Проснуться

– Ты серьёзно? Это же просто дебилизм! – Дракон недоумённо посмотрел на Рыцаря.

– Да, согласен, но это всё, что у меня есть, – пожал плечами Рыцарь и бросился на него. Дракон нехотя оскалил зубы и воскликнул:

– О боги! Какой же ты еба…

Режь других либо себя

– Эй, ты что, уснул?

Я тупо уставился на неё. Видимо, та таблетка меня отпустила. Я протёр глаза и стал вертеть головой во все стороны, пытаясь понять своё месторасположение. Дома, словно деревья во время сильного ветра, клонили свои верхушки к земле.

– С тобой всё в порядке? – спросила она с волнением.

– Да… да, я там, просто… Ну… не важно, – пробормотал я невнятно.

– Ладно, – она взяла меня за руку, и мы пошли дальше, по качающимся из стороны в сторону улицам. Я впялил взгляд в землю, стараясь не смотреть на неё.

– Послушай, – сказала она, – тебе не стоит себя корить. Нет, правда, ты умный и добрый, а от того, что ты будешь над собой издеваться, ничего не измениться. Я тоже понимаю, что мои фильмы не самые талантливые, популярные и так далее, но я продолжаю стараться, и я вижу прогресс. Да, многие люди их не оценят, но самое главное – это то, что они мои. Я сама их сделала. И если для других это мазня, то для меня это мои маленькие шедевры. Всё будет хорошо, просто знай, что ты хороший и делай, что тебе нравиться. Окей?

Я быстро проскользнул глазами по её лицу. Она мне улыбнулась. Розовая чёлка мило выбивалась из-под шапки. Я что-то пробормотал ей в ответ. Мы остановились. Она повернулась ко мне и взяла меня за вторую руку.

– А пошли к моим друзьям! Я уверена, тебе у них понравится, – предложила она. Я посмотрел в её глаза. В них сияли звёзды. Я захотел сказать ей, что люблю её:

– Нет, мне домой пора. Давай… Пока.

Я отпустил её, сделал пару шагов и неловко помахал ей. Кажется, я уже говорил, что её люблю.

– Пока, – она улыбнулась мне.

Я развернулся и быстро пошёл прочь. Я ещё не перешёл дорогу, но мне захотелось вернуться и обнять её. Я хотел объясниться пред ней. Сказать хоть что-то. Я развернулся, чтобы ещё раз взглянуть на неё, но её уже не было. Возможно, её никогда и не было. Я захотел побежать за ней, хотя я и не знал куда. Нет, это было бы глупо, я проиграл. Мне осталось только принять очередное поражение. Не помню, сколько я там стоял. Снег медленно падал на грязную землю. Интересно, стоит ли та картина, которую снежинки созерцают, падая с небес, того, чтобы лежать до весны, пока по тебе топчется кто ни попадя, а затем просто растаять и смешаться с грязью? Я слишком много думаю, причём не самые умные мысли.

Почему-то мне было спокойно. Я вернулся домой. Мне очень хотелось спать, но я пошёл в ванну, чтобы умыться. Там было зеркало. Из зеркала на меня смотрел самовлюблённый слизняк.

– Мой маленький шедевр, – сказал я. Проблема в том, что мне не нужен «мой маленький шедеврик». Мне нужно огромное шедеврище для всех. Мне нужно, чтобы каждая псина с разорванной пастью кричала, что я гений. Быть Царём Царей – так глупо и пошло, что даже звучит противно.

Я взял нож, подошёл ближе к зеркалу и попытался снять кожу со своего лица. Ну почему я оказался здесь? Я – шар света, летающий среди лучезарных замков посреди бесконечности. Я капитан Белого Корабля, который променял счастливые берега Сона-Нила, на призрачную надежду доплыть до Катурии. Я потомок сэра Джеффри Хайда, которого Боги лишили права упокоиться вместе с предками. Ну почему, почему я здесь?! Разве нет наказания больше, чем быть собой! И нет спасения. Это реальность засасывает тебя, как трясина, и никак не проснуться от этого грёбаного сна.

Мне так и не удалось снять эту рожу со своего черепа. Я просто разрезал себе щёку, и кровь залила мне шею. Было больно. Почему мне должно быть больно? Я перехватил нож и выбежал на улицу. Там ходили люди. Я стал орать на них:

– Эй, вы! Планета, алло! Тут один вопросик возник у человечка, он спрашивает: Какого хрена вы меня бросили?! Вы меня оставили одного! Это вы виноваты! А кто ещё? Чья это работа – социализировать человека, а? Как-то плоховато работают институты вашего общества!

Народ безмолвствовал.

– Ну, чего же вы тут ходите! Зачем вам язык, если вы молчите?! Ну скажите хоть слово!

Толпа не обращала на меня никакого внимания.

– Ну посмотрите! Эй, вы! Вы все уроды! Вы жалкие слабые придурки! Я ненавижу вас всех! Я вас презираю! Вы просто тупорылые куски мяса! Вы слабые, жалкие животные, не способные ни на что! Мне плевать на все ваши правила! Вся ваша мораль, придумана только для того, чтобы вы могли оправдывать своё жалкое существование! Ваши Боги – это плод общей шизофрении, это результат коллективного безумия жалких ничтожеств, которым нужен волшебный папочка, на которого можно переложить всю ответственность, просто оставаясь его подстилкой! Ваша культура – это бесконечное пережёвывания одних и тех же идей и образов, которые вы приправляете злободневным говном, в надежде, что вам отвалят либо денег, либо славы, а лучше и того и другого!

Никто даже не бросил на меня взгляд, всем было всё равно. Я схватил камень и с яростью бросил его в витрину. Стёкла блестящим дождём посыпались на снег. Я заорал, что есть мочи:

– ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ!!! Посмотрите на этого урода, который орёт посреди улицы и нарушает общее спокойствие. Вам что, даже это мало? Я оскорбил всё, что у вас есть! Чёрт возьми, я даже разбил сраную витрину! Ну что ещё мне сделать, что бы вы меня заметили? Что?!

Один из людей остановился и посмотрел на меня. Нам нём была модная красная толстовка из волчих шкур. Лицо у него было такое же, как и у меня, только нос сломан. Я посмотрел на него и зарыдал:

– Почему вы меня оставили? Пожалуйста, я хочу быть с вами. Я готов на всё! Я бы сунул ноги под идущий поезд, лишь бы лежать в одной канаве с другими калеками. Пожалуйста. Я сделаю, всё что угодно. Если хотите, я буду полным идиотом перед вами, чтобы вы могли смеяться надо мной. Если хотите, я могу быть вашим слугой, преданным как псина. Каждое ваше слово я превращу в Бога, и буду молиться ему. Я убью кого угодно, только не оставляйте меня, пожалуйста! Я на всё готов!

Незнакомец сказал мне:

– Ты жалок. Если ты так хочешь быть с калеками, так почему ты кричишь посреди улицы, а не бежишь к рельсам? Скажи мне, что ты сделал, чтобы быть с людьми? Что ты сделал, чтобы тебя любили? Ты ведь ничего не делаешь. Ты плачешься, кричишь, но сделать ты ничего не можешь. Чем ты пожертвовал ради любви? Ты хотя бы раз сделал кому-то добро?

– Да, я делал и не раз! Но, как видишь, особо мне это не помогло, – огрызнулся я.

– Потому что это надо делать постоянно. Думаешь, стоит сделать один маленький подвичек, чтобы прослыть героем? Запомни, твоё одиночество – это не наказание, это – грех.

В ярости я сжал зубы так сильно, что у меня из дёсен пошла кровь. Как он посмел мне это сказать? Это ублюдок ничего не понимает. Он ведь не я. Если так подумать, то что мне все эти люди? Разве у них есть такие мысли, как у меня? Я знаю, что я живой, я знаю, что я реальный. С чего вдруг я решил, что они такие же, как я? По сути, они не особо отличаются от деревьев, собак или машин. Люди – это физические тела в пространстве вокруг меня, не больше.

Я поднял осколок стекла. Он больно впился мне в руку. Я покрепче сжал нож и осколок, и с криком, со всей силой, забил их прямо себе в глаза. Затем я воткнул их себе в уши. Затем я вспорол себе живот, и наружу вывалился мой «богатый внутренний мир». Я поскользнулся и упал в лужу собственной крови. Барахтаясь в красном снегу, я прокричал:

– Ну, кто из нас самый умный, а? Я сбежал от вас, я освободился от этого грёбанного мироздания, а вам ещё придётся убрать мой труп!

Но никто мне не ответил. Я ничего не видел, ничего не слышал. Все ощущения меня покинули, осталось лишь чувство боли. Не помню, в какой момент боль исчезла, и ничего не осталось. Кажется, я не существовал целую вечность. Но вдруг, посреди пустоты раздалось:

– Эй, ты что, уснул?

Бессмысленные танцы

Из бессмысленности, абсурдности бытия ещё не следует бессмысленность человеческого существования

Альбер Камю

Мерсо сидел на перевёрнутой телеге и наблюдал за людьми. Толпа собралась на площади города, кто-то танцевал, кто-то пел, кто-то устал или уже не мог двигаться, и сидел за столами. Каждый из пришедших принёс всё съестное, что у него осталось, поэтому еды и вина было вдоволь.

«Чему они так радуются?» – думал Мерсо, смотря на музыкантов, которым было сложно играть, потому что их руки были в язвах; смотря на певцов, которые задыхались своим пением из-за бубонов на их шеях; смотря на танцоров, которые от усталости падали на землю, прямо на копошившихся у них под ногами крыс; на людей, которые смеялись за столами, время от времени захлёбываясь своей кровью.

«Как же это отвратительно, – думал Мерсо, – они едят за одним столом с умершими! Они танцуют с крысами! Зачем это! К чему пир во время чумы!»

Мерсо встал на телеге и в ярости закричал:

– Что вы делаете! У вас у всех умерли родные! Вы сами стоите перед лицом смерти, а продолжаете пьянствовать, танцевать и петь!

Толпа на секунду остановилась. Кому-то, наверное, даже стало не по себе от слов Мерсо. Кто-то за столом подавился своей кровью и кусочком курицы от этих слов и сполз под лавку, трапезничать с крысами.

– Но Мерсо, – сказал один из танцоров, – что ещё нам остаётся делать?

– Ну не танцевать же! – возопил Мерсо, – о Боги, Вальсингам, как ты можешь сейчас плясать с Лизой, когда ещё вчера ты рыдал у гроба своей матери!

Вальсингам улыбнулся: