Белокурый. Король холмов

Любопытно, что Босуэлла Уолтер Скотт сразу принялся называть почти исключительно по местному титулу, как хозяина Долины – лэрд Лиддесдейл. Несмотря на то, что, как зубоскалил о нем Болтон, для Уолтера Скотта «ты» – это когда один, а «вы» – когда много, лэрд Бранксхольма принял молодого человека более чем уважительно.

– Вы бы хоть весточку выслали, Лиддесдейл, – было первое, с чем обратился хозяин к гостю после приветствий, – что едете. Было бы время подготовить вам приличный прием, но теперь уж не взыщите! Бет! – крикнул он в глубину башни. – Бет! Гости прибыли, пусть подают в холле!

И повел обоих Хепбернов вместе с их ближними в новый холл, отстроенный им в Бранксхольме, небольшой, по вкусу Босуэлла, но более чем роскошный, по мнению хозяина дома. Рейдеры Босуэлла спешивались во внутреннем дворе крепости, конюхи Скоттов принимали поводья коней, вели на отдых в конюшню, выносили на воздух охапки сена к коновязи для тех, кто будет ночевать под открытым небом.

В холле, на помосте для господ, на столе уже была растянута сбрызнутая для гладкости водой чистая скатерть, и леди Бранксхольм поднялась со своего места, дабы приветствовать гостей, как подобает. Жена Грешника Уота была весьма хороша собой, темноглазая брюнетка с милой улыбкой, побуждавшей хоть ненадолго забыть обо всех волчьих оскалах ее супруга. Леди, как и ее господин, была в парадной робе – темно-малиновой с серебром, несколько старомодной, но носимой с достоинством и вкусом – и, глядя на нее, Белокурый не мог отделаться от мысли о шпорах на пустом блюде… тем паче, что вереница слуг уже вносила в холл первые яства, рассеиваясь между столами. Такая дама вполне могла бы решиться на смелую шутку со своим грозным супругом…

– О да, – усмехнулась леди Элизабет, словно прочитав его мысли, и заговорщицки шепнула графу, – это чистая правда! То, что вы слыхали о моей кухне…

Белокурый рассмеялся, будучи взят врасплох:

– О нет, леди Бранксхольм, только не это! Мне решительно не по вкусу шпоры сэра Уолтера, сколь бы ни были они легендарны!

– Я был достаточно удачлив в этом месяце, Бет, не так ли? – с ухмылкой вмешался сам Уот Вне-Закона. – Мы можем себе позволить потчевать лэрда Лиддесдейла чем-нибудь, кроме семейной традиции.

Удачливость сэра Уолтера на сей раз простиралась как на дары леса – оленину, крольчатину, мелкую дичь – так и на дары Границы, как таковой: говяжье рагу, потаж с ягнятиной, туши овец, целиком зажаренные на вертелах в очагах Бранксхольма. Слуги леди Скотт были вышколены превосходно, поток блюд из кухни прибывал волнами, дабы усталые гости могли успеть и насытиться, и оценить все разнообразие богатого стола. Лесная птица величины недостаточной, чтобы выступать по отдельности, шла в начинку для пирогов, в паштеты, оленина подавалась в виде жаркого с подливой из моркови и лука, припущенных до мягкости в жире с добавлением белой муки, сдобренных горчицей, диким чесноком и майораном, а также перцем – что лучше всего говорило о подлинных богатствах Уота Вне-Закона. Солонка и перечница, возвышающиеся во главе господского стола, были тому первый пример – сложный серебряный прибор на четырех ножках в виде оленьих копыт, с несколькими чашами для специй, украшенными чеканными изображениями времен года, и по борту чаши для соли – даже чьим-то гербом. Белокурый, не приглядываясь, готов был держать заклад, что там – явно не фамильный герб Скоттов… вероятнейше, кого-то из зажиточных семей английского Вестморленда. Рот, горящий от перечного соуса, заливался крепким элем – Скотты варили его так, что неподготовленного выпивоху он валил с ног. Для почетных гостей на главный стол подавали вино, и виночерпий с дегустатором ведали церемонией наполнения чаш… За трапезой у Бранксхольма-Бокле не было кричащей роскоши богатой, но разрозненной сервировки – что, безусловно, можно поставить в заслугу его собственной прижимистости и хорошему вкусу его супруги – даже на главном столе встречалось больше стальной и оловянной посуды, нежели серебряной, но вкус, аромат и свежесть еды были превосходнейшими, несмотря на все его самоуничижение о якобы неподготовленном приеме. И Хепберны с удовольствием отдали дань исключительной кухне сэра Уолтера Скотта.

Когда первый голод был утолен, наступило время для беседы. Это Босуэлл понял по тому, как блеснули узкие, светлые глаза хозяина поверх обода кубка, как Бранксхольм опустил пузатый черненый бокал на столешницу, затянутую вышитым льном. Кто имел больший, значительный интерес в собеседнике, тому полагалось и спрашивать, однако Вне-Закона всегда держал себя, не чинясь. И заговорил первым:

– Позволю себе узнать, что все-таки привело вас в Долину, Лиддесдейл? Ну, помимо наследных прав, это понятно… ходили слухи, что вы немало наделали шуму в столице вместе со своими старшими родичами, и что король почтил вас невиданными дарами.

– В известной степени, – осторожно отвечал Босуэлл, – так оно и есть. Его Величество в самом деле был ко мне настолько милостив, что, кроме наследных владений и титулов, дал должность лейтенанта по Юго-востоку.

– Должность – это прекрасно, – обескуражил его Уолтер Скотт, – но приехали-то вы сюда зачем? Ведь, полагаю, деньги вам в Эдинбург поступали исправно? – и он взглянул на Болтона.

Тот кивнул и опорожнил бокал, привычным жестом подставляя его виночерпию.

– Вполне исправно, – очаровательно улыбнулся молодой граф. – Скажу вам больше, до недавнего времени я вообще не очень задумывался, откуда они берутся, эти деньги. Так что дядина идея со сбором арендной платы пришлась как нельзя кстати…

Он сказал это нарочно, конечно же. Глаза Уота помимо воли блеснули характерным огоньком – так выступает слюна в пасти волка, учуявшего кровь.

– А вы собирали аренду? – спросил он, помедлив.

От его тона лорд Болтон едва не подавился ворованным вином Скоттов.

Если граф выкинул приманку, чтобы сменить тему, то получилось у него это блестяще. Уолтер Скотт испытывал грандиозные муки, разрываясь между инстинктом рейдера и долгом гостеприимного хозяина. Он знал, что не может напасть на Хепбернов – и по чинам, и по численности их отряда, и потому, что принял под своим кровом, и вообще… потому что это было немыслимо ни с одной стороны, но, черт возьми, как лихо этот мальчишка сбил его с вопроса!

– Да, – простодушно отвечал Белокурый, – и это была отличная мысль, посмотреть в лицо всем этим людям на моей земле…

– И что же вы там увидели, в этих лицах? – улыбаясь, осведомился с трудом взявший себя в руки Уот Вне-Закона.

– Страх, сэр Уолтер. И то, что они жаждут больше всего, чего им не хватает особенно…

– Чего же?

– Закона и порядка.

Уолтер Скотт откинулся на спинку кресла, пальцы его барабанили по деревянному резному подлокотнику. А после он сказал то, что было, в общем-то, ожидаемо, но прозвучало от того не менее резко:

– Вы напрасно приехали в долину, мой юный друг. Ваше место – подле короля.

Лорд Болтон перестал жевать и поднял голову от тренчера с тушеной ягнятиной.

– Допустим, – согласился молодой граф. – Но объясните, дорогой хозяин, что именно так вам не глянулось в моей персоне, что вы отсылаете меня прозябать при дворе, где, уж поверьте мне, настоящему мужчине не место?

– Не глянулось? – хмыкнул Уот. – Боже упаси. Я, Лиддесдейл, почти на двадцать лет старше вас, и кое-что повидал в жизни. И был хранителем Долины в последние годы… здравый смысл, милорд, и ничто иное, вот и все мое богатство.

Помимо сотен голов краденого скота, про себя дополнил Босуэлл.

– А здравый смысл гласит, что в Долине не место юным мечтателям…

– Звучит похоже на угрозу, лэрд Бранксхольм.

– Вы просто мало знакомы со мной, лэрд Лиддесдейл, – без иронии отвечал прославленный Уот Вне-Закона. – Я никогда не угрожаю – нет нужды. Что ж, вы прибыли установить у нас закон и порядок… когда же ожидать первого рейда хранителя Марки?

– Чего? – не вполне уверенный, что услыхал правильно, уточнил Белокурый.

– Рейда по округе, мой юный друг, – улыбнулся Бранксхольм. – Или у вас есть иные средства для установления закона и порядка?

– Старые добрые тиски для больших пальцев рук, – предложил Патрик Болтон, – но это уже по итогам рейда, конечно… и далее – доверясь умению палача.

– А у нас есть палач? – Босуэлл переглянулся с дядей.

– У нас есть палач, – заржал Болтон, – но, как правило, до палача уже не доживают…

И почему молодой граф тогда счел это за шутку?

– Начните с сассенахов, – продолжал Уолтер Скотт таким завлекающим тоном, словно речь шла только о выборе цели, а не о правомочности средства. – Вам не по душе стеснять соседей, это порядочно, и я, как никто, понимаю вас, граф… но за паршивых англичан-то наш король уж точно обидится в последнюю очередь. Коли вы так опасаетесь его гнева…

– Ничуть, – отвечал Босуэлл. – У меня нет страха перед Его величеством, но я не хочу обмануть доверие короля. Как лейтенанту шотландской короны и хранителю Марки мне не к лицу заниматься разбоем и грабежом. И попустительствовать им – тоже.

– Я был хранителем Долины семь лет, – так же спокойно произнес Уолтер Скотт. – Семь тучных лет, как говорится в Писании. Во всяком случае, мы здесь не голодали. И я выходил на ту сторону границы за Картер Бар каждую ночь, когда бывала подходящая луна. И все эти семь лет паршивец Дакр молился о том, – его острые резцы открылись в милолетном оскале, – чтобы лунных ночей было как можно меньше. Но Скотты выходили и будут выходить под луной! Считать ли это попустительством грабежу и разбоем? Воля ваша, граф. В Долине всякий скажет вам, что мы только берем назад свое.

Лорд Болтон закивал согласно, вновь подставляя кубок виночерпию.

– И что король? – помедлив, спросил Белокурый.

– Это вас, Лиддесдейл, надо спросить: и что король? – ведь вы были при нем в то время… а у нас тут короля не видывали, – усмехнулся Бранксхольм. – И, по мне, так долго еще не увидят.

– Это до поры, – очень живо вспомнив в этот момент кузена, отвечал Босуэлл. – Наш король молод, но умен и памятлив, я бы не стал дразнить его без нужды.

– А мы – по нужде! – с совершенной искренностью возразил грозный рецдер. – Мы-то – по крепчайшей нужде, Лиддесдейл, потому-то королю и не к лицу быть на нас сердитым. Разве кто без крайней необходимости, только из любви к разбою, выходит ночью на ту сторону границы?! Уж точно не я!

Босуэлл глядел на Злобного Уота, и диву давался, пытаясь понять, верит ли Уолтер Скотт сам тому, что говорит. Если верит, то сладить с ним будет вдвое трудней. После юности, проведенной с Брихином, Белокурый искренним людям всегда предпочитал двуличных, ибо от первых никогда не знаешь, чего ждать, а вторые руководствуются обычно своей выгодой, которая предсказуема.

– Когда пойдете за Картер Бар, можете рассчитывать на меня целиком и полностью, – невозмутимо продолжал гнуть свое Бранксхольм, – я ваш, Лиддесдейл, мечом, людьми и умениями…

– Не уверен, – отвечал Босуэлл, глядя ему прямо в глаза, – что пойду к Картер Бар зачем-либо, кроме как вершить правосудие хранителя Марки в День перемирия…