Имя дракона. Сказание о Тенебризе

И Судьба, что была давно рождена,

Пусть будет заново переплетена.

И на первую нить нанизано быть Огню.

Вот петля, узелок – дом, семья, уют.

Тропы вьются, и птицы над ними не запоют.

Следом нить Ветров заполощется, засвистит.

В ней увижу то, что случится во тьме пути.

Вот петля, узелок – выступают следы беды…

От судьбы не уйти, но мы будем с тобой тверды.

Из крапивы и вереска вьётся Земная нить,

В ней прольётся дождём всё, что надобно сохранить.

А за ней протянулась струной и затрепетала

Нить иная, звенящая, тянутая из Металла.

Узелки мои, петли лунные,

Знаки слов на них – всюду рунные,

Чужие они, шальные,

Остры, как клинки стальные-е-е-е-е…

На последнем слове песни из ящика выплыл чёрный шар, распустился лепестками, открывая спрятанный внутри клубок пёстрых нитей. Отец подхватил одну из них и потянул на себя. Раздался скрежещущий звук, точно ударили огнивом по кремню, высекая искру, и воздух вокруг пришёл в движение. Заискрились нити, сплетаясь в узоры полотна и создавая новую субстанцию – слиток металла цвета густого мёда, светящегося в темноте.

Стань вестью – чтобы собирать,

Дай силу – чтобы защищать,

Открой имя – чтобы укрывать,

Посвяти в тайну – чтобы испытать.

Напевая новое заклинание, отец приподнял на ладонях слиток, и его лицо, озарённое свечением, вытянулось от изумления. Арго перепугался, что отец заметил его. Но тот смотрел куда-то поверх, вдаль по переходу. Тогда он тоже осторожно выглянул из укрытия и чуть в обморок не упал от ужаса.

В ярком свете слитка он увидел, что учинили Страхи с зелёным миром!

Травы Аллюзии и Снов поблёкли, ростки Фантазии полиняли, деревца Воображения засохли, цветы Жизни помертвели от ужаса. А выпившие из них соки чудища расползлись по потолку и стенам чёрными тучеобразными скоплениями. Заметив, что их обнаружили, Страхи подняли такой грохот, шум и треск – впору было оглохнуть! Среди засохших растений и в проходах оранжереи загарцевали монстры. Огромные зелёные многоножки поползли из ящиков с погибшими деревцами Иллюзий. Медузами заполнились грядки с цветами Ожидания, а среди трав Обещаний зашипели варанозмеи. Кожа рептилий подрагивала, с шипением открывались пасти, обнажая острые язычки ледяного огня.

А вот дракона, напугавшего его в парке, мальчик не увидел. «Должно быть, чудище где-то схоронилось!» – решил Арго.

Он сжался в комок и забился ещё глубже, упираясь спиной в стену, когда существо, бывшее отцом, вскинуло руку, молниеносным движением очертило в воздухе какой-то знак, сыпануло из него светом в сторону Страхов и рявкнуло:

– Сингеле, ингеле, виль, сой! Брысь, погань!

Шаровой молнией прокатился свет заклятия вдоль зала, фейерверком брызнул на Страхи, и погасли жуткие глазищи – просветлел потолок, пропуская свет лун.

Чуть позже Арго кое-как, на четвереньках, почти ничего не видя и не слыша с перепуга, пробрался к входу на нижний этаж, а оттуда выбрался наружу, не замеченный отцом.

* * *

Арго встряхнулся, приходя в себя и отгоняя страшные видения. Потянулся, собираясь хорошенько разглядеть слиток. Но едва он дотронулся до прохладной поверхности вещицы пальцами, как между ними проскочила маленькая молния.

С тихим воплем мальчик отдёрнул руку, осмотрел ладонь: ожога не было, и проворчал:

– Ты чего, засранец, дерёшься?

Внезапно длинные, покрытые землёй чёрные нити, наросшие на слитке и напоминающие корни цветка, начали опутывать его руки и, переплетаясь, точно паутина, поднялись выше, к плечу.

– Ну что ты прилип ко мне, заклятый? – Арго чуть не задохнулся от паники и принялся рьяно сдирать с себя скользящие ростки, шепча прерывающимся голосом: – Фу! Отстань! Какая мерзость!

«Это мои к-о-р-н-и… ты оторвал меня от земли, теперь са-а-ам станешь моей землёй!» – пронёсся в голове мальчика голос слитка.

Арго оторопел и плюхнулся в траву, решил, что от удара молнией начались галлюцинации. Пробормотал, задыхаясь от потрясения:

– Так вы что, и говорить умеете?

И получил в ответ:

«Заговоришь тут, когда опору из-под ног выбьют!»

Способность слитка разговаривать и слышать его мысли перепугала, но блеск металла и выгравированные на нём знаки сводили с ума, сжигая страх. Арго ощутил, как в груди у него что-то трепыхнулось и заурчало, и воспрянул духом – будто получил от корней чудодейственную силу. Видно, слиток тоже почувствовал перемену в мальчике и ослабил хватку. Корни повисли, извиваясь змеями. Арго положил его на тропинку, стряхнул с рук остатки земли и вытер ладони о комбинезон. Понизив голос до шёпота, сказал вежливо:

– Простите… Я не знал, что вы живой.

«А какой я должен быть? Неживой, что ли?» – удивился тот.

Арго был совершенно сбит с толку и попытался припомнить хоть что-то о говорящих металлах из лекций учителя Шера. Но ничего толкового на ум не приходило – на уроках он большей частью мечтал о сражениях и победах вместо того, чтобы слушать. И сказал, тихо сам себя ненавидя за своё невежество:

– Ну да… то есть нет… ну конечно же да, или… Я не знаю, я всегда думал, что только мы, манамы, живые!

«Что ты сказал? – воскликнул слиток срывающимся голосом. – О боги… И стоило мне просыпаться после пяти тысяч лет сна ради того, чтобы услышать подобное?»

Арго сидел тихо, ничего не понимая. Неужели слитку столько лет? Но откуда он взялся у отца? Пять тысяч лет… Ничего себе!

– А вы, вообще-то, кто? – сообразил он спросить.

«Я тот, кто будет рождён в свете молний и грома и поможет победить Зверя Мары!»