Однажды в Карабахе

– Я сделал все так, как и обговорили. Наши прислали бойцов, забрали трупы и оружие. Хачиков мы после просто закопали, не до них стало, так как на следующий день началось повальное отступление наших войск по какой-то непонятной причине…

Меня представили к награде, присвоили медаль за отвагу, так как я рассказал, как очнулся после контузии и, заметив подкрадывающихся хачиков к танку, всех перестрелял. Трупы армян были наглядным доказательством.

Так я стал героем…

Наступила тишина. Слышалось лишь всхлипывание вконец опьяневшего Режиссера.

– Боже мой! Боже мой!.. Поганая жизнь…

– Да, мэтр. Это сюрр… – прошептал Оператор.

Прилизанный встал и распахнул окно, вдыхая полной грудью свежий осенний воздух. Галстук его несолидно был спущен. Присутствующие также зашевелились, как после долгой спячки.

– А вам не стыдно было носить эту награду… как это – медаль за отвагу? Ведь, по существу, вы ее не заслужили? – Прилизанный обернулся и прицелился взглядом следователя в Бакинца.

– А я ее и не ношу, – спокойно ответил тот, – лежит себе в комоде. Как можно носить медали, когда земли еще не отвоеваны?..

Да ничего она и не стоит материально. За нее копейки добавят к пенсии. Наверно…

– А это как сказать, милейший, – вдруг громко обратился к Прилизанному Арзуман, – как это не заслужил! Человек готов был наложить на себя руки – застрелиться, чтобы не попасть в плен! Вы понимаете, что это такое?

– Не мог же он объявить, что его спас армянин? И кто поверил бы? – печально спросил, словно сам себя Длинный ветеран.

– Точно! Потом докажи нашим ментам, то бишь особистам, что ты не верблюд. Им бы только звездочки заработать. Гады! Уу-у, ненавижу!.. – зарычал опять Ветеран в тельняшке.

– Тише, братан, тише… – я попытался отвлечь его от мрачных и преступных мыслей. – Люди разные, дорогой. Не надо косить всех под одну гребенку.

– Ты и не коси, – огрызнулся тот. – А у меня с ними свои счеты…

– Умоляю вас, расскажите дальше, – опять воскликнула эксцентричная Аталай, – ведь это не конец, правда?

– Правда, – заулыбался Бакинец, – но, кажется, я вас разочарую. Ни с Помидором, ни с Кареном я так и не встретился после. Жизнь так засосала, что не до них стало. Пытался лечить, а в итоге проводил в мир иной больных старых родителей. Неудачная женитьба. Развод. Безработица. И ожидаемый результат – утрата квартиры, зубов и веры в счастливое будущее. Честно говоря, я так и не понял, как эти 25 лет пролетели после войны.

– Как скучно и банально, – нервно затеребила пальцами по столу Гюлечка, – исповедь очередного неудачника… – И демонстративно зевнула.

Бакинец, как ни странно, не отреагировал на реплику, а продолжал рассеянно-мечтательно улыбаться.

Аталай подозрительно покосилась на него.

– А чему тогда лыбитесь? Не вижу повода. Вы взяли и топором обрубили этот прекрасный рассказ. Хоть что-нибудь придумали бы, чтобы таким болваном не выглядеть…

– А зачем? – продолжал загадочно улыбаться Бакинец. – Можно и не выдумывать… Кажется, отвергавшая меня все эти 20 с лишним лет фортуна решила смилостивиться и еще раз подфартить.

Он важно налил себе из бутылки на этот раз газировку и, не торопясь, глоточками начал выпивать.

– Чтоб ты захлебнулся, фраер, – зашипел на него в нетерпении Ветеран в тельняшке, хватаясь за пустой стакан, – напрасно Карапет тебя не грохнул…

– Спокойно, коллега. И что за манеры? – с пафосом ответил Бакинец. – И закройте свой люк. А то не расскажу.

– Закрой! – все дружно потребовали. Ветеран в тельняшке, как бы нехотя, сник.

Бакинец же, довольный, продолжил:

– Недавно, роясь от безделья в компьютере соседа, я иногда за его детьми смотрю, ну, типа, “усатый нянь”, вспомнил про эти события и набрал в “Одноклассниках” номер сначала своей, а после Карена школы. И как молнией меня ударило, когда увидел знакомый фейс своего спасителя. Мовсесян Карен Осипович, с довольной и основательно пополневшей физиономией, глазел на меня из окна монитора. Не веря глазам, я настучал ему на клавиатуре, благо он был на сайте, и вмиг ответил…

Не буду описывать, как мы были рады друг другу и, рыдая от пережитого шока, общались. Это не поймут лишь те, у кого душа обитает по ту сторону рая, в обители дьявола…

Карен преуспел. Москва – начала 90-ых, как и многих переселенцев с хваткой, моего друга тоже не обидела. При поддержке краснощекого и толстозадого дядьки Помидора, Карен быстро раскрутился и завладел заводом, солидными счетами в банках, десятками коммерческих точек и т.д. И думаю всем понятно, что он с того времени чуть ли не каждый день мне звонит и приглашает к себе на ПМЖ. Кстати, у него на предприятиях трудится много бакинцев, в том числе и азербайджанцы. И все они в душах носят частицу милого, старого города нашей молодости…

– Ура!.. – восхитилась по-детски Аталай. – Я ожидала, что это не все! И ждала такого конца… Ну, идите же ко мне, – томно и страстно прошептала она, – я хочу вас поцеловать!

– Да врет он! Сам придумал, разве не ясно? А ты, как дурочка, поцелую, поцелую… – торопливо загородила собой Бакинца Гюля от натиска Аталай и вдруг взвизгнула:

– Целуй другого!

Аталай в растерянности остановилась. Бакинец смутился и замолчал. Режиссер с Оператором захихикали. Обстановку разрядил опять Прилизанный:

– А почему вы не уехали? Ведь, как я понял, вас кроме ваших оков здесь ничего не держит? – стекла очков Прилизанного заблестели под лучами осеннего солнца, освещавшего комнату, и удивительно точно придали ему сходство с Гимлером из знаменитого староотечественного фильма.

Все ожидали ответа, но Бакинец как-то медлил. Наконец нехотя ответил:

– Вы понимаете?.. Он не знает, что я… в общем, вы правильно изволили сказать, – печально обратился он к Гюле, – неудачник и бомж. Ведь у меня даже своей крыши нет. Живу на чердаке соседа. Ну, типа Карлсон…

Бакинец вытащил из полупустой пачки сигарету и закурил. На этот раз его никто не торопил.

– Я ему наврал, что у меня своя животноводческая ферма… Я же за коровами и курами соседа тоже смотрю, – смущенно добавил он, – чищу их парашу… – он нервно затушил недокуренную сигарету в пепельнице. – Ну, мне стыдно было как-то за себя. И куда я поеду без денег, без зубов, без одежды? Вот, пока думаю, как выкрутиться.

Тут Ветеран в тельняшке взревел из угла, куда почему-то забился во время рассказа:

– Да я продам свой дом, машину, голубей!.. Нет, голубей оставлю… Куплю тебе одежду, поставлю клыки не хуже, чем у Абрамовича, и мы вместе укатим из этой зоны, в которой всем место есть, только не нашему брату. Да тут каждый третий погоны носит, а четвертый на них стучит. Тьфу! Дожили!.. Волки позорные!

Прилизанный безнадежно махнул на него рукой, но не ответил.

Бакинец отвернулся к окну с новой сигаретой, когда зазвонил его мобильник. Он торопливо и взволнованно ответил:

– Да, дорогой, нормально все. Да ничего, баранов пересчитываю, – посмотрел он на нас как-то не в тему. – Да не-е, все на месте. Как к черту их… Я так не могу, дорогой. Надо продать ферму… Да не надо билеты, что я сам не смогу купить? Вот закончу стрижку и сразу прилечу… Да-а, столько лет, действительно… Как твои дети, семья?..

Смотрел я на него и под неяркой хилой оболочкой угадывал человека, действительно с большой буквы. Этот невзрачный тип с тонкими усами, с непрекращающейся иронией, в основном в свой адрес, напомнил вдруг мне персонажей Чаплина – маленьких, нищих, но гордых и благородных человечков…

Вдруг заговорил Ганмурат. Он все это время молчал, пыхтя трубкой. Потому все замолкли, когда он прочистил горло и с интересом начали слушать.

– Я все понимаю, ты поступил, как должен был поступить настоящий мужчина. Не предал и не подставил человека, которому был обязан жизнью, хоть вы из разных воюющих сторон. И который, судя по твоему рассказу, сам был жертвой этих проклятых обстоятельств. Но тогда ответь – почему ты корил меня, когда я рассказывал историю дружбы с армянской семьей у себя в Армении? Где справедливость?

Бакинец заметно покраснел и занервничал. Ганмурат неторопливо почистил трубку и убрал во внутренний карман.

– Ответь! Я жду…

– Ну… – Бакинец промямлил, перекрашиваясь в бордовый цвет. Вопрос, как говорится, бил его наповал. – Ну как тебе объяснить, – наконец выдавил из себя он, – не могу я воспринимать Карена, как армянина. Он для меня бакинец и баста. Мы бакинцы, отдельная нация. Другой такой нет во всем мире. Ты ераз, не поймешь…