Наследники земли

– Не может быть! – выкрикнул другой работник. – Это запрещено законом. Сначала их полагается судить.

И все-таки это была правда, и это через пару дней подтвердили сразу несколько мастеров: король Хуан со своими присными распорядился пытать арестованных, несмотря на протесты городских судей и советников. На верфи, услышав новость, никто не проронил ни слова. Пилы, топоры и молотки снова завизжали и застучали под высокими сводами, однако теперь это не был привычный всем жизнерадостный оркестр.

– Нам бы не следовало этого позволять! – выкрикнул кто-то из рабочих, нарушая гнетущее молчание.

Уго что есть силы сжал ядро генуэзца, так что жилы вздулись на руках, – будто таким образом он тоже присоединялся к борьбе за справедливость.

– Король должен соблюдать законы! – послышалось из дальнего угла.

Никто не осмелился что-либо предпринять.

Королеву Сибиллу пытали до тех пор, пока сломленная и запуганная женщина не уступила королю Хуану все свои земли, замки и прочее имущество. Монарх помиловал супругу своего отца, своего брата Бернардо де Фортия, а также графа де Пальярс, но повелел не прекращать суда над другими узниками.

К тому же, вознамерившись еще больше запугать богатых горожан, советников, судей и простой люд, король приказал публично обезглавить Беренгера Абелльского, соратника своего отца, и Бартоломе Лимесского – одного из рыцарей, бежавших вместе с королевой.

Барселона по-прежнему не противилась королевской воле. Город жил в страхе, как убедился Уго, проходя через Пла-де-Палау, широкое пространство между берегом, биржей и воротами Формент, где рокот моря царил над смиренным молчанием сотен барселонцев, собравшихся, чтобы увидеть казнь двоих людей, чье единственное преступление состояло в том, что они остались верны своему монарху. Мальчик разыскал Арнау в толпе возле эшафота – простого деревянного помоста, окруженного солдатами короля Хуана; главное место на эшафоте занимала плаха. Самой плахи Уго не видел, но знал, что она там. Зато паренек увидел городских советников – мрачных, одетых в черное, как и члены Совета Ста и цеховые старшины; тут же стояли и клирики: приходские священники и настоятели церквей… Многие хранили молчание. Другие переговаривались шепотом, вполголоса и избегали смотреть друг другу в глаза, как будто чувствовали за собой какую-то вину и опасались, что кто-нибудь их обличит.

Уго просочился сквозь толпу; на сей раз это удалось ему без труда, хотя обычно зрители пихали друг друга, стараясь как можно ближе подобраться к злоумышленникам. Появление осужденных не сопровождалось, как это здесь всегда бывало, выкриками и поношениями.

Вскоре мальчик оказался в первом ряду. Собравшиеся внизу отступили на несколько шагов, когда приговоренных вывели на эшафот. Какая-то женщина схватила Уго за плечи и поставила перед собой, заслонившись им, словно щитом. Уго выскользнул из ее рук. В это время один из священников чертил в воздухе крестное знамение перед лицом мужчины, до сих пор исполненного достоинства и высокомерия, хотя его роскошная одежда превратилась в грязные лохмотья. За приговоренными – на помосте, рядком, лицом к толпе – выстроились солдаты, а за ними – соратники Хуана, стоявшие теперь во главе всего королевства.

Глашатай зачитал перед гражданами Барселоны обвинительный приговор; слушая этот поток клеветы, горожане все больше сжимались и трепетали от ужаса. Казнь провели быстро и уверенно. Окровавленная голова упала в мешок, а ноги Беренгера Абелльского еще какое-то время дергались в конвульсиях. И тогда Уго наконец его увидел. Он стоял с противоположной стороны эшафота.

– Мисер Арнау!

Уго произнес его имя сам для себя, однако эти два слова прозвучали особенно звонко посреди зловещей тишины, которой граждане встретили смерть знатного барселонца. Мальчик почувствовал себя неловко, хотя никто и не обратил на него внимания.

Священник уже напутствовал второго приговоренного, а с помоста тем временем убирали голову и тело Беренгера Абелльского. Чтобы приблизиться к Арнау, Уго прошел перед эшафотом, через пустое пространство, разделявшее солдат и толпу. Он собирался заговорить со стариком, но заметил, что взгляд его благодетеля неотрывно устремлен в сторону приспешников победившего короля.

– Мисер Арнау…

Никакого ответа.

В этот момент глашатай зачитывал обвинения, предъявленные Бартоломе Лимесскому.

Уго проследил за взглядом старика. И тотчас понял, на кого смотрит Арнау: дряхлая старуха жадно глотала ртом воздух, безуспешно пытаясь подняться с портшеза, который держали слуги, сильно встревоженные внезапным возбуждением, охватившим их госпожу.

По спине у мальчика пробежали мурашки, когда он ощутил всю ярость, отражавшуюся на этом сморщенном лице. Уго попятился назад, натолкнулся на Арнау и заметил, как напряглось тело старика.

Суматоха вокруг старухи в портшезе задержала вторую казнь. Глашатай закончил читать список обвинений; один из слуг склонил ухо к сухим посиневшим губам старухи – ее костистый палец был направлен прямо на Арнау. Слуга приблизился к эшафоту и знаками подозвал придворного, который руководил казнью, – это был статный высокий рыцарь с окладистой черной бородой, в роскошном наряде из красного шелка с золотым шитьем.

– Мисер Арнау, что происходит? – спросил Уго, не оборачиваясь, внимательно рассматривая склонившегося с помоста рыцаря.

Арнау снова ничего не ответил.

Вот придворный выпрямился. Теперь он тоже смотрел на Арнау – как и многие, собравшиеся внизу. А потом распорядитель дал команду продолжать, и рыцарь из Лимеса возложил голову на плаху так же горделиво, как и его предшественник. Толпа, а вместе с нею и Уго, снова смотрела на палача и на топор, вздымавшийся над головой приговоренного. Только Арнау успел заметить, что знатный рыцарь подозвал одного из приближенных и втихомолку отдал какое-то распоряжение.

– Маргарида Пуч, – прошептал старик.

Арнау видел, что к нему направляются офицер и несколько солдат: мечи уже вынуты из ножен, на лицах остервенение, как будто они готовятся к схватке с непобедимым героем. Определенно, жизнь в этой женщине поддерживалась только ненавистью.

Голова рыцаря из Лимеса скатилась в мешок, а солдаты с мечами наголо расталкивали горожан. Женщины завизжали. Толпа расступилась.

– Беги ко мне домой и передай моей жене, что Пучи вернулись, – быстро заговорил старик, встряхивая Уго, чтобы тот перестал пялиться на эшафот. – Пусть Мар подумает, как мне помочь.

– Что?

– И пусть она сама бережется!.. – добавил Арнау уже криком. Уго замотал головой: он ничего не понимал. – Беги!

Ничего повторить Арнау не успел. Солдаты накинулись на беззащитного старика; он не оказывал ни малейшего сопротивления и все-таки получил несколько ударов и почти потерял сознание. Уго, дрожа и не веря собственным глазам, смотрел, как прославленного барселонца колотят и трясут за шиворот. Стоявшие рядом раздались в стороны, вокруг солдат образовалось пустое место. Никто ничего не сделал! Никто не вступился за мисера Арнау – вот что успел осознать парнишка перед тем, как изо всех сил толкнул в грудь ближайшего к нему солдата.

– Пусти его! – взвизгнул Уго.

– Не надо! – попробовал вмешаться Арнау.

Но Уго изловчился и пнул солдата так, что тот оступился и упал.

– За что вы его бьете? – Мальчик был в ярости, он искал поддержки у барселонцев, взирающих на сцену, но горожане предусмотрительно держались на расстоянии. – Неужели вы такое допустите? – выкрикнул Уго, наскакивая на второго солдата.

– Уго… – Арнау пытался его угомонить.

– Не надо, мальчик… – послышалось из толпы.

Призывы повисли в воздухе. Солдат, стоявший за спиной Уго, плашмя ударил его мечом по спине. Мальчик полетел на землю, к другому солдату, который встретил его пинком в живот.

– Он совсем еще ребенок! – не выдержала женщина в задних рядах. – Вот она, доблесть войск короля Хуана!

Один из солдат хотел разобраться и с нею, но офицер его удержал и приказал вести Арнау к эшафоту; старик успел оглянуться и увидел, как женщина опустилась на колени возле Уго; тот, избитый, лежал на земле, прижимая обе руки к животу. Мальчик стонал сдавленно и глухо, лицо его искривилось от боли.

– Арнау Эстаньол! – возгласил рыцарь в красном с золотом наряде, как только офицер вытолкнул старика на помост. – Предатель королевства!

Два городских советника подошли ближе, чтобы выяснить, за что задержали Эстаньола, известного и любимого всей Барселоной, но застыли, услышав такое обвинение. Горожане, начавшие было расходиться, остановились и снова смотрели на эшафот.

– Кто это сказал? – смело выкрикнул член Совета Ста, немолодой красильщик, очень пузатый и немыслимо наглый.

Советники, знатные горожане и купцы осудили дерзость красильщика суровыми взглядами. Только что на глазах у всех обезглавили двух видных сподвижников покойного короля, и не было для этого иной причины, кроме мести; королеву Сибиллу пытали без законных оснований; другие соратники Педро Церемонного и его придворные находились под судом, и жизнь их зависела от прихоти больного монарха, возомнившего, будто его околдовали; а сейчас зарвавшийся красильщик посмел оспаривать действия новых слуг правосудия.

Ответ не заставил себя ждать.

– Это сказал король Хуан! – ответил вельможа в красном. – И от его имени это говорю я, Женис Пуч, граф де Наварклес, Первый капитан королевского войска!

Красильщик втянул толстую голову в плечи.

– Арнау Эстаньол! – повторил Пуч. – Грабитель и ростовщик! Еретик, скрывшийся от святой инквизиции! Предатель короля! Предатель Каталонии!

Ненависть, прозвучавшая в этих обвинениях, снова заставила горожан отшатнуться от помоста. Да как такое возможно? Граф не имеет права чинить такой произвол.

– Приговариваю тебя к казни через отсечение головы! Все твое имущество конфискуется!