, суровые люди. Народ умеет добывать пропитание примитивными способами, теми же, которыми когда-то владели наши предки. По крайней мере его отец был не только заядлым рыболовом, но и охотником. Он начал брать его с собой на промысел с самого раннего детства, и Харпер быстро понял, что второе занятие ему нравится гораздо больше, чем первое. Сидеть в засаде, терпеливо поджидать зверя и убивать его, глядя ему прямо в глаза, было для него намного интересней, чем забрасывать спиннинг и накручивать леску. Отец считал его прирожденным охотником и очень гордился тем, что его сын крепко держит в руках ружье и нажимает на курок без дрожи в пальцах.

И ничего страшного в этом не было бы, если бы в подростковом возрасте Харпер не почувствовал вдруг, что убить, а затем разделать крупного лося или медведя ему доставляет намного больше удовольствия, чем, скажем, овцу, козу или птицу. Странного удовольствия. Так уж сложилось, что, кроме охоты, никаких других интересов у него не появилось. Никаким видом спорта он серьезно не увлекся. Несмотря на огромное желание хоть чем-то выделиться из остальной массы парней, стать популярным мальчиком в школе у него не получалось. Этому способствовали ординарная внешность, посредственные физические данные и постоянная нехватка денег. Девочки к нему интереса не проявляли, как бы он об этом ни мечтал. Даже наоборот, избегали его всеми доступными средствами.

Чего уж говорить, если родная мать считала его серой личностью, не способной проявить себя хоть в какой-то области. Характерная черта многих родителей – ставить перед детьми завышенную планку, требовать порой невозможного. Например, преуспеть в жизни, добиться больше, чем удалось им самим. Вполне оправданно, когда на достижение этой цели брошены все силы семьи. Например, заметив интерес сына к хоккею, отец тут же бросается заливать лед, превращая площадку перед окнами дома в каток, а вечером, превозмогая усталость после рабочего дня, не ленится вместе с ним встать на коньки. А мать, невзирая на то, что спортивный комплекс находится невесть где, а тренировки проводятся поздним вечером, терпеливо возит на них сына. И оба родителя присутствуют и поддерживают своего ребенка на всех соревнованиях, независимо от того, как мало сил на них осталось. Только при полной самоотдаче отца и матери, через усталость, недосып и недомогание, стоит ожидать, что из сына вырастет хоккеист с мировым именем.

Или, например, чета мечтает увидеть свое чадо покоряющим музыкальные вершины. Для этого недостаточно поставить в гостиной рояль и нанять репетитора. Придется неустанно нахваливать талант ребенка в то время, когда тот не в состоянии и двух нот сыграть. Терпеть мучающий уши звук до тех пор, пока он не превратится в складную мелодию, а затем, не жалея времени и денег, возить его на всевозможные конкурсы и выступления. Только в таком случае есть надежда, что из ребенка получится яркий музыкант.

Отец Харпера, стоит отдать ему должное, несмотря на однообразность своих интересов, все-таки проводил с сыном большую часть свободного времени. Что же касается матери, то похвастаться таким же отношением к ребенку она не могла. Будучи слишком эгоистичной по натуре, она не отличалась самоотверженностью, при этом постоянно требовала чего-то от других. Сколько Харпер себя помнил, мать вечно была недовольна, и по большей части им с отцом доставались лишь укоры. После смерти мужа ее поведение стало еще более невыносимым, как будто она обвиняла сына во всех свалившихся на нее бедах. И хотя в гибели отца он и без ее упреков винил себя, она подливала масла в огонь с такой силой, что казалось, делала это специально.

Помимо бесконечных укоров она повторяла не отличающиеся разнообразием фразы о его бездарности и никчемности. Причем делала это так часто, что Харпер и сам уже уверился в своей ничтожности. Не зря говорят, что словом убить можно. Но даже если отбросить риторику в сторону, искалечить человеческую душу словом и в самом деле недолго. Особенно если это делается в детстве, когда характер личности только формируется. Если бы его мать каждый день повторяла ему ласкающие слух слова о его исключительности и непревзойденных способностях, возможно, в нем и проснулась бы вера в собственные силы. Появились бы новые интересы, вскрылись бы таланты, благодаря которым он вполне мог преуспеть в жизни. Глядишь, и он выбрал бы совсем иной путь. А так… Слова матери не принесли ему ничего, кроме боли. Они не только ранили его, но и уничтожали то доброе, что жило в его душе.

Он даже порой задумывался: а родной ли он ей сын? Доставал из альбома одну из фотографий матери, ту, на которой она была запечатлена еще девчонкой, и подолгу сравнивал ее лицо со своим отражением в зеркале. Сомнения его тут же рассеивались. Он был очень похож на мать. Тот же разрез глаз, тот же цвет волос и даже ее пухлые губы. Ее черты в собственной внешности раздражали его до предела, и он делал все возможное для того, чтобы скрыть свое сходство с ней. К примеру, всегда настаивал на короткой стрижке, в то время как многие из его ровесников носили длинные космы, которые в то время были в моде. Его торчащий вверх чуб и пара выбитых зубов, которые он не спешил вставлять, значительно уменьшали сходство. К тому же с самого детства он подражал отцу и благодаря своим мимике, жестам и повадкам становился больше похожим на него, чем на мать.

Хотя следует отметить, что в раннем детстве в душе его не было ненависти. Она родилась гораздо позже, когда он подрос и сопоставил отдельные факты супружеской жизни своих родителей. Будучи ребенком, он относился к матери скорее как к кому-то, кто заботится о нем в силу сложившихся обстоятельств, и, если смотреть правде в глаза, голодным и оборванным он не ходил. Более того, в доме у них всегда были чистота и порядок, только вот уюта и тепла в нем сильно не хватало. За ту стерильность, которую она поддерживала «адским трудом», отец платил истрепанными нервами, а Харпер – бесчисленными подзатыльниками. Если учесть, что в их семье существовал матриархат еще в те времена, когда был жив отец, то можно себе представить, какая тирания установилась в ней после его смерти.

Порой от одного взгляда матери у Харпера кровь в жилах стыла. А ведь ему, как и любому ребенку, требовались ласка и любовь. Ему хотелось, чтобы она хоть раз поступила так, как он видел в фильме, где любящая мать укладывала своего сынишку спать. В его мечтах он, переодевшись в пижаму, забирался в постель, а она садилась рядом и, прислонившись к спинке кровати, открывала толстую книгу с картинками. Он прижимался к ее плечу головой и слушал сказку, которую она читала тихим, убаюкивающим голосом. Потом она укрывала его одеялом, целовала в лоб и, желая спокойной ночи, выключала свет. К сожалению, его мечта так и не исполнилась, хотя он неоднократно просил мать почитать ему перед сном. И все же редкие знаки внимания он нет-нет да и получал от нее – когда, вернувшись с охоты, приносил в дом добычу. Только в этот момент отношение матери к нему резко менялось. Рассматривая выложенный на кухонный стол кусок мяса только что разделанной тушки, она не переставала нахваливать его и даже могла нежно потрепать по голове. Слыша ласкательные прозвища, которые в порыве радости слетали с ее губ, он чувствовал себя сильным, нужным и даже любимым.

Как бы там ни было, многим из нас в детстве не достает тепла и любви, однако в монстров превращаются единицы. Ни в коем случае не стоит оправдывать наклонности Харпера, которые проснулись в нем по отношению к женщинам, недостатком материнской любви, но следует все-таки признать, что это наложило отпечаток на его психику. Он вырос эмоционально холодным человеком, не способным не только дарить радость ближнему, но и сочувствовать чужому горю. Что же касается слабого пола… Его ранние шаги в этом направлении были неуверенными. По правде сказать, он и сам долго не мог понять, действительно ли ему необходимо издеваться над девушкой для полного сексуального удовлетворения. Чтобы убедить себя в обратном, он старался подойти к этому вопросу с другой стороны. Неоднократно экспериментировал, следуя новым моделям поведения, менял условия и тип внешности избранницы, пытался разнообразить половой акт теми способами, которые не включали насилие. Но чтобы он ни делал, без проявления жестокости по отношению к партнерше достичь настоящей половой разрядки у него не получалось.

Со временем он выяснил все тонкости этого дела и точно знал, что ему требуется от противоположного пола. При этом далеко не каждая женщина, с которой у него были сексуальные отношения, становилась его очередной жертвой. Не всякая из них годилась на эту роль. Слишком интимным был для него сам процесс, чтобы совершать его с первой встречной. При выборе он руководствовался прежде всего визуальным фактором, а затем уже поведенческим. Девушка должна была быть особенной с эстетической точки зрения, а также идеально подходить для осуществления задуманного. Возможно, в формировании эталонного образа жертвы свою роль сыграл его самый первый опыт подобного характера, который произвел на него глубочайшее впечатление. Первое изнасилование с последующим убийством он совершил еще в школе, когда учился в старших классах. Оно врезалось в его память до мельчайших подробностей. Жертвой Харпера стала понравившаяся ему одноклассница.

Чем бы в итоге ни обернулась его попытка сблизиться с объектом вспыхнувшей страсти, с самого начала он не собирался ее насиловать и уж тем более убивать. Как любой человек, он мечтал добиться расположения приглянувшейся ему девчонки без всякого принуждения с его стороны. Надеялся склонить ее к интиму всевозможными знаками внимания и набором нежных слов. Хотя, признаться, днем раньше он готов был убить даму своего сердца только за то, что увидел ее в мужской компании. В перерыве между уроками она обнималась с одним из парней, а при расставании подарила ему самый что ни на есть настоящий поцелуй в губы. Причем Харпер отдавал себе отчет в том, что в эту минуту он готов прикончить и растерзать на куски не только ее. Ненависть к сопернику толкала его на двойное убийство. И если до этого момента он стеснялся даже смотреть в сторону той девчонки, то ее поцелуй вывел его из себя настолько, что он набрался смелости подойти к ней и заговорить.

Мечтая о ней по ночам, он часто представлял себе их первую встречу и начало знакомства. Размышляя о том, с чего лучше начать разговор, он перебирал в уме самые разные фразы. В отсутствие матери он даже тренировался перед зеркалом. Ему хотелось выглядеть в глазах той девчонки неотразимым и обаятельным. Он мысленно рисовал себе картину, в которой на его предложение провести вместе вечер она смущенно кивает головой и бросает на него взгляд, полный любви и нежности. В его воображении она чуть ли не сразу становится его подругой и дарит ему не только улыбку, но и самый страстный поцелуй, о котором он мог только мечтать. Он не раз представлял себе хрупкую фигурку девушки в своих объятиях, а взамен ответных чувств готов был носить ее на руках. Но мечты мечтами, а глядя на нее, он все же трезво оценивал свои шансы. Он ничего не мог противопоставить тому атлетически сложенному парню, которому она, скорее всего, уже дала свое согласие на нежные взаимоотношения. Харпер понимал всю несбыточность своих грез и потому, подойдя к ней, заговорил совсем о другом. Он попросил ее подтянуть его по алгебре. Во время занятий он надеялся растопить ее сердце, очаровать и попытаться отбить у соперника.

Несмотря на незаурядный ум, в точных науках он никогда не был силен. Еще в младших классах домашняя работа по математике давалась ему с трудом. Но надо отдать должное его матери, которая все-таки следила за тем, чтобы он ее выполнял. Ему приходилось часами просиживать после уроков на дополнительных занятиях только для того, чтобы просто не завалить предмет. Приближались выпускные экзамены, и в том, что он просил одноклассницу бросить ему спасательный круг, не было ничего особенного. Ведь это не шутка: без успешной сдачи предмета он может лишиться диплома об окончании школы. Девчонка не могла не понимать, что он вверяет ей свою судьбу, а посему должна откликнуться на его мольбы о помощи.

Пользуясь своим бедственным положением, он настойчиво давил на жалость, но вызвать у нее сочувствие так и не смог. Она упорно отказывалась, говорила, что у нее нет на него времени и советовала обратиться к кому-нибудь другому. Однако Харпер не сдавался до тех пор, пока она в конце концов не согласилась хотя бы на часок заглянуть к нему домой. Но при этом она не хотела, чтобы кто-либо из знакомых видел их вместе. Благодаря своей привлекательной внешности, она принадлежала к совсем другому кругу их сверстников и находиться в одной компании с парнем, который не входил в этот круг, считала ниже своего достоинства. Она стыдилась при посторонних даже вступать с ним в разговор. Договариваясь с Харпером о месте и времени занятий, она настаивала на том, чтобы встретиться с ним где-нибудь подальше от школы. Он подобрал ее по пути домой, остановив машину на обочине. Высокомерная девица залезла внутрь только после того, как убедилась, что вокруг никого нет.

Такое отношение с ее стороны не могло не задевать его самолюбие. Нужно быть совершенно безразличным к чужому мнению, чтобы не обращать внимания на подобное пренебрежение. Харпер к числу таких людей не относился. Как раз наоборот, он был очень чувствительным и ранимым. Но желание добиться своего пересилило гордость, и он сумел запрятать обиду глубоко внутрь. Главное для него сейчас было заманить ее к себе и попытаться объясниться. Его план сработал. Все шло как по маслу ровно до того момента, когда он начал намекать ей о своих чувствах. Она не только высмеяла его, но еще и бросила фразу, которая врезалась ему в память на всю жизнь. Она сказала, что ни одна девчонка не согласится встречаться с ним по доброй воле, пока он не нарастит мышцы и не сделает пластическую операцию своей глупой физиономии. Он и так сильно переживал из-за своего никудышного телосложения и того, что ему не выпало счастья родиться писаным красавцем…

Вскоре пластика понадобилась ей самой. Он решил доказать этой девчонке, что и без хирургических вмешательств сможет овладеть любой красоткой. Чтобы наказать за злой язык, ему пришлось брать ее силой. Он запихал ей обратно в рот не только ее обидные слова, но и кое-что еще. Дура безмозглая. Вела бы себя без лишнего гонора, возможно, осталась бы жива. Мало того, после всего случившегося стала еще пугать его полицией. Пришлось запереть ее в ту часть подвала, которая принадлежала только ему, и держать ее там до тех пор, пока это было возможно.

На тот момент отец Харпера уже ушел из жизни, а мать сутками пропадала на работе. Он фактически был предоставлен сам себе. В тот день родительницы по обыкновению не было дома, а по возвращении, несмотря на ее огромное нежелание, она вынуждена была на некоторый срок покинуть родные стены. Ее заболевшей сестре требовалась помощь по хозяйству, и после долгих уговоров та смогла уломать мать приехать к ней ненадолго. Это было самое счастливое время в жизни Харпера. Никогда еще он не ощущал себя таким смышленым, сильным и великолепным. Именно в таком порядке он заставлял ту девчонку повторять эти слова. Он несся из школы домой с непередаваемым чувством радости и возбуждения лишь от сознания того, что в подвале его дома сидит связанная красотка, которую он мог брать в любой момент и столько раз в день, сколько ему вздумается. Этот маленький секрет распирал его изнутри, помогая ощущать себя всемогущим.

После первых же побоев девка хорошо уяснила, что от нее требуется, и начала вести себя не столь агрессивно. С каждым разом она становилась все менее ершистой, а к концу первой недели сделалась совсем покладистой. Правда, в ней нет-нет да и вспыхивал дух противоречия, за что она сразу получала очередную оплеуху. Ее сопротивление приводило его в бешенство и заставляло с каждым разом применять к ней все более жесткие меры. Прежде чем она начинала стонать так, как это делали героини фильмов, ему приходилось несколько раз напоминать ей, что к чему и кто здесь главный. К огромному сожалению Харпера, его счастью и неописуемому блаженству не суждено было длиться вечно. К концу второй недели позвонила мать и сообщила о своем возвращении. Она планировала быть дома тем же вечером, и у него оставалось всего несколько часов, чтобы скрыть следы своего преступления. Учитывая тот факт, что девчонка все еще была цела и сравнительно невредима, ему предстояло многое успеть. Затягивать дольше не стоило.

Вопреки своим обещаниям за хорошее поведение подарить пленнице свободу, он с самого начала предвидел другой конец. Харпер был не настолько глуп, чтобы поверить ее слезным клятвам хранить молчание о том, что произошло между ними. Даже если бы тотчас после его первого сексуального домогательства она выбрала другую линию поведения, скажем, стала ласковой и послушной в его руках, он и в том случае не поверил бы ей. Он имел представление о том, насколько хорошо женщины умеют притворяться и лгать. Примером тому служили те же актрисы порнографических фильмов, которые делали вид, что до безумия влюблены в своего мужа, а через минуту-другую с не меньшей страстью отдавались его другу.

И хотя умом Харпер понимал, что по действию на экране не стоит судить обо всех женщинах, он не мог изменить своих взглядов. Да, перед его глазами разыгрывался сюжет, который являлся всего лишь выдумкой сценариста, но в подростковом возрасте такие вещи воспринимаются иначе. В лице звезд экрана весьма сомнительной репутации он обвинял весь женский род в аморальном поведении, а в каждой его представительнице видел лживую натуру. Он неплохо представлял себе, на какие ухищрения способна пойти женщина в том случае, если ей умышленно подрезать крылья, и мог догадаться, на какие уловки пойдет она, если некто покусится не только на ее свободу, но и на ее жизнь. Он был уверен: узнай его пленница о том, какую судьбу он ей уготовил, вмиг станет коварной и хитрой тварью. Идти у нее на поводу и рисковать собственной свободой он не собирался. Он должен был с ней расстаться. Вынужден был. Причем навсегда. Решение далось ему с легкостью.

Из-за того что избавляться от трупа ему пришлось впопыхах, он немного наследил, но в целом своей работой остался доволен. Прилегающий к дому гараж по назначению давно не использовался. Еще предыдущим хозяином он был переделан в помещение под хозяйственные нужды. В самой его середине стоял длинный, тяжелый стол, обитый нержавеющей сталью. Раньше вдвоем с отцом, а позже самостоятельно Харпер разделывал на нем улов или охотничью добычу. Мать пользовалась этим помещением реже, ближе к концу лета, примерно тогда, когда начинался заготовительный сезон. По большей части она разбирала и мыла на столе дары леса и скромного огородика. Около стены, но достаточно близко к столу была устроена раковина с отдельным краном для длинного шланга. С его помощью наводить чистоту после окончания работ было одно удовольствие. Для полного удобства в гараже был устроен слив. На полу вдоль стола с каждой стороны параллельно друг другу шли небольшие углубления с выходом наружу.