Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Однако столь плотная вовлеченность Лестока в политику лишила его некого иммунитета, который традиционно распространялся на придворных медиков. При этом сам Лесток отнюдь не был ангелом, фактически являясь агентом влияния двух государств – Пруссии и Франции,[47 - Еще до переворота Елизаветы Петровны, начиная с января 1741 г., Лесток получал ежегодный пенсион от французов в 15 000 ливров. Французские «друзья» Лестока дали ему псевдоним «ami Intrepide» – «отважный друг», который использовался в секретной переписке.] получая от послов этих стран крупное содержание за оперативную политическую информацию.

Канцлер Российской империи А. П. Бестужев-Рюмин[48 - При этом А. П. Бестужев-Рюмин являлся, в свою очередь, агентом влияния Англии и Австрии и получал от тех и других ежегодное содержание.] в 1748 г. «свалил» Лестока, когда сумел убедить императрицу Елизавету Петровну, что ее домашний врач может совершить покушение на ее жизнь как человек, имеющий «доступ к телу». Кроме этого, сведения о тесных связях Лестока с иностранными дипломатами встревожили мнительную императрицу, поскольку Лесток знал ее тайны, в том числе носящие медицинский характер.

Лестока арестовали в ноябре 1748 г. и пытали на дыбе. На допросе в Петропавловской крепости у Лестока, среди прочего, спрашивали, «не искал ли он лекарством или ядовитым ланцетом или чем другим ее императорское величество священную особу живота лишить».

Екатерина II, вспоминая дни своей молодости при дворе Елизаветы Петровны, упоминает, как ей рассказывали, «будто граф Лесток, будучи заключен в крепость, в течение первых одиннадцати дней своего заключения хотел уморить себя голодом, но его заставили принять пищу. Его обвиняли в том, что он взял десять тысяч рублей от Прусского короля, чтобы поддерживать его интересы, и в том, что он отравил некоего Этингера, который мог свидетельствовать против него. Его пытали, после чего сослали в Сибирь».[49 - Следует отметить, что прецеденты участия лейб-медиков в политической жизни встречаются и в европейской истории. Например, немецкий врач Иоганн Фридрих Струэнсе (1737–1772) на 4 года приобрел неограниченную власть благодаря влиянию на психически больного датского короля Кристиана VII, но в результате был казнен.]

Впрочем, приведенные примеры участия придворных медиков в политике являются исключением, поскольку те обычно не выходили за рамки своих профессиональных обязанностей.

Подвергались ли семейные врачи первых лиц каким-либо преследованиям, связанным с их профессиональной деятельностью

Как упоминалось, в период Московского царства врачи за свои ошибки платили головой. В XVIII в. некие репрессии также бывали, но они, как правило, не были связаны с медицинской деятельностью.

Например, при императрице Елизавете Петровне заочно пострадал придворный врач Санхес Антониу Нуньес Рибейра (1699–1782). Он получил блестящее медицинское образование в Саламанкском университете (Испания), занимался медицинской практикой во Франции. Со времен императрицы Анны Иоанновны работал в России «при Сухопутном Шляхетском корпусе, при больницах и при войсках Российских, с которыми неоднократно бывал в походах».[50 - Зимин И. «Дело врачей» и кампания против «безродных космополитов» времен императрицы Елизаветы Петровны // История Петербурга. 2006. № 1. С. 57.] В марте 1740 г. Санхеса назначили гоф-медиком, а вскоре – вторым лейб-медиком с чином действительного статского советника при правительнице Анне Леопольдовне и малолетнем императоре Иване VI Антоновиче. После переворота 1741 г. Санхес не только остался при Императорском дворе, но и сохранил свою должность лейб-медика.

Об этом враче самыми добрыми словами упоминает Екатерина II, которую он вылечил в 1744 г., когда та была еще девчонкой-невестой наследника престола.[51 - В 1744 г. Екатерина II, тогда еще великая княгиня, была опасно больна: «Я находилась, между жизнью и смертью, 27 дней, в течение которых шестнадцать раз мне пускали кровь, иногда по четыре раза в день. Наконец, благодаря стараниям доктора Санше, нарыв в правом боку прорвался; я его выплюнула и с тех пор мне стало легче».] По одной из дворцовых легенд, Санхес, осматривая выздоравливающую будущую императрицу, часто упоминал какую-то «фомозу». Как позже узнала императрица, это по-португальски означало «прекрасно».[52 - Формозой, то есть «прекрасным», португальцы назвали открытый ими в XVI в. остров Тайвань.]

В 1747 г. Санхес подал в отставку и, получив пенсию, уехал из России. В именном указе Елизаветы Петровны от 4 сентября 1747 г. Санхеса называли «искусным доктором» и «честным человеком». Императорская Академия наук избрала его почетным иностранным членом с ежегодным жалованьем в 200 руб. Но буквально через год уехавший из России врач заочно «попал под указ» Елизаветы Петровны от 16 декабря 1743 г. о высылке всех евреев из России.[53 - Когда Сенат докладывал Елизавете Петровне о том, что евреи полезны для торговли на юге России, она наложила резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли» (см.: ПСЗ РИ. 1-е изд. Т. IX. № 8840. 16 декабря 1743 г.).] Кто-то из «добрых людей» в 1748 г. донес, что Санхес – скрытый иудей, и врача лишили академической пенсии.

Лейб-медик Санхес Антониу Нуньес Рибейра

Любопытно, что Екатерина II оказалась благодарной пациенткой: придя к власти (28 июня 1762 г.), она вспомнила спасшего ее врача и приказала (12 ноября 1762 г.) вернуть Санхесу диплом почетного иностранного члена Императорской Академии наук, которого он был лишен распоряжением Елизаветы Петровны в 1748 г. Кроме этого, врачу вновь начали выплачивать академическую пенсию уже в 1000 руб. в год «по смерть его». Императрица упоминает, что это она делает «для того, что он меня, за помощью Божию, от смерти спас».[54 - Записка императрицы Екатерины II о докторе Санхеце // Исторический вестник. 1881. № 3.] По легенде, Санхес, узнав о возвращении ему пансиона, воскликнул: «Формоза!».

Кто занимался лечением императрицы Елизаветы Петровны после отставки Лестока

После опалы Лестока и отъезда Санхеса из России Елизавету Петровну с 1747 г., в качестве домашнего врача, лечил лейб-медик Герман Бургав Каау, которому платили по 7000 руб. в год. Одновременно Бургав занимал кресло главы Медицинской канцелярии, сменив на этой должности Лестока.

Лейб-медик Герман Бургав-Каау

В сентябре 1760 г. императрица Елизавета Петровна «всемилостивейшее пожаловала докторов Монсе и Шилинга своими лейб-медиками с чином действительных статских советников и с жалованьем по четыре тысячи рублей в год каждому». Этим же указом лечивший императрицу француз лейб-хирург В. Фусадье (1709–1773) был пожалован чином статского советника «с прибавкой к его жалованью по тысяче рублей в год».

Затем начала восходить звезда Карла Фридриха (Карла Федоровича) Крузе (1727–1799).[55 - Карьера его была довольно обычна для того времени. Выпускник медицинского факультета Лейденского университета, защитивший диссертацию (1749 г.), приехал в Россию, как и многие его соотечественники. Он был назначен старшим доктором в Адмиралтейский генеральный госпиталь и профессором в училище при госпитале.] Начало его придворной карьере положила женитьба на дочери лечащего врача императрицы Елизаветы Петровны – лейб-медика Бургава-Каау. В результате в 1753 г. 26-летнего лекаря сначала назначили главным доктором войск гвардии, а затем, с 18 июля 1761 г. – лейб-медиком с чином действительного статского советника и жалованьем в 4000 руб. в год. Именно К. Ф. Крузе состоял при Елизавете Петровне во время ее последней болезни. Император Петр III уволил Крузе от службы 19 апреля 1762 г. Но уже 16 июля 1762 г. императрица Екатерина II, после успешного переворота (28 июня 1762 г.), приняла Крузе на прежнюю должность, но с определением лечащим врачом к своему маленькому сыну – великому князю Павлу Петровичу. Лейб-медик Я. Ф. Монсей 22 июля 1762 г. был отправлен в отставку с пенсией.

Бывали ли нарушения дисциплины в Придворной медицинской части

В Придворной медицинской части служили десятки специалистов разного уровня, и за многолетнюю историю структуры в ней случалось всякое, поскольку человеческий фактор никто не отменял. Например, в архиве отложилось дело об увольнении лекарского помощника Андреянова «по неблагонадежности и предосудительному поведению» (1873 г.). Причиной тому стало появление лекарского помощника на дежурстве в нетрезвом виде.[56 - РГИА. Ф. 479. Оп. 1. Д. 1773. Л. 1. О неявке на службу лекарского помощника Андреянова и об увольнении его от оной по неблагонадежности и предосудительному поведению. 1873 г.] Или произошел возмутительный случай, когда аптекарский помощник «не отдал чести Государю императору», проходя мимо Александра II во время его утренней прогулки на Дворцовой площади.[57 - Там же. Д. 1987. Л. 1. О младшем придворном аптекарском помощнике провизоре Кольо, не отдавшем чести Государю Императору при встрече на Дворцовой площади. 1878 г. В апреле 1879 г. такой же случайный прохожий пытался там же застрелить Александра II.]

Впрочем, такие происшествия были очень редкими, поскольку за свои места врачи и фельдшера держались. Были и те, кто, даже не имея специального образования, пытался выстроить свою карьеру «рядом с медициной». Так, в августе 1857 г. старший врач Петергофского Дворцового лазарета почетный гофмедик Гильтебрандт подал рапорт на имя управляющего Придворной медицинской частью лейб-медика М. А. Маркуса, в котором просил определить истопника Петергофских дворцов Александра Гаврилова в лекарские ученики. Как следует из рапорта, А. Гаврилов служил при дворцовой аптеке истопником с 1841 г. Мало-помалу он стал помогать аптекарю и «с особенным усердием и пользою заниматься по дворцовой аптеке в течение 16 лет, числясь истопником». Врач просил определить истопника на вакансию аптекарского ученика, поскольку истопник не только ухаживал за больными, но даже проводил малые хирургические операции – оспопрививание, кровопускание местное и общее. Однако законы Империи этого не позволили. Не помогло даже ходатайство управляющего Царским Селом и Петергофом генерала Я. В. Захаржевского.[58 - Там же. Д. 931. Л. 1. О перемещении истопника Петергофских Дворцов Александра Гаврилова в лекарские ученики. 1857 г.]

Кто из придворных врачей лечил Екатерину II

С 1744 г., когда будущая Екатерина II 14-летней девочкой приехала в Россию, и до смерти в 1796 г., то есть за 52 года, ее лечили самые разные врачи. Ко многим из них она относилась с искренней благодарностью.

Лейб-медик И. С. Роджерсон

Самым известным домашним врачом Екатерины II стал И. С. Роджерсон. Шотландец Иоганн Джон Самуил Роджерсон (1741–1823), окончив медицинский факультет Эдинбургского университета в 1765 г., в 1766 г. приехал в Россию, став Иваном Самойловичем. Подтвердив в ходе экзаменов в Медицинской коллегии свой лекарский диплом, Роджерсон получил право на медицинскую практику в России.

Путь Роджерсона в Зимний дворец начался со спасения от дифтерита сына тогда еще подруги императрицы, княгини Е. Р. Дашковой. Через некоторое время, 18 февраля 1769 г., Екатерина II назначила Роджерсона своим придворным доктором и определила выдавать ему, «впредь до сочинения придворных штатов», по 1000 руб. жалованья из сумм Медицинской коллегии.

В архивных документах встречаются счета по пожалованию гонораров И. В. Роджерсону из «комнатной суммы» императрицы. Так, в августе 1775 г. выплатили «доктору Роджерсону – 2000 р.» и «лейб-хирургу Кельхину 1000 р.». Любопытно, что императрица оплачивала и медицинские консультации своего ближайшего окружения. Когда приболел И. Ю. Фредерикс, личный банкир Екатерины II, Роджерсону выплатили «за диспозицию» (то есть за рецепт или консультацию) 300 руб.[59 - РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 3888. Л. 5. Реестр именным Ея Императорского Величества указам. 1773 г.]

Роджерсон вполне оценил открывавшиеся перспективы и усиленно начал заниматься русским языком, которым успешно овладел. При том что многие придворные врачи вплоть до середины XIX в. так и не удосуживались изучить русский язык, хотя десятилетиями жили в России.

Довольно быстро Роджерсон приобрел доверие Екатерины II, не только следя за ее здоровьем, но и контролируя здоровье ее фаворитов. Как известно, в конце царствования Екатерины II кандидаты в фавориты после «тест-драйва» в покоях доверенных камер-юнгфер обязательно проходили «медосмотр» у Роджерсона и только тогда отправлялись в спальню императрицы. Для такого «медосмотра» имелись все основания. Следует отметить, что именно при Екатерине II в Петербурге, близ Калинкина моста, открыли специализированную лечебницу для больных «любострастными болезнями».

Признанием заслуг Роджерсона стало пожалование ему 18 января 1776 г. звания лейб-медика с чином действительного статского советника и жалованьем в 4000 руб. в год. Новоиспеченному «гражданскому генералу» было тогда всего 35 лет.

Говоря о врачах при Императорском дворе, следует иметь в виду, что они относились к обслуге первых лиц. Высококвалифицированной, допущенной в ближний круг, но обслуге. Их далеко не всегда и далеко не всех приглашали к императорскому столу. Такие случаи особо оговаривались в камер-фурьерских журналах. Например, 17 июня 1778 г. «английский доктор Роджерсон» был приглашен в Царском Селе к столу императрицы «сверх свиты».

Со временем у Роджерсона установились внешне вполне «приятельские» отношения с Екатериной II, но умный лейб-медик, конечно, ни на секунду не забывался и четко знал, где идет игра на публику со стороны пациентки, а где серьезные дела, связанные с мониторингом состояния здоровья императрицы. При этом Екатерина II вполне могла заявить, что не верит в его «науку».[60 - Согласно дворцовым легендам, как-то зимой Екатерина II заболела. При этом она отказалась принять лекарство от своего врача Роджерсона: «„Лекарство помешает моим занятиям, довольно и того, что посмотрю на тебя“. Рожерсон, зная ея упорство, предложил прокатиться в санях. Государыня согласилась, почувствовала облегчение и провела покойную ночь, но на другой день к вечеру головная боль снова возобновилась. Марья Савишна Перекусихина предложила санную прогулку. „Хорошо один раз, – отвечала Екатерина; скажут: какая дура, по ночам катается, и подумают, когда ей заниматься делами“» (см.: Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым. [Электронная версия. ]).] В одном из писем императрица упомянула: ««В молодости мне дали читать Мольера и его взгляд на врачей не остался без влияния на меня».[61 - Брикнер А. Г. Екатерина Вторая и доктор М. А. Вейкард в 1784–1789 гг. // Русская старина. 1891. Т. 72. № 12.] Впрочем, Екатерина II как всякий человек имела свои «лекарственные предпочтения». Например, она постоянно употребляла бестужевские капли.[62 - Бестужевские капли – спирто-эфирный раствор полуторахлористого железа, врачебное средство, названное по имени его создателя, графа канцлера А. П. Бестужева-Рюмина (1725 г.). Считалось, что спирто-эфирная смесь способствует всасыванию железа и усиливает его действие. Капли представляли собой золотисто-желтого цвета жидкость эфирного запаха, жгучего и вяжущего вкуса. Они сразу же нашли широкое применение как препарат железа «при малокровии с состоянием истощения и нервными страданиями».] Секретарь императрицы А. В. Храповицкий записал: «Говорено о пользе Бестужевских капель, и что в 80 лет по 80 капель принимать можно»[63 - Памятные записки А. В. Храповицкого, статс-секретаря императрицы Екатерины Второй. М., 1862. С. 8.] (25 апреля 1782 г.). Замечу, что Екатерина II в молодые годы прекрасно знала создателя капель – канцлера Российской империи А. П. Бестужева-Рюмина.

Эти заявления Екатерины II также отчасти были игрой, поскольку у императрицы имелись серьезные основания для того, чтобы верить в «науку» Роджерсона, о чем свидетельствуют прививки оспы в Зимнем дворце. В этих шуточных дискурсах о «медицине» Роджерсон не только не спорил с императрицей, но и подыгрывал ей. Убедив Екатерину II принять лекарство, он мог в хорошо рассчитанном «порыве радости» хлопнуть ее по плечу с криком: «Bravo, bravo, Madame!». Эти придворные «актеры» стоили друг друга, прекрасно понимая, что подобные «случайные» сценки впоследствии войдут в мемуары. Главным было то, что Роджерсон был предан своей хозяйке и Екатерина II об этом знала.

Роджерсон был человеком не без слабостей и странностей, но его медицинской квалификации доверяли, и он лечил весь чиновный и придворный Петербург. Так, княгиня Е. Р. Дашкова упоминала, что ее спасло от смерти только «великое искусство Роджерсона».

Конечно, у Роджерсона имелись враги и завистники, которые стремились поколебать его положение. Так, доктор Вейкарт, получив в середине 1780-х гг. введенный «под него» пост «камер-медика» (буквально – «комнатного медика»), активно интриговал против Роджерсона. Однако, когда заболел и умер фаворит императрицы А. Д. Ланской, то вину за его смерть Екатерина II возложила на Вейкарта, который его лечил. С этого времени императрица не желала видеть других врачей, кроме Роджерсона.

Если говорить о лечении императрицы, то Роджерсон, как правило, ограничивался кровопусканием и другими довольно простыми методами. Например, для возбуждения аппетита Роджерсон советовал Екатерине II выпивать перед обедом рюмку гданьской (данцигской) водки, что, конечно, по сей день считается полезным во всех отношениях. В мемуарной литературе упоминается, что императрица принимала холодные ванны и любила нюхательный табак, который поддерживал «бодрость духа и тела»: «Табак нюхала она рульной, коего при писании много употребляя, часто чувствовала головную боль, для чего лейб-медик Рожерсон присоветовал ей своего табаку не держать, и она требовала уже онаго от камердинеров, которые всегда имели для нея рульной».[64 - Брикнер А. Г. Екатерина Вторая и доктор М. А. Вейкард…]

Периодически императрица простужалась. В феврале 1767 г., перед отъездом в Москву, она занемогла и в записке к Н. И. Панину сообщала: «…в воскресенье так сильно охрипла, что в понедельник не слышно было к вечеру, что говорю; вчера мало было получше, а сегодня хотя и не совсем еще прошло, однако, после обеденного кушанья поеду в Царское Село и по усмотрении, как по моей простуде можно будет, поеду в четверг или в пятницу прямо в путь. Проезжая по станциям, прикажите, чтоб к моему приезду выстудили дворцы, а то боюсь, голова болеть станет, а вы знаете, как я на то нежна».

А. В. Храповицкий упоминает, что в июле 1788 г. императрица была нездорова: «Роджерсон подмешал в питье слабительное; на него жаловались; в 5-ть часов проснулись».[65 - Памятные записки А. В. Храповицкого… С. 77.] Видимо, проблемы с пищеварением тогда носили постоянный характер. Храповицкий упоминает фразу императрицы, что ее «слабит 13-й день», а еще через неделю Екатерина II жаловалась, что «после капель Роджерсоновых продолжает слабить; голова не своя».[66 - Там же. С. 92.]

Следует заметить, что медицинские советы императрица принимала только от врачей, которым доверяла безусловно. Например, Т. Димсдейл в письме (1783 г.) прописал Екатерине II лекарство, «приятное и подходящее при желудочных недомоганиях, в частности при несварении, являясь при этом легким слабительным».

Подчеркну, что записки кабинет-секретаря А. В. Храповицкого, который каждый день видел императрицу, фиксируя малейшие ее недомогания, по сей день остаются важнейшим источником, в том числе рисующим состояние здоровья Екатерины II в последние годы ее жизни (1783–1793 гг.). Судя по этим запискам, Екатерина II предпочитала отлеживаться при недомоганиях и имя Роджерсона Храповицкий упоминает крайне редко.

Д. Г. Левицкий. Портрет А. В. Храповицкого. 1781 г.

Например, императрица, простыв, проболела с 19 по 25 декабря 1788 г.[67 - «Очень нехорошо проводя ночь, сказать мне изволила поутру, что боль несносная внутри, спине и левом боку, принудила более ста раз переменять позицию на постеле, так что до четвертого часа за полночь не нашли места; оставя под головою одну подушку и лежа прямо на спине, на силу успокоилась. На нынешний день решилась остаться в постеле, и призналась, что простудилась во время молебна за Очаков, 16 декабря. Теперь и доказательство тому, что есть боль в горле» (18 декабря 1788 г.); «Ночь спокойнее проводила; сказать мне изволила, что останется в постеле до завтра; спине легче, но бок еще болит» (19 декабря); «вставь с постели, выходили в уборную, но после лежали на канапе и чувствовали несколько озноб и слабость» (20 декабря); «Занемогли с вечера, худо проводили ночь; проснувшись в 8 1/2 часов, остались в постели. Для меня изволили сказывать о болезни, и что для пота должно быть в постеле» (22 декабря) (Там же. С. 148).] В качестве лечения врачи предлагали пустить кровь, но Роджерсон предложил отложить эту процедуру.[68 - «По вчерашнему предположению, хотели сего дня пускать кровь, но, после объяснения с Роджерсоном, отложили и остались в постеле» (23 декабря 1788 г.) (Там же).]

Надо заметить, что Екатерина II была вполне уверена в своем здоровье и, несмотря на недомогания, намеревалась прожить, по крайней мере, до 80 лет. Так она сказала «за туалетом в разговоре с И. И. Шуваловым: „Я уверена, что имея 60 лет, проживу еще 20-ть с несколькими годами“» (29 января 1789 г.).[69 - Там же. С. 167.] В день очередного юбилея коронации императрицы (22 сентября) в 1789 г. А. В. Храповицкий пожелал ей царствовать еще 60 лет, на что императрица ответила: «Нет, буду без памяти, проживу еще лет 20».[70 - Там же. С. 206.]

Тем не менее периодически Екатерина II недомогала, что неудивительно для 60-летней женщины. В августе 1789 г. она вновь болела, причем А. В. Храповицкий упоминает о «спазмах».[71 - «Занемогла к вечеру. Сделались спазмы. Ночь мучилась» (17 августа 1789 г.); «лучше, но слабость еще есть» (20 августа); «от слабости в постели» (23 августа); «Встали с постели. Шум в ушах. Приметна слабость» (25 августа) (Там же. С. 202).] В декабре у императрицы случились «колики».[72 - «Нездоровы: колики. Не выходили из спальни» (8 декабря 1789 г.) (Там же. С. 213).] Впрочем, бывали и «болячки», дававшие повод к иронии. Так, когда 25 июля 1790 г. Екатерину II ужалила пчела, императрица расценила это, как покушение, достойное казни «за оскорбление Величества».[73 - Там же. С. 228.] Осенью была вновь простуда и «колика со слабостью».[74 - «Нездоровы, лежали на канапе» (9 сентября 1790 г.); «кашель с насморком» (28 сентября); «колика и слабость» (1 и 5 октября).]

Д. Г. Левицкий. Портрет Екатерины II

В марте и мае 1791 г. вновь беспокоили «спазмы и колотье с занятием духа», но при этом Екатерина II не желала лечиться и приглашать врачей, «полагаясь на натуру».[75 - «Нездоровы, лежат; спазмы и сильное колотье с занятием духа. Князь советует лечиться; не хотят, полагаясь на натуру» (22 марта 1791 г.); «Продолжение слабости. Всем скучает. Малое внимание к делам» (23 марта); «Нездоровы, но ходили поутру целый час в саду» (2 мая); «колика продолжалась» (3 мая) (Там же. С. 240, 242).] Время от времени у императрицы случались депрессивные состояния: «Причесались, убрали голову, но при надевании платья, вдруг жалуются на инохондрию и не могут сносить публики, слезы, не выходили в церковь, ни за стол, ни на бал – не могут выносить шуму»[76 - Там же. С. 256.] (24 ноября 1791 г.). За 1792 г. Храповицкий зафиксировал только два факта недомогания императрицы.[77 - «Жаловались болью поясницы, лежали поутру в будуаре» (26 марта 1792 г.); «Нездоровы, сегодня 29-ое лучше, но еще слабы и только причесали волосы» (Екатерина II болела с 26 декабря 1792 г.) (Там же).]

В 1793 г. возрастные недомогания стали сказываться отчетливее. Так, в начале февраля тяжелое впечатление на Екатерину II произвело известие о казни Людовика XVI. Она слегла в постель, была «больна и печальна».[78 - «С получением известия о злодейском умерщвлении Короля Французского, Ея Величество слегла в постель, и больна, и печальна; сегодня, благодаря Богу, лучше» (2 февраля 1793 г.). (Там же).] А в марте она упала в бане: «Пошед одна в мыльню к женщинам, внизу ея ожидавшим, упала и скатилась с лестницы. По счастию, услышал Захар К. Зотов; с трудом поднял и спас от великой опасности» (8 марта 1793 г.), после чего Екатерине II пустили кровь.[79 - «После того, как пустили кровь от вчерашнего падения с лестницы, благодаря Бога, сегодня гораздо лучше Ея Величеству» (9 марта 1793) (Там же).] С начала июля и до сентября 1793 г. Екатерина II постоянно недомогала.

Подчеркну, что во взаимоотношениях медиков и императрицы Екатерины II имелась и совершенно конкретная денежная составляющая. Дело в том, что все придворные врачи регулярно получали установленное жалованье, но если они оказывали императрице при ее недомоганиях медицинскую помощь, то за это медикам платился отдельный гонорар сверх жалованья.

Один из первых таких гонораров в истории Зимнего дворца[80 - Зимний дворец был заселен в апреле 1762 г.] был уплачен медикам 8 августа 1762 г. Именно тогда состоялось высочайшее повеление «О выдаче вознаграждения лейб-медику Монсию, Шиллингу… по 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1000 р., аптекарю Бришорн 600 р. Итого 6100 р.».[81 - РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 3872. Л. 21. Перечень именным указам Ея Императорского Величества. 1762 г.] Выплата этих денег была связана с тем, что в апреле 1762 г. Екатерина II родила бастарда – сына Григория Орлова, и только в августе, после переворота, у нее появилась возможность расплатиться с медиками.

17 февраля 1763 г. состоялось решение «О заплате в расход пожалованных в вознаграждение лейб-медикам Шиллингу и Гион по 1000 р. Презе – 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1800 р. Всего 5300 р.».[82 - Там же. Д. 3874. Л. 2. Реестр именным Ея Императорского Величества указам 1763 г. о расходе денег.] Как видим, и в то время медицинские услуги были вполне сопоставимы с расходами на бриллианты.

Императрица заботилась о своих врачах и после их смерти. Когда в начале июня 1763 г. умер лейб-медик Гион,[83 - В мемуарах Екатерины II упоминается, как лейб-хирург Гион вырывал ей коренной зуб в конце 1750-х гг.] императрица повелела оплатить его похороны (1040 руб.). Через неделю после похорон Екатерина II распорядилась «о произведении умершего лейб-медика Гиона жене по 1000 р. на год по смерть ея».[84 - РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 3874. Л. 38. Реестр именным Ея Императорского Величества указам 1763 г. о расходе денег.] Незадолго до смерти Екатерина II пожаловала Роджерсону (19 августа 1795 г.) 1586 чел. крепостных крестьян.