Сказка снежной пустыни

– А про машину не беспокойтесь, – продолжал учитель, – я сказал в конторе, заедут за вами в школу.

– Конечно, – кивнул я, – спасибо вам.

Не сказать, что я очень люблю маленькие музеи. Хоть в них и попадаются интересные вещи, но большей частью приходится с умным лицом смотреть на пожелтевшие бумажки, разглядывать бабушкины угольные утюги, и тусклые помятые самовары. Здесь не избежать нудного гостеприимства хозяев, представляющих свое любимое детище. Это в больших музеях можно спокойно стоять у витрин, чувствуя пыль былого.

– Ну вот мы и пришли! – воскликнул мой провожатый, останавливаясь у кирпичного одноэтажного здания. – Это наша школа, а музей вот, рядом с директорским кабинетом. – Он забренчал ключами.

В музейной комнате действительно оказался старый самовар, ржавые куски ружья, какие-то фотографии, бумаги. Ну не дорос я ещё до очарования музеями! Несколько каменных наконечников стрел, древние бусы, явно джурчженьской[9 - Джурчжени – племена, населявшие в X – XV вв. территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморского края. Родственный им народ – эвенки, или как их называли раньше, тунгусы.] работы, большой кусок темно-серого камня с какими-то письменами, треснувший старательский лоток….

У камня я остановился, узнав известняк[10 - Известня?к – осадочная горная порода органического, реже хемогенного происхождения, состоящая преимущественно из карбоната кальция (CaCO

). Карбонат кальция способен медленно растворяться в воде, а также разлагаться на углекислый газ и соответствующие запчасти. Первый процесс – важнейший фактор образования карста, второй, происходящий на больших глубинах под действием глубинного тепла Земли, даёт источник газа для минеральных вод. Благодаря широкому распространению, легкости обработки и химическим свойствам известняк добывается и используется в большей степени, чем другие породы, уступая в этом только песчано-гравийным отложениям. Известняки бывают разных цветов, включая черный, но чаще всего встречаются породы белого, серого или коричневого цвета.]. Словно повеяло на миг пещерным холодом.

– А что, у вас тут пещеры есть, не слышно? – спросил я учителя.

– Нет, никто ничего не говорил. Да и мы с учениками по округе ходим, но ничего не встречали.

Видя, что я собрался отойти к другому экспонату, учитель торопливо сказал:

– Тут на камне слова, нам их даже перевели. Эдакий «антивоенный» текст получился.

Я нагнулся над камнем. Рядом лежала отпечатанная бумажка.

«В час, когда страх сожмет твою душу, и крылья тьмы закроют путь к свету – сломай копье».

– И откуда это у вас? – из вежливости поинтересовался я, думая о глупости древних – ломать копье, когда кругом враги и тьма!

– В реке пацаны нашли, километров пятьдесят отсюда. На рыбалку ездили, и нашли. Посмотрели, что буквы непонятные, иероглифы, решили во что бы то ни стало донести и в музей поставить.

Я повернулся к старому, потемневшему старательскому лотку, но тут за окном просигналила машина.

– Это за вами, – заторопился учитель.

– Большое спасибо за экскурсию, – поблагодарил я, пожав ему руку, – случись ещё раз здесь, непременно зайду.

Трясясь в машине, я еще раз вспомнил текст на камне. «Сломай копье!», да! Глупости.

Я много путешествую. Выйдя из среды туризма, я не стал туристом, и не люблю это слово. Турист – это некий праздношатающийся субъект, который если побогаче, то парит ласты в Майами, если поглупее и посильнее – то штурмует высочайшие вершины или глубочайшие пещеры. А я путешествую. Меня влекут тайны земли, громады гор и просторы тайги. Это не туризм, это другая, альтернативная жизнь. То, что могло стать судьбой, но не стало. Тонкая нить бытия, где вправо и влево реальность, а посредине грань ожидания. И я волен выбирать себе любую жизнь. Разговоры, встречи в пути, размышления о закономерностях жизни наполняют мои дороги. Говорят, таким, как мне, надо было жить лет сто-двести назад, когда не телефон, а нож на поясе определял статус владельца. «Smith-Wesson» калибра тридцать восемь – друг мой до последней перестрелки, если мы о чём-нибудь и просим, это чтоб подохнуть не у стенки», как-то так. Ходить с Арсеньевым и Пржевальским, открывать Америки с Колумбом и Васькой, который с гаммой. После открытия очередной Америки, отлежавшись на мягкой постели, снова уходить дальше, зная, что «где-то есть окраина, туда, за тропик Козерога, где капитана с ликом Каина легла ужасная дорога».

…Но больше всего я люблю пещеры. Нет, не те, большие и спортивные, в которые так любят ходить наши спелеотуристы, а маленькие, неинтересные для них. Пещера, открытая человеком, не должна быть им забыта, иначе там поселяется грусть. Да и в таких небольших пещерах всегда есть что-то живое, непонятное. И есть время остановившись, почувствовать это. В спортивных шахтах тебе не до ощущений, там идет борьба за жизнь. Глупо – забраться на глубину, в сердце земли, и начать бороться с природой. Там не до красоты. Луч налобника на миг вырвет из тьмы фантастическую натечку на стенах, скользнет в сторону, и опять ты видишь все то же: карабины, веревки, самохваты, баллоны с воздухом для акваланга, репшнуры…. Мимо тебя летят потоки воды, низвергающиеся из верхнего колодца, и в голове одно: пройти, быстрее пройти! А в маленьких пещерах стены дышат, смотрят на тебя, прислушиваются к твоим шагам. Они хранят ушедшее время. Под ногой хрустит камень, где-то капает вода. Слышно, как шуршит крыльями проснувшаяся летучая мышь.

Чем же притягивают и как возникают эти прибежища вечного мрака?

Пещеры образуются, когда бегущая вода размывает кальцийсодержащий минерал – известняк или гипс. На экзотику типа пещер в NaCl или в вулканической лаве я не обращаю особого внимания. Интересно конечно, но рядом у нас их нет. Камчатка далеко а Удалянчи в сопредельном Китае. Лавовые пещеры к тому же чаще имеют стены, достаточно неприятные, и они больше подходят под определение «жилище Люцифера». Сказочные чертоги – не про них сказано. Доломиты и конгломераты также являются поставщиком пещер, но здесь не лекция по карстоведению.

Самый простой случай формирования величайших пещер – это развитие по типу речных русел. Подземная река, получающая основной объём питания через один вход, протекая по слабонаклонным известнякам, образует меандрирующую полость без боковых притоков. С увеличением угла падения пластов образуются колодцы и шахты различной глубиной, иногда более 200 метров. Нередко ходы образуют сложную спираль, отдельные изгибы которых в плане накладываются друг на друга. Развитием первого случая, обусловленным в основном особенностями геологического строения района, является появление в средней и нижней частях системы расширений, так называемых залов. Огромную роль в их образовании играют также тектонические нарушения. Залы могут иметь колоссальные размеры. Например зал в малазийской пещере Лубанг[11 - Лубанг – фигня какая-то. Малайзия далеко, климат тёплый, морской. Вот и образуются там всякие подземные монстры, в которых ходить страшно. Зато какое эпическое кино снимать можно! (см. «Санкиум»).]. В длину он больше 700 метров, в ширину больше 500, высота 131 м. Его площадь 154 500 м?, а объём составляет 9,64 млн. кубометров. Миллионы кубометров нас мало интересуют, представить такое всё равно невозможно.

Когда три английских спелеолога прошли по галерее более километра и оказались в таком объёме, они офонарели, не сумев его осветить своими мощными фонарями. Рассчитано, что в зале такой площади могут разместиться полсотни самолётов Боинг 747. Говорят, что специалисты по горной механике до сих пор в шоке и не могут однозначно решить – каким образом зал сформировался, и какие силы удерживают гигантский безопорный свод.

Дальнейшее развитие подземной речной системы – принятие ею многочисленных притоков. Как и наземные реки, такие пещеры имеют рисунок, определяемый развитием трещин и характером питания. Если развитие пещеры происходит при поднятии горного массива или при врезании равнинных рек в водораздельные пространства, возникают многоэтажные системы, отдельные части которых связаны между собой колодцами или сифонными каналами. При этом отмечается наличие на всех этажах следов эрозионной деятельности воды и песчано-глинистых отложений.

Темнота и неизменная температура, тишина и влажность, отсутствие крупных жизненных форм привлекают в спелеотуризм некоторое количество населения, ищущего острых, отличных от альпинизма, ощущений, ошибочно полагая, что это более лёгкое приложение собственных сил. Из этого некоторого количества совсем небольшой процент составляют истинные исследователи, находящие радость в разгадывании ребусов природы и возможно желающие стать первооткрывателями.

И покорённый навсегда,
решишь судьбы своей вопрос,
Стремиться будешь ты туда,
где столько сказок и угроз,

Туда, где шорохи живут,
цветы из камня где цветут,
И пусть по службе обойдут,
пусть ненормальным назовут.

В охрипшем хоре трезвых голосов,
В тоске под сводом неба голубым.
Ты будешь слышать сердцем вечный зов,
Непройденных, ненайденных глубин.[12 - «Марш французских спелеологов», Александр Ефремов]

Вообще-то значимость карста[13 - Карст – процесс рождения пещер и прочих интересных преобразований растворимых горных пород.] в народном хозяйстве невелика, и более стремится к рекреационному туризму, чем к строительству. В самом деле, вот у вас деревяшка, изъеденная жуком-короедом. Как деловая древесина, она уже не пойдёт, а вот для художника может и сгодится. Мастер усмотрит в узорах прогрызенных ходов рисунок и сотворит картину. Так и с подземными полостями.

И ещё немаловажный момент. Где сегодня на Земле ещё можно ощутить себя первооткрывателем не своего микроуровня, а планетарного масштаба? Первооткрывателем своего уровня ты можешь стать, зайдя на соседнюю улицу, где ещё никогда не был, это же первопрохождение для себя лично! Ну где же ещё что не открыто? Все вершины покорены, все материки обнаружены. В космос уже летают туристы, готовится колонизация Луны и полёт к Марсу. Мыши, так вообще в космосе прописались, гоняют туда-сюда. Потом мы удивляемся, почему везде, где есть люди, есть мыши?

Такой, высшей по эмоциям радости первооткрывания, не почувствовать уже нигде. Кроме как под землёй.

…Но зато темноту растворив,
Будут первыми их фонари.
Первым следом по мокрым камням,
Проскользит их истёртый вибрам….

…Возможно Хайканский музей так и забылся бы в массе впечатлений и мыслей, что рождались в тишине девственной природы. Но, видно побывав в нём, я, не подозревая, нажал на клавиши другой реальности. Что-то сместилось в пространстве.

…Выйдя на низкий каменистый берег ручья, я решил устроить привал, вскипятить чаю. Потом пошел на перекат покидать мушку. С противоположной стороны реки вдруг раздвинулись кусты, и из них вышел олень с сидящим на нем эвенком. Олень перешел речку, поравнялся со мной. Я с любопытством оглядел животное и сидящего на нем старика. Времена оленеводов-кочевников проходят.

– Слазь, что – ли, чай пить будем, – пригласил я эвенка.

Он кивнул, и легко спрыгнул с оленя.

– Знаю тебя, знаю. Наши говорили. Про Марью твою знаю. Хунат аичимни[14 - Девушка-врач (эвенк.)].

– Гиркив кэтэ. У меня много друзей.

– Агиду гиркичи ая бивки.

– В тайге с другом легко, – повторил я. – Без друга плохо.

После чая мы сидели у догорающего костра и курили. Я, расспрашивая эвенка об этих местах, спросил о карстовом плато Хайгдже, о пещерах.

– Ты не боишься пещер, лючи[15 - Русский (эвенк.)]? – спросил он.