Приложи ко мне раковину ушную, послушай шум
всех морей и материков, приходящих ко мне на ум,
всех тропических стран, всех безумных базаров, клокочущих слов,
всех цикад и циновок треск, звон браслетов и кандалов.
Я бескрайняя ткань, можешь выбрать любую часть —
пусть я буду выкройкой тем, кто потом попадёт под твою власть.
Я люблю их за то, что у них будет запах твоего тепла.
Я ненавижу их! Я погибаю от подкожного рассыпавшегося стекла.
Скажи мне, что я птенец, что ты не отнимешь меня от своей руки,
скажи, что мы будем жить на берегу никому не известной реки.
Мы станем сходить на дно и снова всходить из вод,
мы станем немы для всех, как рыбы, и невод нас не найдёт.
* * *
когда деревья вырастут травой
мы возвратимся в старые дома
и прежней жизни почерк перьевой
увидим в тяжких сплющенных томах
ещё трещит ошибок сухостой
ещё звучит догадок перезвон
и только радость истины простой
исчезла в шуме брошенных времён
сбежим в поля и медленно войдём
в пустые мазанки где шорох и сквозняк
но мы и там ответа не найдём
но мы и там не встретим верный знак
и на пути из па?житей в тайгу
и на пути из прошлого на свет
мы ощутим звериную тоску
в глуши себя в глуши бездонных лет
* * *
Маленький Моцарт, отравленный злом,
спи безмятежно в бокале своём,
в утлой каморке, в доме под слом,
пахнущем мышью и болью-быльём.
Спи, как в бутоне сухая пчела,
вечный ребенок, не помнящий зла.
Спи, как в шкафу заспиртованный кунст,
спи, как под снегом сломанный куст.
* * *
опять автобус изменил маршрут
и засыпая замечаю
что декорации уже не врут
а добросовестно ветшают
они не дерево и не трава
и чем обман наглей и очевидней
тем легче всем и легче выдавать
сон летаргический за сон невинный
* * *
Я – это бабочка, проколотая насквозь
в темечко. Кто-то колеблет огромный гвоздь.