Я нервно сглатываю.
– Точно, это обо мне. Меня ничто не смутит: холодна, как лед.
Он недоуменно морщит лоб.
– Подожди, я совсем другое имел в виду…
– Не надо, я все поняла. Лишена эмоций, практически робот. Непробиваема. Забывчива. Невосприимчива к мужской сексуальности.
Он склоняет набок голову и складывает губы трубочкой, как будто погружается в раздумья, потом сует руки в карманы джинсов – так он показывает, что ему не по себе. Уж я-то знаю – в наблюдательности мне не откажешь.
– Таких мыслей у меня не было. Я хотел сказать совсем другое: что ты не такая, как другие девушки… Ладно, проехали, – он открывает рот, закрывает, ничего не добавив, потом все же произносит: – По-твоему, я сексуальный?
– Ну, знаешь ли… Нет.
На его лице ничего не прочесть.
– Тем лучше.
– Для меня ты староват.
Он фыркает, я не могу удержаться от улыбки, видя его удивление. Все-таки мне удалось задеть его за живое.
– Мне двадцать восемь, а ты что думала? Четыре года разницы – разве это много? – он ерошит себе волосы, но это не делает их менее сексуальными: в темно-шоколадной копне по-прежнему мерцают синие огоньки. Черт бы его подрал, он красавчик, как ни старается это скрыть.
Я заставляю себя безразлично пожать плечами.
– Возраст неважен, главное – быть моим человеком. Требований три: учебники, твид, застенчивость. А теперь полюбуйся на себя: от тебя за милю разит рок-звездой.
И, конечно, губы. Я бы целую книгу посвятила его губам нежно-розового цвета, роскошному контрасту между ртом и суровыми скулами, пухлой нижней губке, глубокой V-образной выемке на верхней.
– Умница! Держись подальше от таких, как я, красотка, – он ослепляет меня своей фирменной улыбкой. Мы с ним, без сомнения, друзья. «Красотками» он кличет всех, включая мою мать и тетю Клару.
– Ммм… – я неуверенно киваю.
– Ковбой – твой кавалер? Он остался где-то там, когда я повел тебя сюда. Могу за ним послать.
Он делает шаг от меня, как будто и впрямь готов отправить кого-нибудь за Родео. Я издаю стон.
– Только не это! Я больше не смогу провести с ним ни одной минуты.
Он опускается рядом со мной на корточки. Теперь расстояние между нами гораздо меньше, чем в прошлый раз. От него так и пышет напряжением.
– Он позволил себе что-то неподобающее?
Я кусаю губы, опускаю глаза, купаясь в искренности его хриплого голоса. Ах, Девон, Девон… Внешне он, может, и заносчивая суперзвезда, так надо для его команды «Нэшвиллские Тигры», но под этой оболочкой бьется доброе сердце, и, когда он говорит мне приятные вещи, внутреннее чувство подсказывает мне, что дело тут не в том, что я особенная. Он пришел бы на выручку любой девушке.
– Просто он… – козел он, и дело с концом! Я познакомилась с ним на приложении для знакомств. Решила, что, раз он любит страусов эму, у нас есть тема для беседы, – я поднимаю на него глаза, пытаясь донести до него свою логику, но он пока что только хмурится. – А он взял и потянулся к моему ожерелью. Никому нельзя касаться бабушкиного жемчуга! – Я трогаю нитку жемчуга у себя на шее, приподнимаю ее, провожу по ней губами.
– Что еще он натворил? – грубовато спрашивает он, переводя взгляд с ожерелья на мои губы. Как жаль, что на них нет помады!
Я поправляю пакет со льдом, морозящий мне щеку, стараясь унять разошедшееся сердцебиение. Вдруг ему слышно, как отчаянно колотится мое сердечко?
– Он заговорил о «перевернутой ковбойше». Кому-нибудь другому, может, и можно, но только не ему…
Опа! В Девоне есть что-то такое, что развязывает мне язык. Или все дело в виски? Не важно. Главное, речь шла о не вполне приличной позе. Для нее женщине нужны сильные ноги. Я почти ежедневно бегаю и, может, смогла бы так повисеть… Где бы располагались при этом мои руки? Сзади, на его бедрах, или впереди, для равновесия? Так или иначе, я бы не смотрела на партнера, так что обойдемся без намеков! Свободные руки – инструменты наслаждения. Решено, «перевернутая ковбойша» – лучший вариант, приоритетный выбор Жизель!
– Что-то ты раскраснелась, Жизель. Ты хорошо себя чувствуешь?
Я откашливаюсь, гоня прочь скабрезные картины.
– Здесь жарковато.
– Ну, так сними пиджак, – советует он. – Я потею от одного взгляда на тебя.
Тогда я откладываю пакет со льдом, расстегиваю блейзер, снимаю и кладу на столик. И только теперь замечаю, до чего влажна моя шелковая блузка. Она выразительно облепила мой маленький бюстгальтер, но есть и хорошая новость: теперь я наслаждаюсь прохладой. Я расстегиваю три верхние пуговки, развожу в стороны эфемерные отвороты.
– Так гораздо лучше! – Я со стоном вынимаю из волос маленькие металлические заколки и выкладываю их на столике аккуратным рядком. Массирую себе голову, с наслаждением распутываю свалявшиеся космы. – Теперь еще позвать бы Криса Хемсворта, чтобы ноги мне помассировал, и день можно будет считать сносным, – я скидываю надоевшие туфли, шевелю пальцами.
– Разве он не женат? – бормочет Девон. Я поднимаю голову (раньше я давала ей отдых, запрокинув на подголовник кресла) и внимательно смотрю на него. Он отступил на шаг назад и трет себе затылок. Встретившись со мной глазами, он отводит взгляд от моей блузки.
– Разве что в другой вселенной, – рассеянно бросаю я. – Как-нибудь в другой раз я поделюсь с тобой своими соображениями о множественности вселенных. В одной из них голливудский актер вполне может быть моим мужем, и у нас с ним десяток детей…
– Час от часу не легче! – он смеется, и я таю.
– Во вселенной «Жизель и Крис» он не в силах от меня отлипнуть, и мы размножаемся, как кролики на виагре. И, кстати, никакая он не кинозвезда, он архитектор, мы с ним обитаем в построенной им для меня вилле во французских Альпах. Я дни напролет изучаю темную материю, пеку печенье и вяжу детскую одежку. Что до моих ночей, то они полностью посвящены ему.
Он кривит губы.
– А где в этой вселенной располагаюсь я?
Я подпираю рукой подбородок.
– Ты – молоденькая девушка, работаешь в кафе Cinnabon, обожаешь магические браслеты, жвачку и розовые береты. По выходным в тебе берет верх твое тайное нутро, и ты вылезаешь из спальни через окно, чтобы малевать на рекламных щитах исполненные тайного смысла граффити.
Он реагирует улыбкой до ушей, очень идущей к его пухлым губам. Эффект сногсшибательный: у меня перехватывает дыхание.
– Вот это воображение, зайка! Я потрясен.
Я краснею.
– Моя хаотичность сводит с ума моих близких, – помолчав, я выпаливаю: – Никак не решу, какое у тебя будет прозвище: Корица или Розочка. Твои предложения?
– Оба не подходят. Я откликаюсь только на Отморозка.
– Тогда, может, Зануда?
Девон пристально на меня смотрит.