Горбуны1.Калашниковы

Священник-адыгеец опять призвал благословить всех присутствующих, поблагодарить Бога за то, что мы имеем. Потом призвал помолиться за больную девушку из этой церкви, ей предстояла скорая сложная операция на сердце. Мы все усердно замолились, замолкли, закрыли глаза, опустили головы, перекрестили пальцы, сомкнули руки, усиленно «зажелали» больной девушке скорейшего выздоровления. Потом священник попросил помолиться за его друга, у которого болела мать. У нее была онкология. За мать друга мы тоже помолились, мысленно пожелав ей здоровья. Потом мы помолились за самого священника Алексея: он собирался в командировку по миссионерским делам в Санкт-Петербург и адыгеец сказал, что следующую проповедь будет читать его коллега.

Потом зазвучала песня поклонения опять же без рифмы. На сцену вышли две девушки, одна коротко подстриженная в длинной белой юбке в складку до пола и белой рубашке в черный горошек. Другая с длинными темно-русыми прямыми волосами. Сначала они заразительно и громко запели в микрофон про религию. Потом блондинка, закрыв глаза, эмоционально говорила про благословление Бога.

– Мы доверяем тебе, отец. Ты доведешь нас домой в твои объятия. Иисус, я готов идти за тобой. Господи, идти за тобой и видеть только тебя!

Потом вышел хор, все белый верх, черный низ, форма, которую легче всего найти, и тоже запели религиозные песни в разных октавах.

– Мы рады быть твоими. Господи! Мы верим твоему слову! Господи, мы всегда уповаем только на тебя. Доверяем тебе этот выбор!

Блаженны те, кто верят Богу

Как самому себе!

Блаженны ищущие Бога,

Ибо они найдут,

Доверием живут…

Женщина вынесла к сцене маленького ребенка месяцев четырех. Он спал у нее на руках. Громко играла музыка, все громко пели. Но ребенок все равно спал.

Проповедь закончил молодой адыгеец в шахматной рубашке.

– Господь, все в твоих руках. И даже когда горы не двигаются и моря не раздвигаются, мы верим тебе. Мы поклоняемся тебе. Общение святого духа да прибудет со всеми нами. Аминь.

Потом мы опять стали петь те же песни и новые с листовок, опять священник Алексей говорил название песни. В конце и начале проповеди мы пели.

Дженнифер сказал мне, что священник сам пишет тексты песен. «Какой талант», – подразумевала она.

Многие быстро разошлись. В конце проповеди Дженнифер подошла поздороваться к священнику. Он уже был с ней знаком. Он с жаром пожал ей руку – Дженнифер с ним к моему удивлению обниматься не стала. Я уже могла переводить громко, и его простая речь легко переводилась.

– Я рад вас видеть! Вам понравилась сегодняшняя проповедь?

Дженнифер заулыбалась и закивала. Ей лекция точно понравилась, если бы она еще что-то поняла…

– Ну хорошо! – священник похлопал Дженнифер по предплечью, как старого друга.

– Could you translate for me please?– сказала мне Дженнифер, улыбаясь и отойдя от священника.

– Of course!

– Could that girl translate for me please during the service? – спросила Дженнифер у священника.

– Не могли бы эта девушка переводить мне во время службы? – тут же перевела я.

Но священник сделал вид, что не понял мой перевод вопроса Дженнифер. Хотя мне переводить эту просьбу было легко. Просто посмотрел на нас и отошел в недоумении. А потом пошел разговаривать с другой группой прихожан, ожидавших его внимания.

Потом Дженнифер подошла к своему знакомому. Он хорошо говорил по-английски и был помощником Алексея. Она повторила ему свою просьбу. Он передал ее священнику и тот, естественно, согласился!..

Помощники священника, не обязательно дети, разносили одноразовые белые тонкие тарелки с бюджетными мелкими луковыми крекерами в форме то ли рыбок, то ли лука. Самым дешевым печеньем из возможных. Но вкусным. Содержащим непопулярное тогда пальмовое масло, поэтому недорогим и вредным для здоровья..

Я из приличия съела несколько печенек-«рыбок», много есть было неудобно.

Также предлагали горячий чай в белых одноразовых стаканчиках. Чай можно было заварить самим. В зале стояло несколько кулеров с кипятком и холодной водой. Рядом лежали одноразовые пакетики с дешевым черным или зеленым чаем и сахар в кубиках.

Дженнифер как будто тоже осталась не в восторге от этой проповеди – пыльные церкви, этот молодой священник. Дженнифер как будто разделяла со мной эти чувства. – Надеюсь, тебе понравилось. Обычно бывает лучше. Священник так себе, – сказала она мне, когда мы вышли, и помахала растопыренной кистью правой руки с натянутыми мизинцем и большим пальцами. Я проводила Дженнифер на остановку, она ехала к универу на маршрутке, а я пошла на трамвай, я жила в трех трамвайных остановках.

И на следующей проповеди (я была с Дженнифер еще пару раз в этой церкви) нам разрешили переводить и тихий гул моего голоса и общий перевод уже никого не смущал. Проповедь проводил новый священник – Алексей уехал в Питер. В этот раз Дженнифер принесла на проповедь сразу две Библии – свою «американскую» на английском и «синхронную» русскую – и сидела с двумя книгами, внимательно слушая проповедь и находя нужные стихи в английской Библии, а потом и в русской. В этот раз и я принесла Библию, подаренную Дженни.

– Ты читаешь Библию? – спросила она меня и внимательно посмотрела в мою книгу, ища пометки на полях и закладки и не найдя их. Этот священник, заменявший Алексея, понравился Дженнифер еще меньше. – Тот был лучше, – сказал она мне, уже начиная разбираться в русских священниках-протестантах.

Я честно прочитала пару страниц дома. Но отложила – чтение Библии показалось мне скучным и бессмысленным.

Я относилась к походу в баптистскую церковь, как к интересному, ничего не значащему опыту. Было в смене религии что-то авантюрное и для меня запретное – скрытый протест против общества или семьи выражался в смене веры.

Их веселый попсовый Бог из песен предстал легким» и ненастоящим. И очень отличался от Бога, к которому привыкла я – строгому, суровому, карающему, глядящему с православных икон.

Сначала меня покоробил вид их церквей, после православных, вид баптистских церквей попахивал фальшивкой и дешевкой…

Православие не требовало от нас, большинства слабоверующих русских, ежедневных усилий. Протестантство было чуждым и искусственным. И во всем дружелюбии американцев было что-то ненатуральное.

В смене религии был определенный протест против современности. Как будто лозунг «Тебя не устраивает что-то в жизни – смени религию, поменяй жизнь». Но жизнь в основном со сменой религии не менялась. Тот же дом, те же родители, в основном те же проблемы.

Все это попахивало подделкой. И по сравнению с православием вымогательством… В древнем православии было что-то монументальное – одни древние церкви в средневековом стиле чего стоили, а тут модная «легкая» религия, отвечающая веяниям времени. Все легко – любой подвал мог стать их церковью. В принципе любой хороший оратор мог стать их священником, песни, проповеди как концерты самодеятельности.

Но православие тоже с рыночными отношениями испортилось, погрязло в купле-продаже. Все службы стали платными, крещение, молебны за здравие или упокой, и недешевыми. В священников стали набирать тоже чуть ли не с улицы после быстрых курсов «православия» даже из бывших уголовников. В священники шли теперь даже слесари-сантехни ки, зная, как выгодно сейчас быть священником, позарясь на большие заработки.

Сейчас такие дома Евангелия становились местом встреч и тусовок преступников, местом, где собирались оружейники, находили спонсоров, хранили контрабандные товары, устраивали перестрелки, торговали контрабандой. Баптизм был хорошим прикрытием для контрабандных операций… Все думали, что в такие церкви ходят очень правильные, хорошие люди, может быть, заблудившиеся, не нашедшие себя в сдержанной православной вере. Такие тоже туда ходили. Сюда ходили и праведники, которые на самом деле хотели быть лучше с каждым днем и воспринимали проповеди буквально, без скрытого «оружейного» смысла. Но редко. Но в основном это были базары, места незаконной торговли. Полиция знала и закрывала глаза. Преступники прикрывались другой верой. В протестантских храмах летала живая музыка. Полицейские это понимали и были к ним благосклонны.

Пасхальная служба

Теперь Дженнифер очень хотела сходить со мной в мою, православную церковь – в баптистской мы уже не раз были – именно на торжественную пасхальную службу. Как раз приближалась Пасха, и мы решили сходить в церковь около моего дома, храм Святого Георгия, с синими и позолочено-синими шахматными куполами-луковками и косыми крестами на них. Здесь меня крестили, когда мне было пять.

В этот раз Пасха была ранней – в начале апреля. В Краснодаре было еще холодно, на земле лежал мокрый грязный снег, и мы ходили в теплых куртках.

Мы встретились в десять вечера в ночь с субботы на воскресенье. Праздничная литургия была до двенадцати и длилась два часа.

– Тебя крестили здесь? – Дженнифер посмотрела снизу вверх на храм, стоя на ступеньках. На Пасху в церковь шли много народу – я не думала, что у нас столько людей ходят в церковь на Пасху. Но торжественность и святость этой минуты Джен не тронула. Она не задержалась на несколько секунд подробнее рассмотреть храм, почувствовать благоговение, мысленно представить мое крещение и что это значило в моей жизни. Наоборот, Дженнифер быстро поднялась по ступенькам, даже забыв перекреститься у двери. Я быстро перекрестилась и поспешила в храм за ней. Джен смотрела на меня и повторяла движения, как креститься по-православному… Она исподволь как будто принижала мою религию.

В церковь на службу я не надела платок, а была в обычной вязаной шапке, моя голова была покрыта.

Мы с Дженни, как и все, слушали богослужение на улице у заднего входа. Мы стояли в теплых куртках. Дженнифер в платочке. Тепло одетые.

На заднее крыльцо вышли несколько священников в нарядных позолочено-красных ризах… Перед ними был алтарь, покрытый бордовой бархатной накидкой с зажженными свечами в красных цилиндрических подсвечниках с прорезями. Перед алтарем ближе к прихожанам поставили украшенную икону. Священник в центре совершал каждение – качал церковное кадило на цепочке, как маятник, движением вперед, окуривая ладаном прихожан и алтарь. Высоко пел женский хор в церкви за спинами священников, часто повторяя: «Христос воскресе»! А прихожане отвечали хором «Воистину воскресе»! Кадило испускало благовонный дым, фимиам.

Священники пели на разные голоса. Сначала низкий речитатив, а потом высокий: Господи, помилуй!

Священники держали раскрытые молитвословы, смотрели в них, пели, крестились и кланялись.