Стараниями конторских умельцев я, чистокровный русак с ярко выраженной арийской внешностью, трансформировался в подозрительную смуглокожую личность непонятной национальности. А моим товарищам повезло еще меньше. Логачева состарили лет на двадцать и украсили пегой неряшливой бородищей, сделав удивительно похожим на осовевшую от пьянства «творческую личность» из поколения «шестидесятников». А из Ерохина вылепили натурального раввина: с пейсами, горбатым носищем и в традиционной для них одежде, густо посыпанной перхотью.
– Раввин… раввин-то зачем?! – едва мы покинули гримерку, задыхаясь от смеха, спросил я.
– Для внесения растерянности и неразберихи в стан противника, – спокойно пояснил Виталий Федорович. – Масонская пресса, вот увидишь, попросту потеряет дар речи. А в патриотические круги будет потихоньку передано: «Бесовские отродья передрались между собой и по пьяни спалили дом».
– Хорошая идея, – подумав, одобрил я. – Дай Бог, чтобы получилось!
– Не волнуйся, – фыркнул Петр Васильевич. – Дело-то, в сущности, плевое…
* * *
Чертова выставка расположилась в отдельном, недавно отреставрированном особнячке на улице Болотная, спрятавшемся за высоким решетчатым забором, на особицу от жилых домов. Он был выстроен в начале двадцатого века одним богатым масоном, и вплоть до революции там устраивали «творческие вечера» (читай – разнузданные оргии) тогдашние модернисты. (В те времена их называли декадентами, футуристами и т. д.) Правда, не художники, а литераторы вроде известного сатаниста Валерия Брюсова. После октября семнадцатого года особняк сменил множество хозяев, а в конце девяностых его приобрел фонд Глюкозова, и все вернулось на круги своя. В тех же комнатах, где Брюсов со товарищи возносили хвалы дьяволу, обосновались их духовные наследники. И в том, что богомерзкая мазня презентовалась именно здесь, виделось нечто символическое, эдакая «связь времен»…
К месту предстоящей акции мы прибыли на белом лимузине с водителем. Выставка открылась минут пятнадцать назад. В окрестностях уже толпилась стая разномастных иномарок. Повсюду шныряли охранники фонда, с кобурами под мышками. За ближайшим углом пристроились набитый ментами автобус, водомет и автозак. В него, надо полагать, собирались запихивать возмущенных православных. К воротам, под бдительным взором фондовых секьюрити, один за другим подходили представители «либеральной общественности» и «продвинутой интеллигенции». Большинство – с иудиной печатью на подлых физиях. Таких пропускали беспрепятственно. У других, немного поприличнее на вид, спрашивали документы и пригласительные билеты…
«Раввин»-Ерохин первым выбрался из машины, дождался, пока мы с Васильичем присоединимся к нему, небрежным жестом отпустил лимузин и с гусиной важностью двинулся вперед.
Как следовало ожидать, наша новая внешность не вызвала ни у кого ни малейших подозрений. Беспрепятственно миновав ворота, мы зашли в здание, поднялись на второй этаж и очутились в просторном помещении, с развешанными по стенам «шедеврами». К нашему появлению там успели собраться десятка три посетителей, неспешно переходящих от картины к картине. Кроме них в зале находились шесть вооруженных охранников.
– О-о-о-о!!! Ах-ах!!! Великолепно!!! Бесподобно!!! Вот оно настоящее, высокое искусство!!! – слышались восторженные возгласы.
Логачев нисколько не преувеличил. ТАКОГО богохульства мне еще не доводилось видеть!!!
Я почувствовал, как мое нутро переполняет холодная ярость и вопросительно глянул на Васильича: «Может начнем?!»
Тот утвердительно кивнул.
– Не толкайся, гребаное дерьмо! – по-английски рявкнул я, намеренно задев плечом плешивого толстяка в дорогом костюме.
– А-а?!! – изумленно вылупился он.
– Обнаглели, русские свиньи! – на том же языке заорал я, врезал плешивому ногой в пах, схватил за волосы какую-то противную бабу, удивительно похожую на Валерию Новохлевскую. С силой толкнул ее на трех стоящих кучкой любителей «высокого искусства» и со сноровкой хорошо натасканной овчарки принялся сгонять посетителей в толпу в центре зала. При этом я не церемонился, щедро раздавая пинки и зуботычины. Помещение огласилось болезненными воплями. Между тем мои товарищи не теряли даром времени. «Раввин»-Ерохин с криком: «Они украли мои шекели» – набросился на первую тройку здешних стражей, а «шестидесятник»-Логачев с ревом: «Отдайте пузырь, козлы позорные» – на вторую. Ошалевшие секьюрити не сумели оказать загримированным спецназовцам достойного сопротивления и вскоре обезоруженными «мешками» полетели в центр зала, где моими стараниями уже образовалось плотное стадо: плачущее, стонущее, глотающее кровавые сопли и сплевывающее выбитые зубы.
Затем я встал сбоку от полуоткрытой двери и каждого вновь прибывшего, слегка обработав, присоединял к стаду. Я не боялся ошибиться. Придирчивая бдительность охраны у ворот исключала такую возможность. Пока исключала. К середине дня организаторы выставки планировали провести сюда экскурсию школьников младших классов. Поэтому следовало поторапливаться…
Разобравшись с охраной, «раввин» с «шестидесятником» принялись быстро сдирать со стен картины и сваливать их в угол. Трудились они минут пять. К тому времени стадо увеличилось на восемь особей с разбитыми физиономиями.
– Теперь бегом вниз, если жить хотите! – гаркнул Логачев. А Ерохин достал из-за пазухи серебристого цвета баллончик и бесцветной струйкой брызнул в упомянутый угол. Груда богохульной мазни мгновенно воспламенилась. Следующая струйка непонятного вещества – и возле стада широкой полосой вспыхнул паркет. Не нуждаясь в дальнейших понуканиях, они, истошно вопя и отпихивая друг друга локтями, ломанулись к выходу. Возле дверей образовался затор и завязалась ожесточенная драка за право выскочить первым.
– У-роды! – поморщился Логачев, выдернул из кучи дерущихся мужика поздоровее, поднял на вытянутых руках и обрушил его на затор. Протараненные таким образом «уроды» с визгом покатились вниз по лестнице.
Ерохин вновь прыснул из баллончика.
Дверной проем загородила стена пламени.
– Уходим, – бросил он и, ударом ноги, вышиб оконную раму вместе с решеткой. Один за другим мы выпрыгнули со второго этажа на пустынный задний двор.
– Полная гарантия, – лаконично буркнул Васильич, «расчистив» мощными пинками два заколоченных полуподвальных оконца. Ерохин щедро запустил в них «красного петуха» и, держа в руке опустевший баллон, первым устремился к забору.
Бах!.. Бах!.. Бах! – загремели вдогонку выстрелы. Стреляли из «макаровых» трое фондовых охранников, вдруг появившиеся из-за угла здания. Мои товарищи кульбитами «ушли» в разные стороны. А я, повинуясь внезапному наитию, поступил иначе – резко развернулся к стрелкам и разразился потоком отборных американских ругательств. Секьюрити на пару секунд замешкались, явно сбитые с толку. Этого оказалось достаточно. В два гигантских прыжка преодолев разделяющее нас пространство, я болевым захватом обезвредил одного из мордоворотов и загородился им от пуль.
– Бах!.. бах!.. – «Живой щит» предсмертно содрогнулся в моих объятиях.
– Шлеп… бац, – возникшие словно из-под земли Ерохин с Логачевым молниеносно вырубили оставшихся двух. За забором показались первые менты, видимо получившие приказ оцепить место происшествия.
– Запасной вариант, – буднично произнес Васильич, без видимого усилия подняв приржавевшую крышку канализационного люка…
Мы выбрались на поверхность в трех кварталах от злополучного особняка и сели в поджидающую нас машину. Вернее, погрузились в кузов крытого фургона с надписью «Огнеопасно» на борту. Напоследок я успел зафиксировать взглядом гигантский столб черного дыма в том месте, откуда мы только что прибыли. Повсюду слышались завывания пожарных сирен. Но сегодня они звучали не тревожно, как при других пожарах, а как-то радостно, торжествующе. Или мне почудилось?!..
Глава II
Возвратив себе в гримерной прежний облик, тщательно отмывшись и переодевшись в свою одежду, мы с Логачевым проследовали в мой кабинет. (Ерохин, сославшись на неотложные дела, куда-то ушел.)
– Людмила Александровна! Принесите, пожалуйста, обед на двоих, – устроившись в кресле, сказал я в селектор.
– Ну вот, вернулся в нормальное состояние, – удовлетворенно констатировал Васильич. – Теперь можно спокойно поразмыслить о розыске «спецов-убийц». Ты ознакомился с заключением наших аналитиков?
Я молча кивнул.
– Ну и?
– Кроме как через агентуру, других путей не вижу, – сознался я. – Вчера вечером встречался с «Сюзанной», озадачил. Авось чего и нащупает… Когда-нибудь… Другие мои стукачи, типа Познеровича (см. «Нулевой вариант»), малоперспективны в данном случае. Тем не менее их тоже напряг. А ваши сексоты «заряжены»?
– Разумеется. Но ждать от них быстрой отдачи не следует. Все равно что ловить рыбу бреднем в незнакомой мутной реке – зацепишь, не зацепишь… Правда, сегодня, когда мы громили глюкозовскую лавочку, нарисовалось некое… – Речь полковника прервало появление капитана Москвиной.
В два захода она выставила на стол комплексные обеды из конторской столовой (борщ, салат, жаркое с картошкой, фруктовый компот). А в завершение, заметно заалев лицом, принесла вместительное блюдо с домашними пирожками и, видимо, опасаясь возражений, поспешно скрылась за дверью.
– Ох и ни фига себе! – обалдел Петр Васильевич. – Ну это… это… Ну ва-аще!!! Слов не нахожу!
– Откармливает, – с улыбкой пояснил я. – По ее мнению, я слишком худой. «Кожа да кости», как она выражается.
– А ты действительно отощал за последнее время. Да и я, признаться, гхе, гм… – пробормотал Логачев, не отрывая глаз от пирожков и сглатывая слюну.
«Спрашивать в данный момент, что там «нарисовалось», не имеет смысла. Наш богатырь хочет есть! Да и у меня, если честно, аппетит разыгрался. Интересно, с чем они, пирожки-то?! Выглядят, по крайней мере, на редкость соблазнительно!» – непроизвольно облизнувшись, подумал я, а вслух сказал: – На пустой желудок голова плохо работает. Давай-ка сперва подкрепимся!
Не заставляя себя долго упрашивать, Васильич запустил лапищу в середину блюда. Я незамедлительно последовал его примеру. Минут десять мы оба молча, сосредоточенно жевали. В прикуску к замечательным пирожкам с мясом незаметно прикончили и столовские обеды.
Потом Логачев по собственной инициативе отправился в приемную относить пустую посуду, отсутствовал минут десять, вернулся с пиалой зеленого чая, с осуждением посмотрел на дымящуюся у меня во рту сигарету и поинтересовался:
– Так на чем я остановился?
– «Когда мы громили глюкозовскую лавочку, нарисовалось некое…» – дословно процитировал я.
– Ах да. Нарисовалось некое существо мужского пола и злобно прошипело из толпы: «Вам это с рук не сойдет. В ближайшие дни получите черные метки». – Васильич отхлебнул из пиалы и продолжил: – Из дела «спецов-убийц» известно – некоторые жертвы накануне гибели рассказывали друзьям или родственникам о полученной по электронной почте угрозе – «Скоро сдохнешь, собака! Готовься». А внизу, под сообщением, картинка – раскрытый гроб с лежащим в нем скелетом. Скорее всего, означенное послание и есть та самая «метка»…
– Существо идентифицировали? – хищно встрепенулся я.
– Сейчас Ерохин этим занимается. По словесному описанию. У него очень хорошая зрительная память.