Наследники земли

К Арсенде он тоже стал наведываться чаще. Приближаться к монастырю Жункерес казалось Уго все тяжелее, как будто он, взрослея, рисковал больше. Он так и продолжал обманывать сестру рассказами о работе на верфях. Какими далекими были теперь его мечтания! Уго хотел поделиться с Арсендой тревогой, которая накатывала всякий раз при приближении к монастырю, вечным страхом, что его поймают, но его удержала неожиданная мольба сестры. «Никогда не покидай меня! Ты – моя единственная связь с миром… и с семьей, – призналась Арсенда. – Монахини свободно гуляют по улицам, а мне не разрешают даже ходить по поручениям вместе с другими служанками. Не знаю, как бы я жила без наших встреч».

Уго задумался, почему так происходит с близкими ему женщинами: матушка, Арсенда, Дольса, Рехина… Друзей у него было мало… или не было совсем, ведь те, с кем Уго хоть как-то сошелся, остались на верфях. Однажды ему повстречались двое мальчишек, когда-то таскавших ядра за генуэзцами, – это было на Новой площади, рядом с собором и прямо перед епископским дворцом, на открытом пространстве, образованном стечением сразу нескольких улиц, где столы менял отделяли зону, предоставленную для торговли окрестным земледельцам, от обычного рынка. Возле старинных ворот в римской стене продавали хлеб, испеченный из теста, замешенного за городской чертой, – эти прилавки стояли отдельно от столов пекарей, проживающих внутри стен. И вот посреди ароматов свежеиспеченного хлеба, посреди людской суеты, под крики глашатаев, в данный момент оглашавших имя барселонца, который не смог расплатиться с долгами, Уго узнал двух бывших товарищей, возрастом чуть постарше его.

Уго хотел окликнуть старых друзей и даже поднял руку. Его не замечали. Тогда он, надрываясь, перекричал даже глашатая: «Жауме!» Странно, что Жауме его не услышал, ведь парень стоял совсем рядом. И только тогда Уго понял: это из-за его дел с евреями, или из-за драки с Рожером Пучем, или из-за оскорблений, которые он нанес старшему Пучу, Первому капитану. Слава, пришедшая к мальчику после этой дерзкой выходки, осталась позади. В какой-то момент Уго даже почудилось, что презрение толпы к некоему Антонио Веле, о котором вещал глашатай, теперь обращается на него, как будто злодеем объявлен не кто иной, как Уго Льор: «…перестал платить по своим долгам, о чем и сообщаем во всеуслышание…»

Теперь в Барселоне будут знать, что Антонио Вела, каменщик, живущий в доме на улице Сант-Пау, – ненадежный плательщик. Глашатай возвестил об этом на весь город, чтобы никто не доверял этому человеку имущество и деньги, и вскоре он будет опозорен на всю Барселону. Быть может, и его, Уго Льора, тоже ославили, объявив, что он впал в немилость и работает на евреев. Теперь Уго не поддержал бы никто – ни мисер Арнау, ни Жоан Наварро. Теперь он – такой же прокаженный, как и те, из госпиталя Сан-Лазаро: к нему опасно приближаться; он должник, которому не следует доверять.

Зато у него остается Бернат. Подумав об этом, Уго улыбнулся, хотя и не был уверен, что они, по правде, друзья. Ему лишь хотелось так думать, хотя – что ему пользы в таком друге… Бернат в Барселону не вернется. На такое способен только сумасшедший.

– Мир тебе, парень!

Крепкий шлепок по спине заставил его вздрогнуть. Спокойный, терпеливый вол направлял шаги потерявшегося в своих мыслях погонщика. Все это время Уго рассеянно шагал рядом с волом и даже не заметил смены часовых.

– Мир тебе, – отозвался Уго.

Он проводил взглядом двух арбалетчиков, торопливо уходивших с полными стрел колчанами за спиной. Без всякого сомнения, эти двое стремились поскорее вернуться к товарищам и позабыть о наказании, которому их подвергли командиры, – тоскливом и постыдном сопровождении еврейского виноторговца.

Уго обернулся посмотреть на пару новых караульных, беседовавших с Маиром возле телеги, и тут ему пришлось ухватиться за воловью упряжь, чтобы не упасть на дорогу. Один из солдат показался ему похожим на Лысого Пса. Уго глубоко вздохнул и посмотрел еще раз, прилепившись к волу, стараясь слиться с ним. Старый проржавелый шлем закрывал лицо, но именно в этот момент солдат снял его, чтобы утереть пот, и Уго убедился, что это действительно Жоан Амат.

Юноша выдохнул. Повернулся спиной и попытался отойти как можно дальше – это означало встать за два шага перед волом, притвориться, что он тянет непослушное животное. «Сколько ему потребуется времени, чтобы меня узнать?» – подумал Уго с дрожью в руках и ногах. За два года Уго подрос, но Лысый Пес подрос гораздо больше; он был высок и крепок, даже покруче другого солдата, который выглядел старше. Если ненависть и злоба лысого развилась так же, как и его тело, Уго пропал. Ему не хватало сил даже переставлять ноги. Бедняга взвесил возможность побега. Он мог бы затеряться среди толпы, сопровождающей армию, вол шел бы так же кротко за передней телегой, пока его не остановят на ночлег, а Уго вернется к своему грузу назавтра, когда сменится караул.

– Придурок!

Уго вжал голову в плечи, он понял, что его уже раскрыли, однако никто к нему не спешил. Брань повторилась, и только тогда Уго сообразил, что обращаются не к нему. Любопытство пересилило страх, парень обернулся и увидел, как бывалый солдат трясет Жоана за грудки, как тряпичную куклу. Стрелы подпрыгивали в заплечном колчане.

– Быть не может! – вырвалось у Уго.

Между встряской и встряской взгляды их встретились: Уго смотрел удивленно, Лысый Пес – покорно. И все-таки, узнав своего врага, Амат решил покончить с унижением и начал защищаться. Лысый Пес попробовал достать ветерана кулаком. Тот без труда уклонился, а потом с неожиданной ловкостью накинулся с тумаками на Амата. Вскоре Лысый Пес уже лежал на земле, прикрывая голову.

– Я же тебе говорил еще в первый день… – Ветеран измывался над побитым без всякой жалости. – Мне не нравится, каков ты есть, и как ты разговариваешь, и… Сколько еще раз мне тебя лупить, чтобы ты наконец понял, что в драке тебе со мной не совладать? Тебе еще учиться и учиться. Дурачина!

Длинная лента все так же тянулась вслед за армией; телега с волом составляла ее малую часть. Только Жоан Амат валялся на обочине, корчась от боли. Уго заметил нерешительность на лице Маира. Винодел и подмастерье перевели взгляд на старого солдата, шагавшего вперед как ни в чем не бывало.

– Помоги ему, – велел Маир. – Бегом! – поторопил он, сам бросаясь к распростертому на земле новобранцу.

Уго повиновался не раздумывая, он до сих пор был потрясен расправой над своим знакомцем. Вдвоем с Маиром они не без труда подхватили Амата под мышки.

– На телегу. Живо! – скомандовал еврей и кивком указал, куда бежать.

Им пришлось торопиться, Амат болтался между ними, на ходу норовя выскользнуть, а вол уходил все дальше. Наконец они погрузили лысого на телегу, точно мешок.

– Посиди с ним, – так же резко приказал Маир. – Дай ему немного вина, пусть очухается.

Пока Уго на ходу запрыгивал в телегу, еврей вернулся подобрать оружие избитого: арбалет, шлем и разбросанные по земле стрелы.

Уго не верилось, что он принимает во всем этом участие. Внутренне кипя от злости, он проталкивал Лысого Пса, чтобы поудобнее устроить его ноги на телеге, где совсем не оставалось места из-за перегонного куба, бочек и бурдюков из козьих шкур, в которых перевозилось вино. Уго сумел прислонить своего врага к боковой стенке. Лысый Пес обеими руками держался за ребра, ему было трудно дышать. Уго наконец-то рассмотрел лысого: он был обессилевший, беззащитный и все-таки…

– Чего пялишься, дурачина? – прокашлял Амат.

Лысый Пес обозвал его дурачиной? Уго привстал и упер ногу в плечо мерзавцу:

– Ты, сукин сын, хочешь знать, на что я пялюсь? Я просто смотрю, как ты сейчас скатишься с этой телеги, а потом буду смотреть, как тебя топчут мулы, что идут позади.

Уго слегка подтолкнул лысого к краю – он ждал извинений. Извинений не последовало. Тогда он толкнул сильнее, так что Амат до пояса свесился над краем телеги. Лысый дышал тяжело, все так же прижимая руки к груди.

– Что ты делаешь? – закричал Маир, подоспевший со снаряжением арбалетчика.

Уго не хотел грубить: Маир – хороший человек, но он же не знает, кому взялся помогать.

– Не ваше дело, – отмахнулся Уго.

– Вот уж точно мое, – перебил Маир. – Телега – моя. И отвечать, если этот бедолага свалится, тоже мне. А этот во всем обвинит меня. – Виноградарь кивком указал на шагавшего впереди ветерана. – Никто не возьмет в расчет, что он же его и отмутузил. Если этот парень упадет с телеги еврея, виноват в случившемся будет еврей – ты понимаешь?

Уго убрал ногу с плеча Амата.

– Вот так, молодец, – одобрил Маир. – А теперь дай ему выпить, это его успокоит.

Уго поил Амата вином, пока тот не впал в целительное забытье. Тогда Маир тоже вскарабкался на телегу и осмотрел избитого.

– Подождем, – вот что он решил. – Если в течение дня он не пойдет на поправку, значит у него сломано ребро и нам придется позвать врача.

Они шли целый день, чтобы к вечеру добраться до ворот Жироны. Уго, шагавший позади, присматривал за болящим, Маир следил за размеренной поступью вола, а бывалый солдат ошивался где-то возле чужих телег: приставал к женщинам и свирепо угрожал всем, кто рисковал ему воспротивиться.

Когда они устроились на ночлег в виду Жироны, ветеран так к ним и не вернулся. Лысый Пес не смог или не захотел принять то немногое, что ему предложили на ужин, и, несмотря на выпитое, мучился от боли до самого рассвета – только тогда и объявился его напарник. Следы бурной ночи отображались на лице солдата, в замедленных неуклюжих движениях и в бессвязных речах. Уго понимал, что в таком состоянии гуляка ни от кого не сможет его защитить. Он без зазрения совести даст их ограбить… если сам не решится на такое дело.

– Мальчик очень плох, – сурово объявил Маир. – Сходи к своим, предупреди, чтобы с новой сменой караула прислали и врача.

– Ну нет… – Солдат с трудом ворочал языком. – Ты мне тут не… командуй, – кое-как выговорил он. – Еретик!

– Это не команда, – поправился Маир, приняв во внимание тон и взгляд солдата. – Но он нуждается в твоей помощи.

– Ну тогда… – Солдат, пошатываясь, куда-то побрел. – Ради… Если только ради товарища по оружию! – воскликнул он, подбадривая сам себя.

Маир почувствовал, что проблем не избежать, когда торговец одеждой, остановившийся на ночлег в нескольких шагах, указал на капитана, который твердым, решительным шагом направлялся к их телеге. Вместе с капитаном шли четверо солдат при мечах, щитах и ножах, а также врач.

– Где раненый? – без предисловий спросил он.

– Вот он лежит.

Уго смотрел, как врач карабкается на повозку, а потом в воздухе зазвенели слова капитана:

– Еврей! Пау Климент сообщает, что ты вероломно напал на его товарища Жоана Амата и избил его. У тебя есть что сказать?

Маир широко развел руками и попробовал оправдаться:

– Зачем бы мне это делать? Это не я. Нет. Зачем бы я стал избивать этого юношу? Я дал ему место в моей повозке.

Уго переводил взгляд с Жоана Амата, который взирал на происходящее, держась за борт телеги, на Маира, а потом на капитана со стражей. Солдаты следили, как бы еврею или сопровождающему его мальчишке не пришло в голову оказать сопротивление или скрыться.